Рэй Брэдбери - Массинелло Пьетро

• Название: Массинелло Пьетро
• Автор: Рэй Брэдбери
• Издательство: Домино : Эксмо
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-42780-2

В городке живет старый чудак — поет, танцует, держит целый зверинец, не хочет стариться. Как же он мешает спокойно жить соседям!

---

Рэй Дуглас Брэдбери Массинелло Пьетро

Он покормил канареек и гусей, собак и кошек. А вслед за тем покрутил ручку ржавого патефона и под надтреснутые звуки «Сказок Венского леса» затянул:

Шумит зеленый лес,
Приди в страну чудес.

Пританцовывая, он услышал, как перед его лавчонкой затормозила машина. У него на глазах человек в серой шляпе устремил свой взор поверх витрины и заскользил вниз; очевидно, он читал вывеску, на которой огромными кривыми синими буквами значилось:

«ЯСЛИ. Все бесплатно! Любовь и милосердие для каждого!»

Посетитель остановился на пороге.

— Мистер Массинелло Пьетро?

Сияя улыбкой, Пьетро энергично закивал:

— Входите. Приехали меня арестовать? Хотите отправить за решетку?

Незнакомец сверился со своим блокнотом.

— Более известный как Альфред Флонн? — Он уставился на серебряные бубенцы, украшавшие жилетку Пьетро.

— Он самый! — Пьетро сверкнул глазами.

Посетителю стало не по себе. Он огляделся: в помещении громоздились клетки для птиц и упаковочные ящики. Со стороны черного хода в лавку ринулись гуси, которые смерили незваного гостя сердитыми взглядами и резво поковыляли обратно. На высоких шестах лениво моргали четыре длиннохвостых попугая. Нежно ворковала пара индийских неразлучников. У ног Пьетро крутились три таксы, требуя, чтобы он наклонился и хотя бы одной рукой потрепал каждую по загривку. На одном плече у него сидела майна, свесившая свой желтый клюв-банан, а на другом пригрелась зебровая амадина.

— Присаживайтесь! — нараспев пригласил Пьетро. — Я только что поставил музыку: лучшее начало дня!

Он быстро покрутил ручку патефона и переставил иглу.

— Не спорю, не спорю. — Гость даже посмеялся, выказывая терпимость. — Моя фамилия Тиффани, я представитель окружной прокуратуры. На вас поступают жалобы. — Он обвел рукой загроможденную лавку. — В связи с нарушением санитарных норм. Все эти утки, еноты, белые мыши. Карантинная зона отсутствует, район неподходящий. Вам придется очистить помещение.

— На меня уже шестеро наезжали, — Пьетро стал гордо загибать пальцы. — Двое судей, трое полицейских и окружной прокурор собственной персоной!

— Ровно месяц назад вам вручили официальное предписание, в котором было сказано, что в течение тридцати дней вы обязаны устранить источник нарушения общественного порядка; в противном случае вам грозит тюремное заключение, — объявил Тиффани, перекрикивая музыку. — Мы терпеливо ждали.

— Это я, — произнес Пьетро, — терпеливо ждал. Я ждал, что этот мир поумнеет. Ждал, что прекратятся войны. Ждал, что политики станут честными. Ждал — тра-ля-ля, — что торговцы недвижимостью начнут уважать закон. Но ждал я в танце! — И он это продемонстрировал.

— Да вы оглянитесь вокруг! — запротестовал Тиффани.

— Чудо, правда? Видите мой алтарь во имя Девы Марии? — Пьетро указал пальцем. — А вот здесь, на стене, в рамочке — письмо от секретаря самого архиепископа: в нем сказано, как много добра я сделал для бедных! Ведь я в свое время был состоятельным человеком. Владел недвижимостью, держал гостиницу. А лет этак двадцать тому назад один человек отнял у меня все, да еще жену увел. И знаете, как я поступил? Вложил те крохи, что еще остались, в собак, гусей, мышей, попугаев — в тех, кто не предает, кто заводит дружбу раз и навсегда. И еще патефон купил — он никогда не унывает, знай себе поет!

— Это к делу не относится, — содрогнулся Тиффани. — Соседи жалуются, что в четыре часа утра… мм… вы со своим патефоном…

— Музыка лучше воды и мыла!

Прикрыв глаза, Тиффани отбарабанил речь, которую знал наизусть:

— Если до захода солнца не уберешь отсюда этих кроликов, обезьяну, попугаев и прочих тварей — жди «черный воронок».

Мистер Пьетро кивал в ответ на каждое слово и улыбался, но был начеку.

— А что я такого сделал? Совершил убийство? Ребенка пришиб? Часы украл? Подделал закладную? Город разбомбил? Открыл стрельбу? Изолгался? Обсчитал покупателя? Забыл Господа? Беру взятки? Толкаю наркотики? Торгую невинными девушками?

— Разумеется, нет.

— Вы скажите толком, что я такого сделал? Пальцем укажите, конкретно. Мои собаки — чудовищное зло, не так ли? Эти птички — их пение внушает ужас, верно? Патефон — тоже, знаете ли, страшная штука. Валяйте, заприте меня в камеру и выбросьте ключ. Все равно вы нас не разлучите.

Музыка достигла мощного крещендо. Пьетро напевал:

Тиффа-ни! Не казни!
Гнев на милость смени, мой дружок!

Вокруг него с лаем прыгали собаки.

Мистер Тиффани нырнул в автомобиль и укатил.

У Пьетро защемило в груди. Все еще усмехаясь, он прервал свой танец. Тут примчались гуси, которые начали дружески тюкать клювами по его башмакам, а он стоял сгорбившись и держался руками за грудь.

Когда настало время подкрепиться, Пьетро откупорил банку домашних консервов — гуляш по-венгерски. В какой-то момент он помедлил и ощупал грудную клетку: привычная боль ушла. На ходу доедая свой обед, он отправился на задний двор и взглянул поверх высокого забора.

Вот и она, тут как тут! Миссис Гутьеррес, необъятная и громогласная, как музыкальный автомат, беседовала с соседками.

— Красавица! — окликнул Массинелло Пьетро. — Сегодня вечером я отправлюсь в тюрягу! Ты развязала войну и одержала победу. Вручаю тебе свой меч, сердце и душу!

Миссис Гутьеррес величественно прошествовала по грунтовой площадке.

— Что там такое? — переспросила она, как будто его не видела и не слышала.

— Ты настучала в полицию, полиция меня прижала, а я только посмеялся! — Он игриво помахал рукой и сделал ей «козу» двумя пальцами. — Надеюсь, теперь ты счастлива!

— Это ктой-то настучал в полицию? — негодующе осведомилась она.

— Ах, миссис Гутьеррес, я посвящу вам романс!

— Может, кто другой и настучал, а я-то при чем? — не унималась она.

— А когда я отправлюсь за решетку, тебя будет ждать подарок. — Он раскланялся.

— Сказано тебе, это не я! — закричала она. — И пасть свою закрой!

— Должен сделать вам комплимент, — проникновенно сказал он. — Вы — из числа сознательных граждан. Из тех, кто не выносит грязи, шума и беспорядка.

— Да ты… ты… — гаркнула она. — Ах ты! — У нее больше не было слов.

— Танцую для вас! — пропел он и, кружась в вальсе, стал двигаться к дому.

Ближе к вечеру он повязал голову красным шелковым платком, вставил в уши огромные золотые серьги, подпоясался красным кушаком и надел синий жилет с золотым кантом. Его костюм довершали туфли с пряжками и облегающие бриджи.

— За мной! Прогуляемся напоследок, а? — обратился он к собакам, и те дружно высыпали из лавки.

Держа под мышкой свой патефон, Пьетро морщился, потому что в последнее время страдал животом, прихварывал и с трудом поднимал тяжести. По бокам от него трусили собаки, а на плечах сидели длиннохвостые попугаи, которые оглашали квартал дикими криками. Солнце клонилось к закату, в прохладном воздухе не было ни ветерка. Пьетро озирался, будто попал сюда впервые. Он приветствовал каждого встречного, махал рукой, отдавал честь.

В закусочной он водрузил патефон на высокий табурет и завел скрипучую пластинку. Все посетители уставились на него, а он нырнул в эту музыку — и выплыл, сияя от смеха. Щелкнул пальцами, притопнул каблуками, мелодично присвистнул и зажмурился, а симфонический оркестр тем временем воспарял вместе со Штраусом. Собакам была дана команда сесть рядком, а он закружился в танце. Попугаям была дана команда слететь на пол. Ошарашенная, но увлеченная публика бросала ему блестящие монетки, которые он ловил на лету.

— Пошел вон! — разозлился хозяин закусочной. — Развел тут оперу!

— Благодарю вас, добрые друзья!

Собаки, музыка, попугаи, а с ними и Пьетро растворились в сумерках, оставив за собой лишь тихий звон бубенчиков.

На перекрестке улиц он подарил свою песню небу, вспыхнувшим звездам и октябрьской луне. В ночи поднялся ветер. Из темноты за ним наблюдали улыбчивые лица. И Пьетро снова подмигнул, улыбнулся, присвистнул и закружился в танце.

Делитесь добротою!
Любите все живое!

И видел он множество внимательных лиц. И еще молчаливые дома с их молчаливыми обитателями. И под собственное пение удивлялся, почему во всем мире никто, кроме него, больше не поет. Почему никто не раскрывает рта, не пляшет, не подмигивает, не выплывает гордой поступью, не плетет кружево шагов? Почему мир замолчал, почему в молчаливых домах обитают молчальники? Почему люди — наблюдатели, а не танцоры? Почему они все — зрители и только он один — артист? Что они такого забыли, о чем он всегда-всегда помнил? Их дома, тесные, запертые и беззвучные, всегда молчат. А его дом, его «Ясли», его лавка — совсем другое дело! Там щебечут, хлопают крыльями и распевают птицы, топают мягкие лапы, шуршат пернатые и пушистые создания, а в темноте даже можно услышать, как моргают звери. Его жилище, где горят молитвенные свечи, радуют глаз изображения возносящихся — летящих — святых и отблески медальонов. Где крутится патефон — и в полночь, и в два, и в три часа ночи, и в четыре утра, а сам он поет, широко открывая рот, распахивая сердце, зажмуривая глаза, чтобы отгородиться от мира: звук, только звук. А тут его почему-то окружают дома, которые запираются в девять, засыпают в десять и в молчании дрыхнут до самого утра. А люди-то, люди: впору вешать на дверь траурные венки.