Вилис Лацис - К новому берегу

• Название: К новому берегу
• Автор: Вилис Лацис
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1959

В романе «К новому берегу» показан путь латышского народа к социализму. В 1950-к годы Лацис написал эту книгу, в которой пытался объективно показать судьбу латышского крестьянства в сложных условиях советских социально-экономических экспериментов. Роман был встречен враждебно советскими ортодоксальными критиками, обвинившими Лациса в «сочувствии к кулачеству». Однако в 1952 году в «Правде» было опубликовано «Письмо группы советских читателей», инспирированное И. В. Сталиным и бравшее писателя под защиту, хотя сам вождь, по словам К. М. Симонова, этот роман не любил, но считал его выход нужным по политическим мотивам. Постановлением Совета Министров СССР Лацису Вилису за роман «К новому берегу» была присуждена Сталинская премия первой степени за 1951 год.

---

— Что ты на это скажешь? — спросила Анна, когда Айвар прочел анонимное письмо.

— Видно, майору Регуту еще не удалось обезвредить всех здешних негодяев, — ответил Айвар. Он вынул из кармана свое письмо и подал Анне. — Прочти. Почерк тот же, подпись одинакова.

Анна прочла письмо, потом, заметно смутившись, посмотрела на Айвара.

— Что за Пикол, Айвар? Ты… встречался с ними?

— Они разыскали меня и хотели завербовать. Пришлось несколько раз с ними встретиться. Но не беспокойся: все делалось с ведома Регута. Удалось ликвидировать целую банду — помнишь, летом, когда он приезжал со своими людьми.

Анна задумалась. Лицо ее стало озабоченным.

— Ты, Айвар, играешь в опасную игру… — наконец заговорила она так тихо, будто боялась, что кто-нибудь посторонний услышит ее. — Этого они не простят тебе.

— Что там простят или не простят! — с горячностью воскликнул Айвар. — Важно то, что я им не прощу. Меня оскорбляет одно то, что они вообще осмелились рассчитывать на меня. Это личное оскорбление, и гак я на него отвечу — тоже мое личное дело. Ответ может быть только один — борьба!

— Правильно, Айвар, бороться надо, только ты ошибаешься, если думаешь, что это только твое личное дело. Ты не обижайся, но я должна сказать, что ты часто руководствуешься личными мотивами и подчеркиваешь их. А в нашей жизни нередко случается так, что ради общественного блага приходится забывать личные интересы. Ты не имеешь права поступать, как тебе заблагорассудится.

Айвар обиженно сжал губы.

— Выходит, мне надо уйти с линии огня и ждать, пока общество разрешит мне вступить в борьбу с врагом, — сказал он.

— Речь идет не о бездеятельности, а о разумной осторожности, — возразила Анна. — Не забудь, что ты принадлежишь не одному себе.

— А как ты думаешь ответить на это письмо? — спросил Айвар.

— О чем тут думать, Айвар? Ты сам сказал, что есть только один ответ — борьба. И я встану на этот путь. Мы постараемся, чтобы к весне в Пурвайской волости организовался колхоз, чтобы за несколько лет вся волость была сплошь коллективизирована одной из первых в Латвии. Но нельзя оставлять угрозы наших врагов совсем без внимания. Я не боюсь выстрела из-за угла. Боюсь другого, Айвар… Представь, Айвар, если ночью начнется пожар и сгорит молочный завод или МТС… Надо усилить бдительность, стать более нетерпимым к разгильдяйству и небрежности… Следует обеспечить такой порядок, чтобы враг не смел подойти к государственному и общественному имуществу на расстояние пушечного выстрела. Ты солдат, у тебя опыт в таких делах. Завтра я поговорю с командиром взвода истребителей, с начальником добровольного пожарного общества, с Регутом, с уполномоченным милиции. Необходимо правильно поставить задачу, мне нужен твой совет, поэтому я и просила тебя прийти. Но общими требованиями я ничего не добьюсь, мне нужно конкретно знать, что потребовать от каждого, что каждому поручить. Помоги мне, Айвар, я знаю, ты это можешь…

Тревога Анны была своевременна. До сих пор никаких пожаров и диверсий не случалось, и люди, которым была поручена охрана общественного имущества, стали относиться к этой обязанности спустя рукава, считая ее лишней и обременительной. В системе охраны не все было продумано до конца, оставались щели, через которые мог свободно проникнуть враг. Но самым большим злом была самоуспокоенность некоторых работников.

Долго в тот вечер совещались Айвар и Анна. Айвар дал много полезных советов, а в самом конце сказал:

— Не знаю, хорошо ли ты делаешь, что живешь во всем доме одна. Почему тебе не переселиться в исполком? Разве здесь не найдется лишней комнаты? Потом совсем не обязательно всем знать, где ты ночуешь. Борьба остается борьбой.

— Не преувеличивай, Айвар, — впервые за этот вечер усмехнулась Анна. — Это обычная угроза. Они сейчас мною заниматься не будут.

— Не говори так. Не надо впадать в панику, но и не надо слишком легко относиться к угрозам врага. Подумай о том, что я сказал.

— Ладно, подумаю… — обещала Анна.

Айвар отвез ее на мотоцикле домой, подождал под окном, пока она вошла в дом и зажгла свет. Уезжая, он думал о том, что окно Анны без ставней, — любой мерзавец может подобраться ночью, бросить в комнату гранату и безнаказанно уйти.

«Если она не переедет в исполком, я уговорю ее сделать ставни. Лучше даже не спрашивать ее согласия, а договориться со столяром, пусть сделает».

…На следующий день Анна поговорила с командиром взвода истребителей, с начальником добровольного пожарного общества, с Регутом и другими руководящими работниками.

Ночью неизвестные злоумышленники пытались поджечь машинный сарай МТС, но пожар вовремя был замечен и потушен.

Прошло полторы недели. И вот однажды Айвар услышал, что накануне вечером, когда Анна возвращалась из исполкома, у самого дома в нее стреляли из револьвера и ранили ее. Легкое или тяжелое было ранение, никто сказать не мог. Известно было только, что Анну в ту же ночь увезли в городскую больницу.

Айвар бросил все дела и на мотоцикле помчался в город.

— Почему ты не послушалась меня, дружок, — шептал он, и сердце его сжималось от тяжелых предчувствий. — Ведь я предупреждал тебя, просил быть осторожнее.

Он был готов уничтожить на месте негодяя, осмелившегося поднять руку на Анну. Но где этот негодяй, где искать его?

5

Ранение было не тяжелым: пуля прошла сквозь левое плечо, разорвав мышечную ткань, но кость не задела. Когда врач промыл рану и сделал перевязку, Анна заикнулась о возвращении домой.

— Из-за такого пустяка не стоит лежать в больнице.

— Из-за такого пустяка вы можете остаться без руки, — ответил врач. — Недельки две придется провести у нас, ни одного лишнего дня мы вас в больнице не продержим.

Анну поместили в маленькую светлую комнатку с окном в сад. В комнате были две кровати. Больная, лежавшая на второй кровати, утром выписалась, и Анна осталась одна.

Для человека, привыкшего к напряженной работе, всего тяжелее вынужденное бездействие. Уже через несколько часов Анна заскучала и не знала, чем заняться. Ее тревожила мысль о множестве начатых и незаконченных дел — кто их сейчас будет двигать вперед? «Через несколько дней должно состояться партийное собрание… В политкружке сегодня первый осенний семинар… Еще не вся свекла доставлена на приемный пункт… Только бы Регут не затянул с началом лесозаготовок — сейчас самое лучшее время для рубки…»

Она глядела в окно на оголенные липы и каштаны, только редкие пожелтевшие листья еще дрожали на ветру, будто передавая печальный привет ушедшего лета. Небо потемнело, мрачные тучи неслись над городком. В окно стучали дождевые капли.

Давно не думала Анна о своей жизни, теперь было время подумать. И вдруг ей стало грустно и тяжело от этих мыслей. Двадцать четыре года прожито на свете, и все больше трудные и горькие годы. Что она видела, пережила, перечувствовала? «У тебя много хороших друзей, перед тобой ясные, благородные цели, за которые стоит бороться не щадя сил, но нет теплого, солнечного уголка, который принадлежал бы только тебе, — укромный уголок личного счастья… Где он, почему ты его еще не нашла? Единственный близкий человек, твой брат, все реже показывается на твоем пути; в его жизни заблестел какой-то свет, и он тянется к нему, не зная еще, что найдет — настоящее яркое пламя или обманчивый, блуждающий огонек».

Ныло плечо, а когда Анна шевельнула рукой, до самого локтя пронзила острая боль. Внезапно хлынул дождь с градом, стекла задрожали, все заглушило тоскливое завывание ветра. Осень… осень…

«Хватит… — сказала себе девушка. — Не поддавайся грусти. Все правильно и хорошо, придет время — снова засияет солнце, на деревьях распустятся листья. Твоя жизнь еще у истоков, ты не можешь даже представить, что придется пережить. Две недели в больнице — пустяк, а что если бы пуля нашла дорогу к твоему сердцу?»

В дверь постучали.

— Пожалуйста, — отозвалась Анна.

В комнату тихо проскользнул Артур Лидум в белом, слишком коротком для него халате. Лицо его было озабоченно. Легко и бережно пожал он руку Анны, осторожно сел на стул и долго смотрел на девушку, будто отыскивая ответ на какой-то трудный вопрос, который не давал ему покоя.

— Вот до чего мы дожили… — начал он. — В больнице, рука на перевязи, бледные щеки… Сильно болит, Анныня?

— Пустяки, Артур… — улыбнулась Анна. — У врачей дурная привычка все преувеличивать. Говорят, придется пролежать недели две. Но это совершенно зря.

— Тсс… — Артур приложил палец к губам. — Предоставим врачам право решать, что требуется больному.

— С таким же успехом я могла бы это время побыть дома. Раза два в неделю приезжала бы на перевязку… и работа не страдала бы.