Вилис Лацис - К новому берегу

• Название: К новому берегу
• Автор: Вилис Лацис
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1959

В романе «К новому берегу» показан путь латышского народа к социализму. В 1950-к годы Лацис написал эту книгу, в которой пытался объективно показать судьбу латышского крестьянства в сложных условиях советских социально-экономических экспериментов. Роман был встречен враждебно советскими ортодоксальными критиками, обвинившими Лациса в «сочувствии к кулачеству». Однако в 1952 году в «Правде» было опубликовано «Письмо группы советских читателей», инспирированное И. В. Сталиным и бравшее писателя под защиту, хотя сам вождь, по словам К. М. Симонова, этот роман не любил, но считал его выход нужным по политическим мотивам. Постановлением Совета Министров СССР Лацису Вилису за роман «К новому берегу» была присуждена Сталинская премия первой степени за 1951 год.

---

— Так зачем же останавливаться на полпути и не перестроить до основания жизнь деревни? Разве потом легче будет это сделать? — продолжал сомневаться Индрик Регут.

— Это должны сделать сами крестьяне, и когда придет время, они это сделают, — ответил Ян Лидум. — Надо добиться, чтоб они поняли необходимость коллективизации. Как я уже сказал — приказами и декретами этого не сделать. У латышского крестьянина голова еще набита всякими предрассудками, он все время слышал всякие небылицы про колхозную жизнь; по правде говоря, у него даже нет ни малейшего понятия о том, что представляет собой колхоз в действительности. Как же вы можете от него требовать, чтобы он сегодня захотел того, о чем не имеет никакого понятия? А захотеть он должен сам — мы за него желать не можем, вот как обстоит с этим делом. Помочь, разъяснить непонятное и показать правду — это мы должны начать делать с сегодняшнего дня, но приказать, чтобы крестьянин совершил революцию в деревне, не поняв ее смысла и не желая совершать ее, — абсолютно невозможно.

— И поэтому надо делать эксперимент со «своим уголком, своим клочком земли»?

— Если бы мне пришлось стать таким новохозяином с десятью гектарами земли, я, понятно, на это не пошел бы, — ответил Ян Лидум. — Я бы подождал, пока созреют условия для организации колхоза. Но попытайся на минуту влезть в шкуру алчущего земли безземельного и представь себе, как бы он чувствовал себя, если бы не получил земли из рук Советской власти. Он так сильно тосковал по этому «своему уголку, по своему клочку земли», мечтал о нем всю свою горемычную жизнь, надрываясь на чужой земле… и вдруг он остался бы с пустыми руками! Да мы бы тогда оставили его во власти кулака, он был бы недоволен Советской властью, а кулак смеялся бы себе в бороду и был доволен нами: «Молодцы, большевики, меня не тронули, даже батраков мне предоставили». Теперь кулак нас не восхваляет, сейчас он обозлен, ругается, и это хорошо, так как нам его похвал не надо. А труженики полей сейчас благодарят Советскую власть и вместе с нами борются с кулаками. Исполняется закон классовой борьбы, претворяется в жизнь то, чему нас учил Ленин. Ну, а об этом «своем уголке, своем клочке земли» не стоит много печалиться. Это мечта поколений латышского батрака и безземельного; он хочет почувствовать, подержать в своих руках свою землю, обласкать ее, как родное дитя; надо дать ему это сделать, иначе он будет возвращаться к этой не осуществленной до конца мечте. Вот подождите, когда эти мечты исполнятся, он достигнутым не удовлетворится, у него появится новая, еще большая мечта — мечта о колхозе. Долго этого ждать не придется — вспомните мои слова, — или я совсем не знаю трудового латышского крестьянина.

— А ты, видимо, прав, — согласился наконец Индрик.

Предвидение Яна Лидума исполнилось: уже весной 1941 года часть новохозяев начала поговаривать о совместной обработке земли, то тут, то там стали раздаваться голоса об организации колхозов, и если это не осуществилось, то только потому, что стояла горячая пора весеннего сева. А вскоре после этого в мире начались события, которые прервали на время строительство новой жизни в Советской Латвии и разрушили многое из того нового, что латышский рабочий и крестьянин успели создать в своей стране.

Глава девятая

1

Не для всех людей Латвии время шло одинаково. Для советских людей — рабочих, трудовых крестьян, активных строителей новой жизни — первый год свободы пронесся как на крыльях; так много надо было успеть создать и построить, что в неделе не хватало дней. Правда шагала твердой, смелой поступью по своему прямому пути, истребляя одно за другим гнезда вековой несправедливости.

Все братские советские народы, во главе с великим русским, бескорыстно помогали латышскому народу на каждом шагу, и не было ничего удивительного в том, что Советская Латвия так быстро двигалась вперед навстречу могучему, расцвету.

Но очень медленно тянулось время для вчерашних властителей Латвии. Выброшенные со своих фабрик, из больших магазинов и многоэтажных домов, они издали смотрели на победное шествие новой жизни, и злоба сжимала их сердца. Они внимательно следили за международными событиями. Вторжение гитлеровских орд в Норвегию и Францию оживило их надежды — они ждали возможности вернуть потерянное. Агенты Гитлера доставляли инструкции загнанным в подземелье темным силам. Тауринь со Стабулниеком, бывшие айзсарги собирались в укромных местах на совещания, и, пока народ работал, закладывая фундамент новой жизни, горсточка его врагов точила ножи и составляла черные списки.

Однажды в первой половине июня в Ургах появился необычный гость — Бруно Пацеплис. Тауринь почти час беседовал с ним с глазу на глаз, а потом велел жене потихоньку уложить белье и продукты в большой вещевой мешок. Ночью, когда новохозяева в людской избе уже спали, Рейнис Тауринь облачился в мундир айзсарга, надел новые охотничьи сапоги, достал из тайника винтовку, револьвер и, спрятав их под серый плащ, позвал жену.

— Я ухожу, — объявил он. — Мне надо скрыться на некоторое время, иначе может получиться, что я не сумею выбраться из собственной усадьбы. В НКВД пронюхали о моих связях с подпольем. Если меня будут искать, скажи, что уехал по хозяйственным делам в Ригу и неизвестно, когда вернусь. Держись так, будто ничего не случилось. Тебя они навряд ли тронут.

— Долго тебя не будет? — спросила Эрна.

— Сколько понадобится, — ответил Тауринь. — Когда я вернусь, знай — пришел наш день и можно поднять на шесте красно-бело-красный флаг.

Он поцеловал в щеку Эрну, вылез через окно в сад и направился в сторону Аурского бора.

Теперь по утрам Айвар один чистил хлев, выгоняя в загон коров, помогал матери подоить их. В Ургах в этом году не было ни батраков, ни батрачек. Внешне жизнь протекала мирно: люди работали на полях, на лугах поспевала трава, но порой в эту мирную жизнь врывалось что-то тревожное. Кулаки снова подымали головы, более нетерпеливые айзсарги начинали грозить новохозяевам скорой расплатой, а старый Рейнхарт шамкал с церковной кафедры о божьих жерновах, которые мелют медленно, но зато верно.

Все эти тайные разговоры, угрожающее шипение и угрозы злопыхателей казались Айвару только бредом разгоряченного мозга. Его радовало погожее лето, солнечные дни и пение птиц. Не взволновало его и то, что в середине июня выслали вместе с семьями некоторых старших и более активных айзсарговских командиров. Там, на краю Змеиного болота, жила девушка, которая была для Айвара дороже всего на свете. Одно только сознание, что она существует, наполняло светом его жизнь. В бессонные ночи он отдавался думам об Анне. Если случится то, на что надеялись Тауринь и ему подобные, Анне будет угрожать опасность: злые, алчущие мести люди постараются ее убить или по крайней мере унизить. И тогда Айвар станет ее другом и защитником: днем и ночью он будет охранять Анну, вовремя предупредит ее, спрячет, а если понадобится, защитит в открытом бою, не щадя своей жизни.

Больше всего боялся Айвар, чтобы какой-нибудь негодяй не напал на Анну исподтишка, как злой пес, — это могло произойти и теперь, потому что у смелой девушки, вступившей против воли родителей в комсомол, ненавистников хватало. Это опасение все больше усиливало неприязнь Айвара к Тауриню и его единомышленникам. Они угрожали его собственному, еще не сбывшемуся счастью, его прекрасной и чистой мечте — ведь все, что было обращено против Анны, обращалось и против него.

…Война началась внезапно.

В ночь на 22 июня на большаке, пролегавшем через Пурвайскую волость, в четырех местах были перерезаны провода телефонных линий: некоторые уезды на несколько часов потеряли связь с Ригой. Под вечер того же дня застрелили направляющегося на дежурство милиционера. Следующей ночью вооруженная банда обстреляла в лесу грузовик с красноармейцами и ранила двух бойцов. Под утро в окно комнаты Айвара тихо постучали. Айвар поднялся и отворил окно. Под ним стоял Бруно Пацеплис.

— Одевайтесь и пойдемте со мной, — сказал он шепотом.

— Куда? — спросил Айвар.

— В лес, к наши м… — тихо ответил Бруно. — Вам придется командовать группой и наблюдать за дорогой, идущей через Аурский бор к северу. Ни один красный не должен уйти по этой дороге, вы будете отвечать за это. Поторопитесь, скоро начнет светать.

— Я никуда не могу уйти, — сказал Айвар. — Кто же присмотрит за домом? Пока отец не вернется, я должен оставаться в Ургах.

— Вы с ума сошли! — рассердился Бруно. — Ведь я передал вам приказание вашего отца.

— Я ничего не знаю, — Айвар пожал плечами. — Я не могу поверить каждому случайному человеку, который прибежит ко мне ночью.

— Значит, не пойдете?