Рэй Брэдбери - О скитаньях вечных и о Земле

• Название: О скитаньях вечных и о Земле
• Автор: Рэй Брэдбери
• Жанр: Фэнтези

---

Когда солнце уже стало клониться к закату, они увидели какую-то блестящую птицу, с грохотом пролетевшую высоко над деревьями. Втянув голову в плечи, они бросились домой, ожидая, что вслед за этим грохотом грянет буря – раскаты близкого грома предвещали грозу. Но птица скрылась, а за окном спокойно сгущались сумерки.

Они еще немного посидели в гостиной. Мать задумчиво потягивала шампанское из высокого бокала. Затем она поцеловала Эдвина и отправила его спать.

У себя в спальне он медленно раздевался и думал о том, какую комнату он получит через год, через два года… А на что похожи эти чудовища, монстры? Они убили Господа… Интересно, что такое “смерть”? Наверное, это такое чувство. Наверное, оно так понравилось Господу, что он никогда не вернется. Может быть, “смерть” – это путешествие?

Внизу раздался звон разбитого стекла. Наверное, мать уронила бутылку шампанского. Эдвин замер от того, что его пронзила странная мысль: “А какой бы звук раздался, если бы упала сама Мать? Если бы она разбилась на миллион осколков?”

Проснувшись утром, он почувствовал странный запах. Так пахло вино. Эдвин потянулся в кровати. Он прекрасно себя чувствовал. Сегодня, как обычно, его ждет завтрак, уроки, обед, занятия музыкой, потом час или два – электрические игры и, наконец, самое интересное – чай на мягкой зеленой траве. Вечером опять уроки – они будут с Учительницей читать книги из библиотеки, и он узнает что-нибудь новое о том нездешнем Мире, который скрыт от его глаз.

Ой, он же забыл отдать матери записку Учительницы! Нужно сейчас же сделать это.

Эдвин быстро оделся и распахнул дверь. В доме стояла непривычная тишина.

– Мама, – позвал он. Никто не отзывался. – Мама! – закричал он и бросился вниз.

Он нашел ее там же, где оставил вчера вечером в гостиной. Мать лежала на полу с разбитым бокалом в руке. Рядом валялась бутылка. Она была невредима, но все вино из нее вылилось, оставив на ковре ядовитого цвета пятно. Мать была все в том же зеленом платье. Она, наверное, очень крепко спала и не слышала шагов Эдвина. Он подошел к столу. Стол был пуст. Это поразило Эдвина. Сколько он себя помнил, на этом столе по утрам его всегда ждал завтрак. Но сегодня его не было!!!

– Мама, проснись, – он обернулся к ней. – Где завтрак? Проснись! Мне идти на уроки?

Она не шевелилась.

Эдвин бросился наверх. Безмолвные коридоры и лестницы летели ему навстречу. Вот и дверь класса. Тяжело дыша, он постучал. Молчание. Он стукнул сильнее, и дверь, жалобно скрипнув, приоткрылась.

Класс – пустой и темный. Веселый огонь не потрескивал в камине, не играл отблесками на потолке. Кругом не было слышно ни звука.

– Учительница!

Он замер в центре безжизненной холодной комнаты.

– Учительница?!

Слабый луч света пробился через цветное стекло, когда он приподнял штору.

Эдвин мысленно приказал, чтобы огонь загорелся в камине. Он зажмурил глаза, чтобы дать время Учительнице появиться. Затем он открыл глаза и замер, ошеломленный тем, что он увидел на ее столе. На аккуратно сложенном сером платье с капюшоном лежали ее очки и одна серая перчатка, Эдвин потрогал ее. Другой перчатки не было. Рядом лежал жирный косметический карандаш. Эдвин задумчиво провел им несколько линий на ладони.

Повернувшись, он подошел к стене и потрогал ручку маленькой двери, которая всегда была закрыта. Ручка неожиданно легко подалась, и дверь раскрылась. Перед ним был маленький коричневый чулан.

– Учительница! – позвал он, потом вскочил в чулан, захлопнул за собой дверь и нажал на красную кнопку в стене. Чулан стал опускаться, и с ним опускался вниз какой-то мертвящий холодок.

Мир был безмолвен, холоден и спокоен. Учительница ушла, а Мать – спит. Чулан опускался, зажав его в железных челюстях. Но вот вдруг остановился.

Что-то щелкнуло, и дверь открылась. Эдвин вышел и очутился… в гостиной. Самое удивительное, что не было никакой двери – только раздвижная дубовая панель.

Мать спала все в той же позе, неловко повернув руку, рядом с которой лежала мягкая серая перчатка Учительницы. Он поднял перчатку и долго разглядывал ее. Ему стало страшно.

Всхлипывая, он побежал наверх. Камин был холодный, комната пуста. Он бросился обратно, приказывая столу накрыться скатертью-самобранкой с завтраком.

Стол оставался пуст. Эдвин наклонился к матери, затормошил ее, умоляя проснуться.

Ее руки были холодны.

Мерно тикали часы. Пыль играла в лучах солнечного света. Наверное, она опускалась через все Миры, прежде чем осесть здесь, на ковре. Эдвин проголодался, а Мать все не двигалась.

Он подумал об Учительнице. Ее нет в доме – значит, она куда-то вышла и заблудилась. Только он может найти ее и привести сюда, чтобы она разбудила мать, иначе та будет вечно лежать здесь, и постепенно все покроется пылью.

Эдвин прошел через кухню и вышел во двор. Светило солнце, где-то за кромкой Мира ревели чудовища. Он дошел до ограды, не решаясь идти дальше. В нескольких шагах он увидел шкатулку, которую сам выбросил в окно.

Ветер колыхал листья деревьев, и тени от них пробегали по разбитой крышке к лицу попрыгунчика, протягивающего руки в извечном жесте стремления к свободе.

Попрыгунчик улыбался и хмурился, улыбался и хмурился, выражение его лица менялось от пробегавшей тени листьев. Эдвин зачарованно смотрел на него.

Попрыгунчик протягивал руки к запретной тропе. Эдвин оглянулся и нерешительно двинулся вперед.

– Учительница?

Он сделал несколько шагов по тропе.

– Учительница!

Он замер, вглядываясь вперед. Деревья смыкали над тропой свои кроны, в которых шелестел ветер.

– Учительница!

Эдвин шел вперед медленно, но упрямо. Он обернулся. Позади лежал’ привычный Мир, окутанный безмолвием. Он уменьшался, он был маленьким! Как странно видеть его таким! Ведь он казался ему огромным! Эдвин почувствовал, как замерло у него сердце. Он шагнул было обратно к дому, но, испуганный его безмолвием, повернулся и двинулся вперед по тропе.

Все было внове – запахи, цветы, очертания предметов. “Если я уйду за эти деревья, я умру, – подумал он. – Так говорила Мать: “Умрешь, ты умрешь”. Но что же такое смерть? Другая комната? Голубая комната, зеленая комната – больше всех комнат, какие он видел! Но где же ключ? Там, впереди, большая железная клетка. Она приоткрыта! А за ней большущая комната с голубым небом, и зеленой травой, и деревьями! О, Мама, Учительница…”

Он побежал вперед, споткнулся, упал, вскочил и снова бросился вперед, плача, причитая и издавая еще какие-то неведомые ему самому звуки. Он добежал до калитки и выскользнул через нее. Вселенная сужалась за ним, но он даже не обернулся, чтобы проститься с ней. Он бежал вперед, а старые его Миры уменьшались и исчезали.

Полицейский протянул зажигалку прохожему, попросившему закурить.

– Ох уж эти мальчишки! Никогда их не поймешь…

– А что случилось? – спросил прохожий.

– Да, понимаете, несколько минут назад тут пробегал один парень. Он плакал и смеялся, одновременно плакал и смеялся. Он прыгал и дотрагивался до всего, что ему попадалось. До фонарных столбов, афиш, телефонных будок, собак, людей. А потом он остановился передо мной, посмотрел на меня и на небо. Видели бы вы слезы у него в глазах! И все время он бормотал что-то странное.

– И что же он бормотал? – спросил прохожий.

– Он бормотал: “Я умер, я умер, я счастлив, что я умер, как хорошо быть мертвым!” – Полицейский задумчиво потер подбородок. – Наверное, дети придумали какую-то новую игру.

Брэдбери Рэй Жилец из верхней квартиры

Рэй БРЭДБЕРИ

ЖИЛЕЦ ИЗ ВЕРХНЕЙ КВАРТИРЫ

Он помнил, как бывало бабушка тщательно и любовно потрошила цыплят, извлекая из них удивительные вещи: мокрые, блестящие петли кишок, мускулистый комочек сердца, с целой коллекцией мелких камушков желудок. Как красиво и аккуратно делала бабушка надрез по животу, извлекая все эти сокровища, запуская туда свою маленькую, пухлую ручку. Потом все эти сокровища нужно было разделить, некоторые – в кастрюлю с водой, остальные – в бумагу, чтобы отдать соседским собакам. Затем бабушка набивала цыпленка размоченными сухарями и ловко зашивала большой блестящей иглой с белой ниткой.

Одиннадцатилетний Дуглас обожал присутствовать при этой операции. Он наперечет знал все двадцать ножей, которые хранились в ящиках кухонного стола и которые бабушка, седая старушка с добрым лицом, торжественно вынимала для своих чудодейств.

В такие минуты Дугласу разрешалось быть на кухне, если он вел себя тихо и не мешал. Вот и сейчас, он стоял у стола и внимательно наблюдал, как бабушка совершала ритуал потрошения.

– Бабуля, – наконец решился он прервать молчание. – А я внутри такой-же? – он указал на цыпленка.

– Да, – ответила бабушка, не отрываясь от работы. – Только порядка побольше, приличнее, а в общем все то же самое…