Александр Голубев - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 7

• Название: Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 7
• Автор: Александр Голубев
• Издательство: OOO «Издательство "ВОКРУГ СВЕТА"»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-98652-298-2

СОДЕРЖАНИЕ

Колонка дежурного по номеру. Самуил Лурье.

ИСТОРИИ, ОБРАЗЫ, ФАНТАЗИИ

Евгений Акуленко «Соль земли». Повесть

Александр Голубев «Пока звучат в голове барабаны». Рассказ

Майк Гелприн «Валенок». Рассказ

Мария Познякова «Избранница богов». Рассказ

Дмитрий Тихонов «Сквозь занавес». Рассказ

Эльдар Сафин «Раритетный человек Тэнгри». Рассказ

Алексей Мун «Узник». Рассказ

ЛИЧНОСТИ, ИДЕИ, МЫСЛИ

Марианна Алферова, Борис Стругацкий «Невеселые разговоры о невозможном»

ИНФОРМАТОРИЙ

«Интерпресскон» – 2010

«Аэлита» – 2010

Наши авторы

---

Он смотал кнут и убрал в шкаф, к остальным инструментам. Задумчиво оглядел кучу тряпок в углу.

— Тебе повезло, что ты попал сюда, — произнес мучитель, не оборачиваясь. В ответ донесся хриплый каркающий смех.

— О, да! — выдавил, наконец, человек, обессилено уронив голову на доски. — Воистину, нет лучше места на свете, чем в сем роскошном подвале!

— Зря смеешься, — ответил мучитель, неторопливо подходя к столу, на котором ничком лежал его собеседник. — Вот, накройся.

— Что там со спиной? — глухо спросил тот, не поднимая лица.

— Спина как спина, — проворчал мучитель, набрасывая на него кусок драного холста и начиная осторожно опускаться на грубый табурет. — Цела твоя спина. Мне нужно было причинить тебе боль, а не нарезать ремней. Впрочем, если тебе очень хочется, то это я тоже умею.

— Нет, пожалуй. Я верю тебе и так.

Мучитель поерзал, устраиваясь. Задумчиво взвесил на руке костыль, прикидывая — положить на пол или прислонить к столу.

— Тебе повезло. Здесь провинция. Отец дознаватель просто не очень умный и слегка нездоровый человек. Безыскусный и торопливый. Мы здесь только понаслышке знаем о ведьмином кресле и железной деве, никто не кладет пытаемых на кобылу и не протыкает старые шрамы серебряной иглой в поисках стигмы дьявола. Я рву ногти и работаю кнутом, словно баронский пытарь, к которому привели беглого крестьянина. Изредка кому-то приходит мысль о том, что стоит провести испытание водой или горячим железом. Но тут никто этого толком не умеет, и чаще всего жертва не дотягивает до костра, так что в традицию это не превратилось… Попасть сюда значит получить самое большее из доступного еретику и колдуну — относительно легкую смерть.

— Ты тоже не умеешь? — человек, наконец, поднял голову, и в его глазах отражался огонек свечи — один в двух сразу.

— Умею, — спокойно ответил мучитель, все же пристраивая костыль у стола. — Но не хочу. Поэтому держу язык за зубами.

— Вот как? — быстро переспросил человек. — Выходит, ты все же не чужд милосердия?

Мучитель ухмыльнулся.

— Не обольщайся, некромант. Мне просто лень. Лень таскать воду, лень чистить жаровню, замывать кровь. Ты спрашивал вчера, чего я хочу. Так вот: я хочу покоя.

— И мучаешь людей для этого?

— Что ты знаешь о мучениях… Я мог бы сделать так, чтобы ты умолял о смерти, а ты лежишь и философствуешь. После настоящих испытаний люди напоминают мертвецов, смирных и тихих. Вроде тех, что лежат в земле там, куда такие, как ты, еще не добрались.

— Я не поднимал мертвецов.

— Да, я это уже слышал, — кивнул мучитель. — Только я не отец дознаватель, передо мной тебе ни к чему притворяться агнцем.

— Но это правда! — вскинулся человек. — Мертвецы на Дубовом кладбище встают сами. От них нет вреда, они ходят кругами и плачут у своих надгробий, только и всего. Перепутанные крестьяне давно не селятся в тех местах… А я просто хотел понять, отчего это происходит.

Мучитель устало прикрыл единственный глаз.

— Зачем ты врешь? — спросил он, помолчав. — Я знаю это кладбище. Там всегда было тихо.

— Ты давно там не был, наверное, — мягко возразил человек. — Последние десять лет раз в году мертвые встают. И нет ничего страннее и жутче их заунывного плача. Это случается каждую весну, не дольше, чем на месяц, а потом они исчезают вновь. Как раз сейчас идет вторая неделя. Я хорошо изучил историю тех мест.

— И почему же они встают? — голос мучителя был равнодушен и холоден.

— У меня есть только версия, — с сожалением ответил человек. — Точно могу сказать лишь, что все мертвые там страшно тоскуют. Аль-Фулани Безумный пишет, что такое случается, если сыновья бросают могилы отцов. Неподалеку действительно была когда-то деревня. Я нашел развалины. Странно — все источники утверждают, что ее сожгли как раз лет десять назад, но пепелище выглядит свежим, будто вчерашнее… Запах гари до сих пор висит в воздухе. А потом меня схватили монахи.

На этот раз мучитель замолчал надолго. Он сидел неподвижно, разглядывая танцующие на стене блики свечи, а человек на столе чувствовал, как тяжелеют веки и боль утекает прочь, уступая место густой, без снов, тьме…

Когда он заснул, в допросной негромко и размеренно защелкали бусины.

* * *

Дверь заскрипела, и ком тряпья на лавке испуганно съежился. Пришелец немного постоял на пороге, потом тяжело вдвинулся внутрь. Явственно раздался короткий негромкий стук.

— Не трясись, книгочей, — сказал мучитель. — Сегодня отец дознаватель не придет. Монахи говорят — съел несвежей чечевицы.

Он неловко пересек камеру и принялся собирать уже разложенные инструменты. С лавки не доносилось ни звука. Только когда опустилась тяжелая крышка сундука и проскрежетал замок, человек подал голос.

— Завтра я признаю все, что он скажет.

Мучитель замер. Потом медленно выпрямился и произнес, не оборачиваясь:

— Что ж. Это должно было случиться.

— Ждать хуже всего, — так же мертво донеслось в ответ.

Трижды скрипнул костыль, и мучитель опустился на лавку рядом с лежащим. Порылся за пазухой. Гулко плеснулась жидкость, потом раздался звук вынутой пробки.

— Держи.

Человек пошевелил ноздрями и неловко уцепил скрюченными пальцами жесткий кожаный бок. Он пил жадно, обливая спутанную бороду, останавливаясь время от времени — подышать. Наконец мучитель отобрал флягу и тоже сделал несколько долгих глотков.

— Я был солдатом, — проговорил он негромко, водворяя пробку на место. — Восемь лет ходил с копьем. Случалось допрашивать пленных… Получалось неплохо, сам Герцог хвалил. А однажды в бою мне размозжили колено и выбили глаз. В строй я больше не годился. Лучше бы я умер тогда. Меня бросили в монастыре, а армия ушла дальше. Монахи пытались заставить меня принять постриг — даже калечный солдат остается полезным человеком, — но сначала я был слишком слаб, а когда оклемался, в монастырь занесло одного святого отца. Это был необычный святой отец: с мечом на поясе, со злыми внимательными глазами. Что-то он разглядел во мне, задал нужным людям нужные вопросы… Так я оказался здесь.

Он перевел взгляд на лицо собеседника. Тот жадно смотрел на него, подавшись вперед.

— А еще раньше? Что у тебя было?

— Что было?… Пожалуй, ничего особенного. Я родился в деревеньке далеко отсюда, пара недель пешего ходу. Когда Железный Герцог решил воевать с баронами, ее сожгли. Походя, для развлечения. Кто успел, разбежались по лесам — подались в разбойники, наверное. Остальных, не таких шустрых, схватили люди Герцога и предложили нехитрый выбор между крепкой веревкой и ржавой кольчугой. А нам очень хотелось жить.

— Тебе некуда возвращаться, — медленно произнес человек. — Вот почему ты сидишь здесь, да?

— Может быть. Я не задумывался об этом, пока не появился ты.

— И… что же теперь?

Мучитель слепо глядел перед собой.

— Наверное, ничего. Похоже, ты так хотел понять, что и меня заставил это сделать. Считай эту беседу моим последним подарком.

Они допили вино в тишине, передавая флягу.

— Спасибо, — сказал человек. — Теперь мне будет легче. Кстати, сегодня ты ни разу не назвал меня некромантом. Почему?

— Потому что я тебе верю, — ответил мучитель угрюмо.

* * *

Над площадью висел протяжный гул. Вроде бы негромкий, но удивительно всепроникающий, сотканный приглушенным гомоном тысяч голосов, шарканьем тысяч ног, покашливанием, сипением, звуками плевков и отрыжки, взвизгами придавленных…

Посередине на громадном каменном столе уже громоздились вязанки хвороста и грозил небу высокий железный столб, покрытый следами застарелой копоти. Мучитель пристально следил, как от ворот обители ведут спотыкающуюся фигуру в драной рубахе, бывшей некогда белой. Ветер раздувал лоскуты подола и рукавов, так что казалось — ведомого сейчас развеет, будто груду сухого песка.

Наверное, так было бы лучше.

Монахи подвели обладателя рубахи к столбу, прислонили к нему спиной, отошли, почтительно склонив головы.

И сейчас же зазвучал гнусавый голос, заставивший притихнуть толпу. Отец дознаватель по традиции лично возглашал обличение.

Мучитель медленно подошел к столбу, держа в руке смотанную цепь, и остановился прямо напротив.

— Это должен быть не я, — сказал он одними губами, но человек услышал и поднял голову.

— А я думал, мы больше не увидимся, — сказал он так же тихо. Он был страшно бледен, синюшные губы выделялись резким пятном.

— Не ты один, — кивнул мучитель, накидывая цепь ему на шею и пропуская концы под мышками. — Но я кое-что тебе задолжал, так что пришлось извернуться.

— О чем ты говоришь? — удивился человек.

Мучитель, не отвечая, затянул цепь и соединил ее концы болтом по ту сторону столба. Потом двинулся вокруг, проверяя, нет ли слабины. Что-то не понравилось ему на груди у жертвы, и он шагнул вплотную. В тот же момент комок смолы, перемешанной с сухими травами и мелким белесым порошком, перекочевал из его пальцев в рот казнимому.