Александр Нильский - Закулисная хроника

• Название: Закулисная хроника
• Автор: Александр Нильский
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Он считал насущною для себя потребностью каждое лето ездить за границу, где и проживал все свои зимние сбережения.

Петр Иванович одевался всегда у первого портного и строго следовал моде. Любил курить дорогие сигары и пить хорошее вино. Так же не прочь был проводить ночи в веселой компании за широким кутежом. Будучи холостым, он никогда не возвращался домой ранее 5–6 часов утра, постоянно говоря:

— Если я возвращусь к себе домой раньше, то дворник меня не впустит в ворота, примет раннее мое возвращение за болезненный зловещий симптом и, пожалуй, направит прямо в больницу душевнобольных. Я ведь никогда еще рано домой не возвращался…

Когда он учил свои роли, которые, кстати следует заметить, он всегда превосходно знал, никому не было известно.

Квартира его была не велика, но уютна и со вкусом обставлена дорогой мебелью и изящными безделушками. Не умея играть ни на одном музыкальном инструменте, он обзавелся ценным пианино, за которое никто никогда не садился. Да и трудно было добраться до его клавишей, благодаря тому, что Зубров чуть ли не на другой день после покупки потерял ключ, которым было замкнуто пианино, и не потрудился его найти, кажется, до самой смерти.

По поводу его привычки поздно возвращаться домой, мне припоминается такой забавный, хотя и бесцеремонный с его стороны, случай. Многих из нашей труппы пригласил как-то зимой к себе в гости небезызвестный журналист, водевилист и балетоман A. Н. Похвиснев. У него собралось большое общество. Многие засели за модную тогда «стуколку», за которой и пробыли вплоть до самого ужина. После ужина опять сели за игру, продолжавшуюся до следующего дня. Был уже девятый час утра, хозяин сидел и дремал, как и большинство его засидевшихся гостей. Один только Зубров бодрствовал. Он, прихлебывая вино, вел оживленный разговор и без умолку острил.

Кто-то заметил ему, указывая на окно, в которое врывался утренний рассвет:

— Однако, Петр Иванович, пора кончать… Дома давно ожидают…

— Чего? Кончать? — крикнул Зубров и решительно произнес. — Ни за что!.. Куда же я пойду такую рань?

— Петр Иванович, ведь девятый час… Взгляните на хозяина: он, бедный, едва перемогается… Спать хочет… Пощадите хоть его…

— Спать хочет?.. Не мое дело!.. Не зови! А коли позвал — сиди…

— Что же мы будем делать?… В карты играть уже надоело… Ей-Богу, надо уходить.

— Вы действуйте, как вам угодно, а я не пойду… Я буду сидеть и пить, — решил Зубров.

Наконец, кое-как, однако с большим трудом, удалось уговорить Петра Ивановича и вывести его из квартиры. Выйдя на улицу, он продолжал недовольным голосом:

— Ну, что за гадость! Куда мы пойдем этакую рань?!

По характеру своему Зубров был не только бережлив, но даже скуп. Щедрость же и расточительность позволялись только во время кутежа; тогда ему ничего не было жалко.

Однажды, на вечере у оперной артистки Д. М. Леоновой, составилась «стуколка», в которой вместе с другими гостями принимал участие и Зубров. По окончании игры, которая велась на марки, началась общая расплата. Счастливцем, обыгравшим всю компанию, был какой-то офицер.

Зубров, проверив свой проигрыш, положил на стол следующие с него шестьдесят рублей и дожидался расчета с ним выигравшего офицера, который считался с каждым поочередно. Наконец, дошла очередь до Петра Ивановича Он молча, насупившись, стоял около стола и курил сигару. Офицер очень вежливо спросил его, указывая на деньги:

— Это ваши?

— Были мои, — лаконически и сердито ответил Зубров, — а теперь ваши… Пользуйтесь!

Будучи скупым, Зубров, разумеется, очень неравнодушно относился к поспектакльной плате [28], которая в старое время составляла главную поддержку актера. Каждую пятницу, то есть накануне выхода репертуара на следующую неделю, Петр Иванович ужасно волновался. Его мучил материальный вопрос: сколько раз он играет? Репертуар же от нас, актеров, тогда тщательно скрывали до времени его всеобщего объявления. Однажды, во время его раздачи капельдинером на репетиции, Зубров спрашивает меня:

— Вы сколько раз играете на будущей неделе?

— Шесть.

— Неужели? — воскликнул он. — Да!.. Вот это так! Если бы со мной это случилось, я бы уж давно плавал в Фонтанке…

— Как плавал?

— Утопился бы! Непременно утопился бы…

— Зачем?

— Зачем? А затем, что сколько ни живи, а лучше этого ничего с тобой случиться не может…

Про одного актера, который ловко умел составлять свои бенефисные афиши, благодаря заманчивости которых он делал полные сборы, Зубров не без иронии говорил:

— Это музыкант!.. Ему бы профессором консерватории быть, а не за кулисами мотаться…

— Что вы, что вы! Какой же он музыкант?

— Он играет на особом, усовершенствованном им инструменте!

— На каком?

— На «бенефисоне»… Я вот сейчас любопытную сцену у кассы видел, как под его эту самую бенефисонную дудку публика пляшет!

— Как же это так, Петр Иванович, расскажите…

— А вот как, — сказал Зубров и рассказал, конечно, выдуманную им историю: — подходит какой-то господин к кассе и спрашивает билет на его бенефис. Кассир же, прежде чем вырвать из книги билет, счел своим долгом ошеломить покупателя ценой. У господина денег оказалось недостаточно. Однако он, убоявшись возможности не посетить этого соблазнительного бенефиса, тут же начал раздеваться и упрашивать кассира вместо недостающей суммы принять его пальто… Вот это и есть «бенефисон»!..

Зубров был неизменным членом купеческого клуба, который посещал весьма часто, в особенности же после спектакля. У него, разумеется, там было много друзей и знакомых. Иногда перед своим бенефисом он в этом клубе заблаговременно распускал слухи о достоинстве предполагаемых им к постановке пьес и подчас попадался из-за этого впросак. Приглашая к себе на бенефис, он всем таинственно замечал:

— Ах, какую каторжную пьесу я ставлю!

— Ну?

— Да… я убежден, что автору не миновать рудников за свои идеи и монологи.

Однажды он выбрал для своего бенефиса ничего особенного не представляющую пьесу ни в литературном, ни в каком другом отношении. Лучшей не было, и поэтому ему пришлось остановиться на ней. Не ожидая на нее сбора, он придумал фортель, который, по его убеждению, должен был возбудить интерес среди не только театральной, но даже и далеко не театральной публики. Незадолго до бенефиса он начал усиленно посещать общественные собрания, большие рестораны и прочие места, где бывает много народу. Везде, конечно, встречались его знакомые, с которыми он вел приблизительно такой разговор.

Он сидит за столом унылый, грустный, видимо погруженный в размышления. К нему подходят и спрашивают:

— Что, Петр Иванович, не веселы? О чем это задумались?

— Есть, батюшка, о чем задуматься. Скоро бенефис…

— Ну, так что же?.. Слава Богу… Будете с деньгами… Возьмете, по обыкновению, полный сбор…

— Как-то его еще возьмешь? — уныло говорит Зубров и загадочно вздыхает: — эх-хе-хе!

— Что же пьеса, что ли, плохая?

— Что пьеса?! Пьеса такая, какой никто еще не видывал никогда! Вот какая удивительная вещь!.. Но тут дело в другом…

— В чем же другом? Что такое? Расскажите, Петр Иванович.

— В чем?! А в том, что допустят ли ее сыграть хоть один-то раз?! Вот в чем!

— Почему так? Разве в ней есть что-нибудь особенное?

— А вот что особенное… Я не отвечаю за то, что если мы ее сыграем, и останемся живы!.. Я уверен, что на другой же день весь театральный комитет сошлют в Сибирь, цензоров закуют в кандалы, а актеров сдадут в арестантские роты, либо расстреляют… Вот что будет!

— За что же все это? — с ужасом переспрашивает собеседник, проникаясь искренним сочувствием к бенефицианту, положение которого обрисовывается действительно незавидным.

— А за то, что в этой пьесе все роли написаны на известных, высокопоставленных общественных деятелей. Тут вы встретите графа N., князя Z., барона X. и многих других.

— О, да это преинтереснейший будет спектакль! Пожалуйста, оставьте мне две ложи на три или четыре кресла. Я многим передам об этом: вероятно, все захотят побывать на этом представлении. Если еще мест понадобится, не оставьте своею любезностью.

— Хорошо… хорошо… только вы торопитесь, а то ведь в один час все билеты расхватают, — озабоченно предупреждает бенефициант.

На этот раз Зубров своими рассказами возбудил такое волнение в обществе, что слухи дошли до власть имущих, и те, во избежание могущих быть недоразумений, не допустили так ловко рекламируемой Зубровым пьесы к представлению, и Петру Ивановичу пришлось наскоро взять на бенефис какую-то старую пьесу и удовольствоваться половинным сбором.

Нечто подобное, но окончившееся благополучнее, было с другим его бенефисом, когда он ставил известную впоследствии пьесу Чернявского «Гражданский брак». Название пьесы магически подействовало на сбор. Все полагали найти в ней нечто глубокоидейное и претенциозное, на самом же деле это было весьма посредственное произведение с чрезвычайно невинным содержанием, не имевшим ничего общего с гражданским браком, в строгом смысле его значения для общества.