Валентина Гончаренко - Чародей

• Название: Чародей
• Автор: Валентина Гончаренко
• Жанр: Современная проза

Чародей-это молодой учитель Юрий Николаевич Осачий, который мальчиком в 19лет был взят на фронт. Раненым попал в плен, бежал, служил разведчиком, после демобилизации преподовал в школе немецкий язык. Роман посвящен его после военной судьбе.

---

За ночь нам очистили грядки до голой земли. Ни коровы, ни огорода. Мы в одночасье лишились главной надежды на сытую зиму. Унесли всю кукурузу, даже будылья. Воры, конечно, те же.

Из хозяйства остались одни куры. Мама когда-то их завела от Теклиных породистых молодок, Текля и купила взрослых кур и молодок, а петуха и петушков порубили, трех цыпляток из выводка Кумы привезли в Ак-Булак, там они дома подросли в клетке и пошли в суп после отъезда Юрия. Тушкам зарубленных петушков мама придала товарный вид и продала очень выгодно на шахтерском базаре. Холодильников еще не было, о консервировании слышали, но ни банок, ни крышек не достать ни за какие деньги. Зарубил цыпленка — тут же съешь, не съешь — пропадет. Вот и пришлось продавать обработанные тушки петушков. Но это потом. А в тот день детдомовская грузовая машина перевезла нас до рассвета. Измученные сборами, погрузкой и дорогой, мы тут же заснули, разложив постели на чистом полу. Мама на электроплитке приготовила нам завтрак и разбудила меня, чтобы я не опоздала на работу. В школу заявились втроем — мы с Катей и Юрий. Он отправился к Петру Ильичу, а мы засели в своем классе. И так каждый день: приходим к девяти и сидим до часу. Петр Ильич иногда заглядывал к нам, другие учителя упорно нас игнорировали. Мы держали нейтралитет и контактов не искали. Не хотят с нами знаться — их дело, не пропадем, нас уже двое. И вообще не до переживаний, так много нужно успеть сделать, чтобы встретить первое сентября во всеоружии. Мы досконально от урока к уроку проштудировали материал букваря, рассчитанный на первую четверть. В методкабинете нашли конспекты возможных уроков на тот же период. Начали изучать логику построения уроков, рекомендуемую этим методическим пособием, кстати, мне незнакомым. Такой брошюры в прежней школе у нас не было. Для Кати это была филькина грамота, вникнуть в которую ей удавалось с большим трудом, да и то с моей помощью. А для меня анализ этого пособия превратился в интереснейшее, захватывающее занятие. Имея достаточный опыт анализа уроков разного типа, я с неприятным удивлением заметила, что пособие страдает алогичностью и в построении отдельного урока и в системе уроков, посвященных одной теме. Катя с огорчением восклицала: "Нам в педучилище этого не говорили! Преподаватели, наверное, сами этого не знают… И на практике тоже: перепишем с пособия конспект и идем в класс, а там как Бог даст… Сделаешь все по конспекту, получишь хорошую оценку, ни о какой логике никто не думает".

Беседы с Катей, разъяснения, которые приходилось делать поминутно, оттачивали мое восприятие изучаемой проблемы, требовали глубже вникать в ее суть. Наша совместная работа была полезна нам обеим. Катя привязалась ко мне. И дома почти все время находилась у нас в квартире. Юрий приходил по вечерам, занимался перегородками. Из досок сделал каркас, оббил его старым картоном, обнаруженным Петром Ильичом в хламе гороновской кладовой. В этом же хламе нашлись старые подшивки газеты "Советский спорт", они нам тоже пригодились. Ими мы в несколько слоев обклеили перегородки. Получилось приличное жилье — общая комната, спаленка для мамы и кухня, которая одновременно служила прихожей. В комнате по прежнему образцу устроили лежбище, на котором Юрий отдыхал, после трудной дороги из поселка в Ак-Булак. На горке выше барака и терриконика Юрий нашел родник, возле которого сохранилась рощица из кустов дикой алычи и зеленая трава. Перед сном мы поднимались к роднику, усаживались на расстеленных попонках и с наслаждением дышали полной грудью. В неровной горной котловине, не продуваемой ветром, скапливается смог от дыма горящих террикоников и вечно коптящей ТЭЦ. А на горе напористый ветерок приносит от далеких снежных вершин желанную прохладу и свежесть. В бараке мы не решаемся петь, а тут, у родника, поем с удовольствием. У Кати, которая всегда поднимается с нами, оказался хороший голос, и моя песенная беспомощность стала почти незаметной. Напоемся, насмеемся и спускаемся к бараку. Юрий, как всегда, встает рано, вместе с мамой, завтракает и бежит на работу в нашу прежнюю школу. Пять километров вниз он преодолевает менее чем за полчаса, поболтает с коллегами и идет к дочке. Лида уже уехала. Он водит Аленку по врачебным кабинетам, собирая справки для оформления дочки в детский садик. Потом он справляется со всякими делами по хозяйству, играет с дочкой и учит ее кататься на трехколесном велосипеде, где-то раздобытом Аней. После четырех карабкается в Ак-Булак, чтобы утром снова спуститься в долину. Он сам отвел Аленку в детский садик с тем, чтобы потом отводила и забирала ее уже бабушка. Разлуку с матерью девочка перенесла легко, не капризничала и не скучала. Видно, и раньше Лида мало времени проводила с дочкой. Перед отъездом он рассчитался со школой, получил последнюю зарплату, в столярке с Иваном раздавили "пузырь", попели последний раз в учительской на прощанье, и Юрий покинул это место навсегда.

Петр Ильич объявил мне в переполненной учительской: "Татьяна Павловна, два дня вы свободны, провожайте мужа!" Мои коллеги примолкли от неожиданности. Мужа? Какой он муж! Бабник и прощелыга! Бросил жену с ребенком, а тут разыгрывает заботливого мужа! И эта хороша! Ни кожи, ни рожи, а туда же… Жена! Сучка, слабоватая на передок, а не жена! При мне эта свора помалкивает, а на Катю набрасываются всем скопом, иногда доводя до слез. С кем ты, дескать, связалась….Тоже отыскала наставницу! Жди, она тебя многому научит! Через все прошла, все испробовала, ни стыда, ни совести! Увела чужого мужа, дитя осиротила, а тут вдруг стала женой! Гнать таких нужно отовсюду! Поганой метлой! Чтоб и духу не было! Рассказывая об этом, Катя дрожала от возмущения. Как можно так говорить, совершенно не зная человека! У меня создалось впечатление, что большинство моих новых коллег сродни Вере Матвеевне, и нет среди них ни одной Тамары Максимовны. Я посочувствовала Петру Ильичу: с таким коллективом далеко не уедешь.

Два дня пролетели, как два часа. Последнюю ночь мы не спали. Чуть свет я пошла его провожать. Шли медленно и придавленно молчали. Когда миновали последние домики рабочего поселка, разбитая машинами дорога крутанула направо, а широкая пешеходная тропа повела нас вниз. Тихо…. Дует свежий ветерок. Из котловины между гор смотришь на звезды, как из глубокого колодца. За пределами поселка, среди сдвинувшихся в полутьме холмов, казалось, что в мире только мы двое, больше никого нет…

— В небесах торжественно и чудно… Спит земля в сиянье голубом. Что же мне так грустно и так трудно?… Жду ль чего? Жалею ли о чем? — Юрий, смотря в небо, тихо запел, как бы делясь со вселенной своими мыслями. — Я б хотел свободы и покоя, я б хотел забыться и уснуть…

Слова и мелодия бальзамом ложились на сердце. Страх перед будущим, отчаяние и бессилие перед неодолимостью обстоятельств, вынуждающих надолго разлучиться, сбились в горький ком и вдруг рассыпались, растворившись в страстной мольбе к Богу дать избавление от невыносимых мук, унести нас из этого страшного мира и наградить забвением в тихом сне, чтоб всю ночь, весь день, наш слух лелея, про любовь нам сладкий голос пел… Юрий, как всегда, нашел самые верные и самые нужные слова, наиболее полно отражающие наше состояние в эти минуты. Песня вобрала в себя нашу тоску и печаль, и мы несколько оживились. А Юрия прорвало, он начал читать свои стихи, впустив меня в тот мир, о котором раньше я только догадывалась.

Тропка привела нас к яру, по дну которого бежал ручей. Близко к крутому спуску в кустах недалеко от тропки лежал плоский валун, за ночь не потерявший накопленное днем тепло. Юрий быстро собрал кучку сухих веточек, жухлых листьев и травы, поджег их, и молодой костерок весело заплясал перед нами. Чародей подхватил меня на руки и, покачивая, как ребенка, понес вокруг костерка, потом сел на камень и то пел, то читал стихи, то нежно и страстно целовал, будто предчувствовал, что впереди у нас пропасть вечной разлуки. Я задеревенела от горя, от страшной мысли, что вот сейчас он уйдет и вечером не вернется. Наоборот, уедет далеко, и я несколько месяцев не смогу даже взглянуть на него, не услышу его чарующего голоса и, как бы мне ни хотелось, не смогу до него докричаться…. Слезы стояли в горле, я их не пускала изо всех сил.

За шестьдесят лет память моя растеряла дорогие мне строчки, но тонус и накал стихов Юрия я живо чувствую и сейчас, поэтому, листая журналы, пропускаю страницы со стихами, боясь обжечься о мучительно родную струю чистой любви и захлестывающей страсти. Я нарушила многолетнее правило, когда пишу эти строки, так как вынуждена заняться плагиатом, отыскивая стихи, близкие по духу тем, что когда-то читал посланный мне Богом Чародей. Я умышленно не называю имен подлинных авторов этих строк, пусть они звучат, как стихи Юрия Осадчего.

Я мог бы руки долу опустить,

Я мог бы отдых пальцам дать корявым,