Александр Казанцев - Озарение Нострадамуса

• Название: Озарение Нострадамуса
• Автор: Александр Казанцев
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1995

---

Однако всякое величие имеет свою оборотную сторону.

Не забыты оказались тяжкие периоды не только Гражданской и Великой Отечественной войн, но и крутые репрессии сталинского периода, когда Берия и его подручные творили чудовищные преступления против лучших людей страны, когда единение всего многонационального народа достигалось цементирующим единообразием обязательного мышления. Неизбежно, как реакция на это, появились течения «шестидесятников» и более поздних из последователей, восставших против попрания общечеловеческих прав и свобод человека.

После разоблачения культа личности Сталина Хрущевым на XX партийном съезде с последовавшей за тем реабилитацией погибших или невинно брошенных в лагеря людей, после двадцатилетнего правления «добрым» Брежневым в Гулаге находилось уже не 1 300 000 человек, как при Сталине, а 1 800 000.

Диссидентское движение росло, породив новую волну русской эмиграции, боровшейся за рубежом. И в самом Советском Союзе назревали события грядущей ломки всего устоявшегося и казавшегося незыблемым.

К 1981 году страна, внешне могучая, вставала не только перед потенциальным противником Запада в «холодной войне», но и перед внутренним, быть может, более опасным противником, рожденным самим строем жизни. Светлую идею коммунизма уже проклинали только за то, что ею прикрывались негодяи, забывая о тех честных людях, которые пали за нее.

Но в Советском Союзе наступал заключительный период его существования, притом без какого-либо внешнего или ядерного вмешательства.

Наступил период последней стадии существования страны, строившей социализм в отдельно взятой стране, сверхдержавы, ядерный потенциал которой остался при ней, несмотря на все произошедшие изменения. В великой стране из угла противоречий сами родились те силы, которым суждено будет все изменить, как это и было предсказано в катренах Нострадамуса:

Мятеж в октябре, как гигантский валун,
Всей тяжестью ляжет на плечи народа.
И семьдесят лет, и три года, семь лун
Нести ему гнет в ожиданьи свободы.

Но не надо думать, что на этом кончатся все тяготы народные…

Крушение Нигдеи

Когда свобода личности
Зависит от наличности,
Успех народовластия —
От общего несчастья.

Когда в развал, в растащенность
Рак, Лебедь, Щука тащат нас,
Когда бандитским выстрелом
Страну по струнке выстроят,

А там, вверху не парубки
Друг друга ловят за руки,
А наши первые вожди,
Увы! Хорошего не жди!..

И если так пройдет посев.
То жатва — всенародный гнев.

Автор

Новелла первая. Феномен хамелеона

Мятеж в октябре, как гигантский валун,
Всей тяжестью ляжет на плечи народа.
И семьдесят лет и три года, семь лун
Нести ему гнет в ожиданьи свободы.

Нострадамус. Центурии, VII, утраченный 49 катрен, восстановленный по фрагменту послания провидца королю Генриху II Наза Вецом

Люба встала с постели первой, не накидывая халата, нагая, уселась на стуле перед уже проснувшимся Василием Николаевичем и, улыбнувшись ему, стала набирать номер его домашнего телефона.

— Я вас не разбудила? Это я — Люба. С добрым утром, дорогая Калерия Сергеевна, — щебетала она. — Я только что примчалась на работу, а Василий Николаевич со всеми вчера приглашенными до сих пор не выходили из кабинета, заседают. Дым в кабинете плотнее ваты. Не продохнешь. Хоть бы вы на него повлияли. Себя не жалеет. А машину за Мишей я уже послала.

Василий Николаевич с недовольным видом, завязывая галстук черед зеркалом, косился на свою голую секретаршу:

— Хоть бы прикрылась чем, — буркнул он. — Натурщица!..

— Я, Вася, сторонница свободных взглядов. «Долой стыд» — передовое течение, — потягиваясь и кладя телефонную трубку, вызывающе заявила она.

— Однако это не следует из марксистско-ленинского учения.

— Ах, боже мой! Я и не подумала! — засмеялась Люба. — Моя философия, Вася, вся в тебе и ради тебя. Сейчас наброшу хламиду поярче. Кофе пить будешь?

— Поздно уже. В кабинет подашь. Николай Мишу отвез, сейчас за мной приедет.

— Ты пройди в свой подъезд через подвальный переход.

— Знаю. Пользовался уже.

Калерия Сергеевна, проводив младшего сына в школу, пила кофе вместе со своей дочерью, хорошенькой Варварой, которая уже с утра успела позаботиться о своей внешности. Старший сын Иван после ночных гонок по улице на мотоцикле, конечно, спит. Его сейчас не добудишься.

Муж Калерии Сергеевны партийный работник. Сама она — руководитель женского движения в области. Не часто всей семьей садятся за стол. Вот и сейчас надо торопиться на работу. Калерия Сергеевна подошла к окну и, отдергивая занавески, взглянула на улицу. К дому подъехала машина Николая, отвезшего Мишу, а из своего подъезда, не подозревая, что за ним может наблюдать жена, вышел статный и солидный Василий Николаевич.

Калерия Сергеевна горько усмехнулась: «Не начал еще стареть, самец! Гоголем держится». Ей давно уже были известны все его хитрости. «Но сколько наглости у этой Любки! Звонит, будто она уже на работе, а сама сейчас выскочит из соседнего подъезда, подгадает, чтобы второй секретарь Бирюков, с которым она кокетничает, с собой захватил, шлюха!» «Мужики все — павианы, — продолжала она размышлять. — Это у них в природе, ради размножения с помощью многих самок. У французского короля Людовика XV особый министр был, ведающий метрессами. Стоит ли нарушать семейное благополучие из-за какой-то Любки-метрессы! Куда опаснее Варин роман с безусым молодчиком, который ни к чему не способен. Любовь? Какая там любовь! Не больше, чем запрограммированное природой влечение самца к податливой самке. Борьба за выживание вида. Спустя какое-то время по завершению природного задания наступит охлаждение. Таков весь животный мир. А человеческий требует еще условий для создания семьи. Терпели же французские королевы всяких «маркиз де Помпадур»!» — успокаивала она себя, спускаясь по лестнице.

Из соседнего подъезда выскочила Люба, столкнувшись в дверях со вторым секретарем обкома Бирюковым.

Он, худенький, щуплый, во всем явно уступающий вальяжному Ромову, уже укатившему в обком, увидев Любу, заулыбался:

— Если не возражаете, подвезу.

Люба привычно нырнула на заднее сиденье. А Федор Ильич — она знала — тоже не сядет рядом с шофером, а устроится около нее, блаженствуя от ощущения ее тела и запаха подаренных им же духов.

В приемной первого секретаря собрались все городские власти. Об утреннем заседании Люба еще накануне оповестила каждого из приглашенных.

Василий Николаевич со строгим лицом, кивком отвечал на приветствие входивших в кабинет.

Все расселись за длинным столом, и Ромов открыл заседание.

Второй секретарь вошел в приемную, где уже сидела, прихорашиваясь, Люба, и спросил:

— Как сам?

— Дает жару, — ответила Люба. — Сегодня особенно.

— Это что? Телеграмма? Ему? Давайте я передам, — сказал Федор Ильич, беря со стола бланк, и, взглянув на его содержание, довольно улыбнулся.

Он вошел в кабинет, когда первый распекал директора завода атомной энергетики.

— Ты что думаешь, Петр Петрович, если у тебя все засекречено, то я не знаю о твоем отставании? Дожидаешься, когда я в разговоре с тобой перейду на истинно русский язык… — и он разразился такой многоэтажной бранью, что все присутствующие переглянулись. (Василий Николаевич позаимствовал эти выражения у вышестоящих руководителей и считал этот стиль проявлением высшей деловитости.)

— И не думай, Петр Петрович, что тебя защитит прямое подчинение министру. На партучете ты у нас состоишь, мигом партбилета лишишься. Тогда и министру твоему нужен не будешь. Подтягивай своих. План превыше всего! — Он отхлебнул кофе из чашки и продолжал: — Пора заняться твоими инженерами. Определить, почему срывы допускаются.

Тучный директор завода краснел и бледнел, слушая обращенную в свой адрес речь первого секретаря, встал и, заикаясь от волнения, сказал:

— Василий Николаевич, я охотно подам заявление об уходе, но поверьте, от этого лучше не станет. Я уже сколько времени прошу помочь получить все по кооперации от других заводов. Они нас подводят недопоставками.

— В помощи никогда не откажу. Заведующему промышленным отделом голову оторву, если не поможет. Вот так. Садись, Петр Петрович. Русские выражения пока не к тебе относились. Пока…

Бирюков, улучив мгновение передышки, обратился к первому секретарю обкома Ромову:

— Василий Николаевич, телеграмма из Москвы. Тебя касается.

— Давай сюда, давно жду. Все свободны.

Люди с облегчением расходились.

— Вот так, Федор Ильич, — сказал первый, когда все разошлись. — Выходит не зря ты к этому креслу присматривался. Отзывают меня в Москву, так что передаю тебе все дела как эстафету и кабинет вместе с Любой. Берешь?