Федор Шахмагонов - Твой час настал!

• Название: Твой час настал!
• Автор: Федор Шахмагонов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-203-01498-1

Произведение «Твой час настал!» является неизданным и более поздним вариантом исторического романа «Остри свой меч», выловленным в глубинах Интернета. Роман «Остри свой меч» печатался в трех издательствах: «Книга» 1989 г.,  «Советская библиотека» 1990 г., «Воениздат» 1992 г.. В первом и втором издании роман состоял из трех отдельных книг. В третьем, по-видимому, также из трех книг, но под единой обложкой. Почему автор сменил название и добавил четвёртую книгу? Почему не переиздал вновь? Вряд-ли на эти вопросы сегодня можно получить внятные ответы. Впрочем, адрес есть: Россия, Тверская область, деревня Волково, Шахмагонову Федору Федоровичу...

Кое-какие мысли по поводу неиздания рождает лейтмотив романа: «Остри свой меч, русский человек, иначе растащат твое Отечество!». В наше-то время, ой как актуально! Вообще же, в романе «Остри свой меч!», опираясь на факты и документы, Шахмагонов вводит свои новые концепции и толкования Смутного времени, защитив их в историческом очерке «Парадоксы Смутного времени». По новому рассматривается фигура Лжедмитрия I, которого после смерти Ивана Грозного, по мнению автора, привела на трон римско-католическая церковь с помощью иезуитов.

---

В Москву царская невеста въезжала в золоченой карете, изготовленной немецкими мастерами. Запрягли в нее двенадцать лошадей цугом. На головах у лошадей раскачивались султаны, сбруя сверкала серебром.

Царского тестя и царицу Марину посадили на телегу к Егорке. Везти их усталой лошаденке. Челядь Мнишков рассадили в тесноте в другой телеге. Юрию Мнишку и Марине снихождение, подложили соломы. На сторожбу царского тестя и царицы не поскупились. Шуйский послал их оберегать три сотни верхоконных стрельцов, при четырех приставах.

Егорке не сказано, кого повезет, а его и не очень-то занимало, кого везти, лишь бы на телегу грузили поменьше, лошадь жалко.

Подводу его загнали в ворота при знатном доме. Приставы вывели на крыльцо тучного, коротконогого пана с обвислыми щеками. С ним  бабенка, схожая с осой, так туго у нее перетянута талия. Платьеце на ней, так себе, да и пан пообносился.

— О, Боже! — воскликнул пан, увидев телегу. — Сколь судьба забавляется с человеком!        

Егорка видел, что пану обидно ехать на телеге. А спросить бы, какой леший его в Москву занес? Сидел бы в своей Литве на сытых харчах

Девица, схожая с осой, утешала:

— Не сетуй на судьбу, отец! Извилист ее путь. Господь не оставит нас...

Говорила по русски. Мелькнула у Егорки мысль, что для него говорит.

Марина подошла к лошади, понуро опустившей голову и протянула ей кусок хлеба. Лошадь вдохнула хлебного духа и отвела голову.

— Не кормили ее хлебом, — пояснил Егорка.

— Бедная лошадка. Береги ее, далеко ей нас везти...

Тронулись в путь. Когда Егорка увидел четырех приставов, да насчитал до трехсот верхоконных диву дался, что этакую польскую голытьбу везут с таким бережением.

Солнце припекало. Пыль на дороге клубилась желтым валом, хрустела на зубах. До ночи немногим не дошли до Троицкой обители. Егоркиных ездоков устроили в ямской избе. Остальные кормили комариков у костра. Егорка прибился к костру стрельцов. Стрельцы угостили его похлебкой из общего котла. Егорка поинтересовался:

— С чего бы для пузатого ляха и на осу схожей его дочке такая сторожба?

Стрельцы переглянулись. Один из них них, посмеиваясь, пояснил:

— Не твоего ума дело. Сказано — вези, так вези, скажут скидывай в овраг, так скинешь.

А другой стрелец добавил:

— Говоришь бабенка на осу похожа, гляди как бы эта  оса тебя до смерти не ужалила.

Егорка заскучал и показал, что ему вовсе не интересно кого везет.

— Польские гости мне без нужды. Знать бы, когда меня отпустят?

Тут же получил разъяснение:

— Ты на царевой службе, а когда ей конец, об том царь знает!

Каков ныне царь знал и без стрельцов, потому положил про себя — бежать.

Троицкий монастырь миновали в обход, словно бы прятали польских гостей от лишних глаз. Вошли в провальные леса. Сосны не в обхват. Дорога сузилась, рядом с телегой конному нет пути.Отец и дочь о чем-то заспорили на своем языке.Дочь, вдруг, обратилась к Егорке:

— Известно ли тебе, возчик, кого ты везешь?

Егорка, хотя и был предупрежден стрельцами, любопытства своего не потерял к тем, кого вез. Осторожно ответил:

— Сказано едем до Ярославля, а кого везу, не сказывали.

— Скажи, возчик, служил ли ты царю Дмитрию?

— Как же не служить царю? Царю всяк служил. Перед лицом царя Дмитрия я лицом стоял. Он на коне, а я пеши. А потом он на Красном крыльце пожаловал мне струги делать, чтоб под парусом по Волге плавали. Не стало царя Дмитрия, струги стали без нужды.

— Царь тебя жаловал?

— Жаловал... Струги делать пожаловал.

— А скажи мне: как тебя называть?

— Егоркой называют.

— Царь тебя жаловал, ты любил его?

— Царь не девка! С чего бы  его любить? Государя почитать надобно.

Спрос продолжался:

— Царя не стало, сказывали тебе, что сделалось с его супругой — царицей?

— Я в Москве не пребывал на его свадьбе, а в моем углу не слыхано.

— Знай же, Егорка, что везешь ты царицу Московскую, супругу царя Дмитрия и отца моего.

До се Егорка не оглядывался. Оглянулся в испуге, да тут же и подумал, чего пугаться. Слов его никто не слыхал, службу исполнял, как велено.

Марина продолжала,начатый разговор.

— Вижу, Егорка — не веришь, что с тобой говорит царица.

— Веруя едино в Бога, а более ни во что!

— Вернется царь Дмитрий, поверишь. Неужели старая крыса могла загрызть ясного сокола? Ушел он собирать войско, что бы отомстить изменнику, коего ныне царем называют.

— Хотя бы и взаправду царица, а слова твои опасные...

— Ты с приставами и стрельцами помалкивай, тогда службу царю сослужишь, я твоей службы не забуду.

В Ярославле уже было приготовлено подворье для царского тестя и царицы. Соединили две избы в одну. В  одной избе место для Мнишка, в другой горница для Марины. У каждого свои слуги. Зажили будто господа. Здесь тайна перестала быть тайной. Называли их по именам, а кто-то из приставов в насмешку заметил:

Во тебе, царица, дворец!

В Ярославле строгости не московские. Разговоры вольные. Говаривали, что царь Дмитрий, хотя бы и убит, а Марина, его супруга: разве не царица? А иные  шептались с  уха на ухо, что царь Дмитрий спасся и скоро явится.

Егорка толкался в толпе любопытных возле царской избы. Окликнула его польская бабенка.

— А ну мужичина, принеси бадью воды, мне в гору не под силу.

Почему же не услужить? В упрек такую службу не поставят. Егорка подхватил бадью, и — бегом под гору, к колодцу. С бадьей обратно поднимался тихим шагом, чтоб не расплескать воду. Та ж польская бабенка распахнула калитку, пропуская Егорку во двор. Стрельцы не обеспокоились. В их понятии Егорка человек не опасный. Ставил он в сенцах бадью на лавку, тут и подошла к нему царица.

— Егорка! — прошептала она, — сослужи службу царю Дмитрию. Возьми у меня грамоту, спрячь ее покрепче. Отнеси грамоту в монастырь Борисоглебский, что стоит неподалеку от Ростова. Найди в том монастыре монаха Николая Мело. Передай ему грамоту. Вернется царь Дмитрий, не обойдет тебя милостями.

Передала ему свиток с грамотой и мешочек похожий на ладанку.

— Здесь тебе злотые на дорогу. Сейчас я бедна, а вернется царь Дмитрий, награжу тебя по царски. Приставам не говори себе на погибель!

Егорка вышел и опасливо оглянулся, не обыскали бы стрельцы. Стрельцы играли в кости, взгляда на него не обратили. Ушел на берег. В кустах, в потае, достал из-за пазухи мешочек. В мешочке польские злотые. Такого богатства, отродясь в руках не держал. И весь труд — отнести грамоту монаху. Опасно? А ради чего себя оберегать? Жива ли Екатерина, где там среди казаков затерялась Настасья? Одно живое существо при нем — Ночка. Ночкой лошадку назвал, потому,  как появилась на Божий свет ночью.

Пошел на выгон. На выгоне стерегли лошадей всей посохи. До водопоя дадут довести, а сядешь верхом, узрят. Никуда от догляда сторожей не денешься, да и  верхового на дороге всякий стражник задержит.

Подошел к Ночке. Последнее существо, что связывало его с прежней жизнью. Гладил ее, приговаривая:

— Сходили мы с тобой, Ночка, на Дон. Что мы искали на Дону? Незнамо чего искали, незнамо, что нашли, а Настасью потеряли. Сходили обратно домой в Горки, и там ничего не обрели. Я бездомный сирота, и ты сиротинушка бездомная. Отпустил бы я тебе, далеко не уйдешь. Поймают и стреножат. Попрощаемся навеки. Живи, пока жить дадут.

Утер рукавом слезы, потрепал Ночку за холку и пошел прочь. От костра окликнули посошные:

— Иди, Егор! Поснедай ухи!

Коли зовут, почему же не подкрепиться перед дальней дорогой? Сел к котлу. Ложка за голенищем. Уха не чета той, что варил на мещерских озерах. Стерляжья. Ложку — в уху, ложка стоит и не падает.

— По дому заскучал? — спросил мужиченка, коего, как и Егорку, насильно в посоху поставили.

— А ты не скучаешь?

— Объявили, — пояснил мужиченка, — завтра на Москву нас повернут. Ратников собрали, их оружие везти. От Москвы до Серпухова — рукой подать!

— Да кто же тебя с царевой службы отпустит? — огорчил его таварищ по сторожбе.

— Глаза есть — поглядим, ноги есть — уйдем.

У Егорки захолонуло в груди. Рано распрощался с Ночкой. До Ростова в обозе дойти, а там, если глаза есть, поглядеть бы...

14

Бегство Ивана Воротынского и Юрия Трубецкого открыло Ивану Болотникову дорогу на Орел, а с Орла на Тулу, на Серпухов, а там и до Москвы рукой подать. Горячие головы, а с ними и князь Шаховской, уговаривали идти на Москву изгоном о двуконь, как татары ходили, в обход малых городов.

Шаховскому пришлось убедиться, что наибольший воевода в ратных делах не прост. Прояснил Шаховскому и прочим воеводам, коих подбирал князь, что дойти до Москвы не велик успех, да на конях городов не берут.

— На Москву надо идти всей громадой или иметь впереди царя Дмитрия. Громада еще не собрана, и Дмитрия нет!