Федор Шахмагонов - Ликуя и скорбя

• Название: Ликуя и скорбя
• Автор: Федор Шахмагонов
• Издательство: Советский фонд милосердия и здоровья
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1990
• ISBN: 978-5-9533-1722-1, 5-9533-1722-0

Исторический роман Федора Шахмагонова «Ликуя и скорбя» посвящен важнейшему периоду в истории Руси — периоду правления великого князя Дмитрия Ивановича, разгромившего татаро-монгольских завоевателей на Куликовском поле.

В чем смысл великой и кровопролитной битвы, произошедшей много веков назад на Куликовом поле? Стала ли она важнейшей вехой в борьбе Московской Руси за политическую независимость от Орды? Нет, отвечает в своем романе Ф. Шахмагонов, убедительно и ярко воссоздающий предысторию битвы и саму картину сражения: ценой колоссальных лишений и жертв Русь не просто отстояла для себя право самостоятельно развиваться, но, по сути дела, спасла европейскую цивилизацию. Тщательно изучив сохранившиеся письменные памятники Куликовского цикла, автор выстроил на их основе высокохудожественный ряд сильных, запоминающихся образов великих воителей и подвижников, сохранивших для потомков Русскую землю, Святую Русь.

---

Епифаний метался в нетерпении в Переяславле рязанском. И он потерял следы нашествия на Москву. Было уговорено, что придут гонцы от Орды и скажут, когда выступать рязанцам на Коломну, но Мамай молчал, а Олег хитрил. Выступать он не собирался, но дружину собрал в кулак, ибо смотрел за ним Епифаний во все глаза.

Между тем Мамай пришел в Сарай. Тут же в Троицу к Сергию пошло известие от отца Сильвестра, а вслед тайными тропами к постам сакмагонов поскакали гонцы сообщить, что Мамай к походу не готов и на Русь идти не собирается.

Дмитрий на Пьяне собрал совет воевод и князей. Стоять ли пешей рати на Пьяне? Кормить войско здесь трудно, выйти на Оку, если Мамай двинется через рязанскую землю, долго.

Вопросы поставлены, потекли рассуждения,  но все князья сходились на одном: московскую рать можно отводить, а на Перевозе останутся конные дружины.

Дмитрий слушал и молчал. Долго еще ломать княжью и боярскую спесь, не по делу говорят, им желательно отвести Боброка, тяжко подручным единовластие. Если победа, то вот она, без великого князя; ежели никто не придет, то свободнее будет меды пить без княжьего огляда.

Приговорили!

Дмитрий увел пешие полки и стрелков. За старшего меж князьями на Пьяне остался князь суздальский Дмитрий Константинович.

Дмитрий ускакал в Москву, Боброк из Переяславля поскакал на Устюжну поглядеть, как кузнецы готовят оружие к великой битве и что слыхать о тюфенгах, что отданы для образца устюжским кузнецам.

И то правда, утомились князья, бояре и вольные гридни, княжьи дружинники, от тяжкой длани московского князя и от строгого догляда Боброка. И чаши меда не выпить.

Игнат Огородник доставлял хмельные меды в малых объемах, только губы осушить. И без Игната нашлись люди оборотистые. Везли торговые людишки бочками мед на Перевоз из Курмыша, из Новгорода Нижнего, разве дождешься такого сбыта и такой цены? Воинов мучила жажда.

В стане гульба, медовые чаши ходят по кругу, бочки осушаются сотнями, с подвозом нижегородцы не поспевают. А из леса, что на мордовской стороне, глядят на гульбище невидимые глаза. Арапша завел своих всадников в лесные края, ждет. Мордовского князя послал в русский стан сказать, что нет здесь Орды, что Орда уходит на Волчьи Воды к Дону.

И стронулись конные дружины. Пьяному море по колено, а броды на Перевозе разве препятствие?

Перешли конные дружины через Пьяну и потекли грабить мордовскую землю. Везде мед, везде пиво, гуляй вволю! Двигалось войско степью, выйдя из мордовских лесов, развернулось левым своим боком к лесным мордовским чащам. Куда шли — не знали, против кого — не ведали. Арапша закинул две тысячи всадников наперед русскому войску, три тысячи выстроил для удара во фланг, тысячу всадников послал к Перевозу в засаду, тысячу оставил при себе.

Русское войско растянулось по жаркой степной дороге. Ратники перемешались с обозом, в обозе — мед, пиво. Изнывали от жары, иные и рубахи поснимали. Станом стали у небольшой речки, толком никто не знал, как она и зовется. Мордовин, что пас на ее луговине овец, назвал Шипарой. Расседлали коней, выставили дозорных, да пьяного дозорного разве не сморит жара? Дремали...

На всхолмье выскочили всадники, что были посланы зайти наперерез русскому войску. Завидев ордынцев, русские заметались. Через мгновение все, кто успел повскакать на коней, мчались прочь. Арапша ударил в правый бок убегающим. Секли стрелами, обезноживали коней, разили незащищенное тело, били, топили русских воинов в Пьяне.

Арапша трубил победу на костях на Перевозе, наутро двинулся к Новгороду Нижнему. Дмитрий Константинович, не умея собрать рассеянные дружины, помчался в Суздаль.

Арапша ворвался в пустой город, ограбил, зажег и исчез в Засурье. Сергий слал князю благословение ударить на зело свирепого царевича, писал, что Владимир и Суздаль под угрозой. Московские воеводы шумели: надобно, дескать, двинуть стрельцов и пешую рать из Переяславля под Новгород Нижний.

— Дважды волк в одно место за дичью не ходит! — приговорил Дмитрий.— Пешую рать вести к Коломне, а стрелкам идти рысью.

В Переяславле рязанском метался в гневе Епифаний Коряев, торопил Олега походом на Коломну.

— Где послы ордынские? — отвечал Олег.— Без них не тронусь!

Лесными звериными тропами, не спеша, бесшумно крались всадники Арапши. Искали нехоженые броды на реках, лишь бы не встретить на пути ни одного руса. Переправились через Мокшу, через Цну, через Пару, обошли лесом пронские земли и нагрянули на Переяславль негаданно, ни один сигнальный дым не очертил их путь. Утром, в рассеивающемся тумане, стражи увидели со стен, как обтекает город незнаемое войско.

Набат обрушился на город, остановил горожан: кого на торге, кого посреди улицы, кого посреди дела. Князь Олег выскочил из терема. Сбегались дружинники, скакали по улицам бояре. Епифаний Коряев не спешил. Облачился не по-летнему в шубу, приладил на голову горлатную шапку, вывесил на золотой цепочке золотую дощечку — пайзцу — поверх шубы. Перекрестился. Свершилось! Ни минуты не сомневался, что пришло ордынское войско за княжьей дружиной идти на Коломну.

Князь Олег смотрел со стены, как ордынцы обтекали город. Запылали посады, черный удушливый дым плыл на город. Нет, это не ордынские послы.

Не стал ждать тех бояр, что опаздывали, не вспомнил и об Епифаний Коряеве, велел распахнуть ворота и ударить во главе трехсот всадников на ордынцев, прорвать и бежать.

Арапша понял, что уходит из города князь. Хлестнул нагайкой аргамака и поскакал вслед, прилаживая стрелу к тетиве саадака. Прорубились русы, скачут в лес. Арапша вскинул лук и пустил стрелу во всадника на породистом скакуне. Олег успел надеть кольчугу и шелом, но не опускал прилбицы, не успел нацепить зерцало. Первая стрела Арапши разрезала ему острым наконечником щеку. Кровь залила левый глаз. Князь пригнулся к шее коня, конь мчался наметом. Вторая стрела ужалила его в спину. Будь не столь быстрым конь, не ушел бы от смертельного удара.

Арапша пустил своего аргамака вслед Олегу. Целился в зад коня, да неровный скачок аргамака подбросил Арапшу в то мгновение, когда спустил тетиву. Стрела пошла выше и пронзила Олегу шею между шлемом и кольчугой.

Из трехсот гридней вырвалось лишь полсотни, влетели в лес, мчались по лесу за князем, у князя из шеи торчала стрела...

В город втекли ордынцы, арканили переяславцев, хватали женщин, волокли из домов, что под руку попадало. Епифаний выставил пайцзу. Золотая дощечка сохранила ему жизнь, а вот коня отняли, шубу содрали, сорвали и горлатную шапку. Ордынец зацепил его арканом и поволок к Арапше. Видывал Епифаний заяицкого царевича у Мамая. Невысок росточком, даже и невелик, кривоног и худ, глазки темные, как холодные черные угли. По-русски не умел молвить слова.

Негромко что-то сказал своим воинам, аркан сняли с Епифания.

— Куда мне? — спросил Епифаний.— Я Мамаю друг...

Арапша отвернулся и поскакал прочь.

Ордынцы как налетели внезапно, так же быстро, сотня за сотней, ушли на юг, взяв путь на Старую Рязань. Не на Коломну!

Часть третья Мамаево побоище

Глава восьмая

«В лето 6886[14] Волжские орды князь Мамай посла ратью князя Бегича на великого князя Дмитрия. Князь же собрав силу и поиде противу их в рязанскую землю за реку Оку. И сретошась у реки у Вожи в рязанской земле...»

1

Тюфенги, прозванные с броского слова Боброка у стен Казани «тюфяками», развезли по кузницам на Устюжне, чтобы мастера поглядели и спытали, могут ли сделать такие же. Но то одна сторона дела. Отдавая со стен свои громовые «пушки», Махмет-Салтан не открыл тайны зелия, что закладывалось в них. Насыпали мешок и объявили, что остальное сгорело. Сколько класть, как поджигать, не объяснили, а что и объяснили, тому веры давать нельзя. По виду это зелье не походило на закладку греческого огня в шереширы. В шереширы ложится тягучая густая масса, а это зелие сухое и зернистое.

Митрополит передал Дмитрию Монастыреву выписки из древних рукописей. Эней Тактик, старинный греческий автор, давал такой совет: «Для сжигания кораблей врага употребляется смесь зажженной смолы, серы, пакли, ладана и опилок смолистого дерева».

Когда искали секрет Всеволодовых шереширов, пробовали этот состав. Или не нашли нужного весового соотношения указанных частей, или Эней Тактик переписывал состав понаслышке, не зная тайны древних мастеров. С этим составом шереширы тлели, по огонь не вспыхивал и не давал их полету толчка. Огонь разгорался лениво, гас от ветра и от воды.

Арабский автор времен Салладина (Салладин метал в крестоноцев жидкий огонь) писал: «Греческий огонь — это земляное масло, сера, смола и деготь».

И этот огонь не годился для шереширов, хотя пробовали его составлять самые искусные московские оружейники.