Олег Мальский - Три недели из жизни лепилы

• Название: Три недели из жизни лепилы
• Автор: Олег Мальский
• Жанр: Юмористическая проза

---

У Силанского наблюдаются хорошие результаты при черепно-мозговой травме и кровоизлияниях в мозг. Если больные выживают, то не остаются дебилами до конца дней своих, как в большинстве отделений реанимации районного и областного масштаба.

Привезли бабку. Пять лет назад перенесла инсульт, с тех пор вся правая половина парализована. Самостоятельно ест, пьет, с посторонней помощью передвигается по дому. Раз в год госпитализируется в «неврологию» по месту жительства. Родственники все еще надеются на чудесное выздоровление.

Ситуация ясна. Бабка полежит недельки две и выпишется в прежнем состоянии.

В палату зашла Белла — судя по всему, хотела предложить Тане помощь. Я взял ее за локоток.

— Пойдем лучше чайку попьем.

Девушка подчинилась.

Она разливала чай с той невинной сексуальностью, когда объект вроде бы и сам не подозревает о впечатлении, которое производит на окружающих. Аккуратная попочка напряглась, прямая спинка отклонилась вперед градусов на десять. Халат плотно обхватил высокую грудь с торчащими сосками. В ординаторской было холодно — чтобы разогнать дым, я включил кондиционер.

Мы побеседовали о студенческих проблемах и предстоящем выборе профессии. Из сказанного я сделал вывод, что Белла считает сверстников недоразвитыми для серьезных отношений и выскакивать замуж пока не собирается.

Стараясь не пожирать девушку глазами, я стал осторожно нащупывать ее слабое место. «Запел» про висячие сады Семирамиды, Тадж-Махал, измену Джиневьеры и «подрезание розы» у центральноафриканских народов.

Мое «слабое» место к этому моменту достигло длины двадцати сантиметров и скрывалось под бабкиной историей болезни, которая очень кстати попалась под руку.

Я задержался на загадке Атлантиды.

— Наша цивилизация — не первая и не последняя. Конец света — не просто сказка. Он повторяется вновь и вновь. И не надо его бояться. Выживут лучшие. Умные, сильные, — я расправил плечи, — Красивые, — и многозначительно посмотрел на Беллу, — И все начнется сначала…

Хлопнула наружная дверь. Белла закрыла свой очаровательный ротик.

Все началось несколько раньше, чем я предполагал. В коридоре бессильно плакала Вероника из 8-о корпуса. Вокруг гарцевала Яблочкина.

Белла спешно ретировалась. Тоня изложила суть проблемы. Муж Вероники занимается разгрузкой вагонов на станции «Москва товарная». Сегодня вечером ему на шею неосторожно опустили двухсоткилограммовый мешок. В настоящее время пострадавший с переломом шейного отдела позвоночника и тетраплегией находится в «приемнике» 14-о корпуса. Предстоит экстренная операция.

Все нейрохирургические вмешательства — и плановые, и экстренные — производятся только в нашем оперблоке. Специальные инструменты, стерильный воск и прочая экзотика в «неотложке» отсутствуют. После операции больной с дыхательной недостаточностью, спинальным шоком, нарушениями функции тазовых органов должен лечиться в отделении интенсивной терапии. У нас мест нет. Можно перевести на этаж кого-нибудь из реабилитации, а потом… Тоня возмутилась. «У меня в коридорах лежат!» Я не испытывал ни малейшего желания проверять.

Можно (и положено по инструкции) отправить больного обратно в 14-й корпус — в 18-е отделение реанимации. Но со своими так не поступают. Остается бабка, которой все равно. Если без демагогии.

В 18-м сразу подняли трубку, сразу согласились взять больную и даже вызвались самолично утрясти вопрос с выездным центром реанимации.

Удивительное, невероятное везение. Особенно с ВЦР — бабка спокойно обошлась бы рядовой «перевозкой».

Распахнулись двери, и Полина Стефановна, срывая шпингалеты, втолкнула в коридор каталку. Кое-кто из участников этой маленькой драмы начал опережать события, а точнее, не поспевал за ними. Сценарий довольно распространенный — больной показался Марычевской чересчур стабильным, и та решила транспортировать его на неукомплектованной реанимационной аппаратурой «двадцатьчетверке». Вот где пригодился бы ВЦР-овский «Мерседес».

В лифте 21-о корпуса наступил срыв компенсации (которой здесь и не пахло), и дежурный анестезиолог завернула к ближайшему респиратору. То есть к нам.

Каталка встала во вторую палату — четвертой дополнительной койкой. Я подтолкнул Марычевской интубационный столик, а сам ввел в вену правой руки «браунюлю» максимального диаметра. Человек физического труда, жилы с палец толщиной — чего ради на груди ковыряться?

Артериальное давление семьдесят на сорок. С началом ИВЛ больной скинул еще двадцать миллиметров «ртути». Мы струйно влили три литра с гормонами и хлористым кальцием. Согласовав вопрос с Полиной Стефановной, я добавил в очередную банку допамин.

Сто на пятьдесят и растет. Марычевская великодушно согласилась взять пациента в операционную. Я одолжил ей «амбушку» и «большую» Таню. Яблочкина отвела Веронику в «дежурку» и ушла мыться.

Бригада ВЦР забрала бабку, пристегнув ее к носилкам четырьмя ремнями и пошипев для острастки кислородом. Бабка отнеслась к происходящему стоически.

Отделение опустело.

— Олег Леонидович, — Белла смотрела на меня так, как, наверное, молодые парижанки смотрели на кавалеристов Мюрата, возвращающихся из очередного похода, — У меня в четвертой лампочка перегорела.

В четвертой палате «реабилитации» лампочки любой фирмы и мощности служат в среднем три дня. Даже высококвалифицированные электрики из дипломатического корпуса бессильно разводят руками. Мужской консилиум во главе с заведующим решил оставить в рабочем состоянии единственный осветительный прибор у ближней койки справа.

Чего-чего, а запасных лампочек на дежурство не оставляют.

Силанский настаивает на разделении труда между больничными службами. В самом деле, а если дежурного доктора в первом часу ночи убьет током? Насмерть. С другой стороны, где сейчас искать электрика? И, даже если я его найду, что он мне скажет?

Шикарным жестом я выкрутил лампочку реанимационного поста. И с внутренним трепетом последовал за Беллой.

В четвертой сгустились сумерки. Где-то внизу, за окном ветер раскачивал скрипучий фонарь.

Переложив лампочку в карман, я медленно провел ладонью над головой Беллы. Получилось как у сексуального маньяка из «Молчания ягнят». Белла обернулась. В ее серых глазах промелькнул испуг. А, может любопытство. Или…

Было очень темно. Я приблизился к девушке (и настенному светильнику), про себя отметив правоту Филиппа Рота, который считал, что блондинки пахнут младенцем.

У окна заворочался кто-то из выздоравливающих. Ну почему эта чертова лампочка не могла перегореть в процедурной?

Я притронулся пальцами к бархатистой щечке. Белла ощутимо затрепетала. Хлопнула входная дверь — вернулась Таня. Зазвонив телефон. Белла вздрогнула и выбежала из палаты. Я ввернул лампочку и щелкнул выключателем. «…пока не гаснет свет, пока горит свеча».

— Олег Леонидович, вас Виталий Владиславович, — аппараты на посту и в ординаторской спарены.

— Добрый вечер, Виталий Владиславович.

— Привет. Как дежурство?

— В палатах пятеро. Старые без изменений, поступила больная Абашидзе с неоперабельной опухолью головного мозга, остановкой дыхания.

Интубирована, на ИВЛ. Гемодинамика стабильная, с респиратором синхронна.

Наверху сейчас оперируют…

— Как моя больная?

Я ни сразу сообразил, кого он имеет в виду.

— Ее что, еще не привезли?

— Э-э, нет, привезли. Там все стабильно. Но, Виталий Владиславович, нам были нужны места. Пришлось ее перевести.

— Куда?

— В «общую».

— В эту помойку? Ты что, совсем о*уел? Я же просил. Или для тебя это просто колебания воздуха?

— Но…

— Что «но»? Нельзя было перевести кого-нибудь из послеоперационных?

— Дежурный нейрохирург…

— Меня не волнует этот **здежь! У них никогда нет мест.

Поставил бы еще одну койку в «реабилитацию».

В коридоре на самом деле есть одна «резервная» койка. Без колес и матраса. Там находят краткое отдохновение замученные медсестры.

— Не сообразил.

— Ну переводишь, так хотя бы переводил в приличное место.

Кто дежурит в ГБО?

— Не знаю.

— Ты что, даже не звонил? Сразу в помойку?

Я молчал.

— Понятно, — в голосе заведующего сквозила февральская вьюга. Кажется, вы плохо информированы, весьма несообразительны и слишком самоуверенны, чтобы позвонить мне домой. Посоветоваться. Ведь я пока еще заведующий. Ладно. Буду через полчаса.

Тон Силанского не предвещал ничего хорошего. Осторожно, как раненую мангусту, я положил трубку на место.

За стеклянной стеной второй палаты размеренно пыхтели респираторы. В первой все спали, умиротворенные промедолом.