Андрей Марченко - Терракотовые дни

• Название: Терракотовые дни
• Автор: Андрей Марченко
• Жанр: О войне

События происходят осенью 1941 года, где-то на Украине. Красная Армия откатывается на восток и приморский городишко оказывается захвачен частями Вермахта.

В город прибывает офицер V отделения Рейхсканцелярии, и через полицаев  выходит на капитана милиции, попавшего из окружения в город . После колебаний, капитан милиции соглашается работать с немцем. Почти в тоже время в из немецкого плена бежит опытный вор, который скоро попадает под пристальное внимание Абвера.

Волею судеб, местный банк оказывается перевалочной базой конфискованных ценностей, которые, перед отправкой в Германию, загружаются в состав.

Сведения о воре очень скоро  попадают в Криминальную полицию. Узнав об опасности вор уходит. Но оставляет план ограбления.

---

Бойко кивнул:

— Думаю, стреляет он просто великолепно. Просто не старался. А может, действительно, что-то с прицелом. Пули будто бы выше ушли. Но кучность-то, кучность…

Владимир покачал головой.

— Интересно, а он финский язык знает?..

— А кто в городе финский знает?.. Кто может проверить? К тому же он играет все фольксдойча. А это не немец и, тем более, не финн…

* * *

На следующий день Владимир показал Ланге папку, толщиной в палец.

— Глядите, что у меня есть!

— Положите…

— Куда положить? На стол.

— Ну да. Было бы странно, если бы ты положил это, скажем, на потолок.

Бойко бросил ее на стол.

Из папки топорщились листы — пожелтевшие, отертые, и, вроде бы, в пятнах от тараканов. Владимир немного не рассчитал силу и бросил ее чуть сильней, чем собирался. В результате звук вышел категоричным, из щелей папки ударила пыль.

— Вот, смотрите… В архиве нашел.

— А пыли-то… Что это такое? Русский вариант досье на Колесникова?

— Нет. Тот был раз в сто толще вашего, но, вероятно, утерян.

Бойко распахнул на заранее заложенной странице.

— Похоже на выкройку, — заметил Ланге, — это что, страница мод сезона восемнадцатого года?

— Это план коммуникаций в центре города. Конечно, он старый, дореволюционный, но это даже лучше. На более новых коммуникации, которыми не пользовались, не рисовали. Смотрите… Это банк. Это вот магазинчик, из которого рыли подкоп. А вот, смотрите, самое интересное.

Бойко провел пальцем по пунктирной линии:

— Когда-то под проспектом Ленина… В смысле под Хорст-Вессель-штрассе шла самотечная канализация, прямо на гавань Шмидта. Она проходит под тротуаром. Деньгохранилище, насколько я знаю, подведено к этой стене… Стало быть, тем, кто рыл подкоп, надо было пройти метра четыре, углубиться на метр, попасть в старую канализацию… По ней спуститься на уровень деньгохранилища. Повернуть опять… Метров пять экономится. Как вам такое?..

— Никак, — признался Ланге. — Смотрите, — банк и магазин можно вписать в квадрат. В северо-восточном углу — банк, магазин — в юго-западном. Канализация идет строго с запада на восток. Если бы я рыл подкоп, не зная о канализации, я бы выбрал дома в любом другом углу, кроме юго-западного.

— В тех домах нет магазинов. Стало быть, невозможно вырыть винный погребок.

— Хорошо. Вы, вероятно, не слышали, но говорится же: катет всегда короче гипотенузы. Поэтому, если бы они действительно знали про канализацию, то не копали бы наискосок, а пошли бы строго на север. Потом бы спустились вниз по стоку. Повернули бы опять на север. Нет, они не знали о канализации, не знали…

— Но ведь тогда они не успевали.

— Не успевали, — согласился Ланге. — И еще учтите. Даже если бы вы были правы, то у них здорово удлиняется ход. Он становится не прямым.

— И что теперь будем делать?

— А что нам остается делать? Известно так же, что королева доказательств — чистосердечное признание.

* * *

Допросы ничего не дали. Как и предположил Ланге, братья ничего не знали о старой сточной канализации.

Ланге и Бойко сменяли друг друга, прессовали вдвоем, устраивали очные ставки, подымали братьев ночью, в самый сон, светили им в лицо лампой, сами умирая от жары и жажды.

Разыграли спектакль про доброго и злого. Для пущего эффекта Ланге испросил у приятеля из войсковой разведки униформу. Попросил у танкиста фуражку, со зловещей мертвой головой.[32]

Но все было без толку.

— Сказали — копать, вот мы и копали, — отвечал старший брат.

Разумеется, Ланге это не устраивало.

— Как это по-вашему говорится… — он пощелкал пальцами. — Ах, да: "Хорош свистеть". Никогда не поверю, что вы не пытались узнать, зачем копаете. Неужели не спрашивали?

— А у нас говорится еще: меньше знаешь — крепче спишь. И, что характерно, — дольше живешь, — отозвался младший.

— А банк через дорогу ни на какие мысли не наводит.

— Нам заплатили за то, чтоб мы рыли две недели. За это время мы бы до банка не докопались бы. А забесплатно копать — дураков нету…

Ланге внимательно посмотрел на Бойко: что я говорил? Тот пожал плечами.

— А как он выглядел?..

Под описание подходил будто бы Либин, но полной уверенности не было.

После долгих сомнений Ланге выложил перед братьями фото "фон Фогеля" — ту самую, зернистую, сделанную "Лейкой":

— Знаете, кто это? Хотя бы видели?

Камеры братьев были разведены по разным концам коридора, но они оба покачали головами. И Бойко был склонен им верить.

— Не те это люди, чтоб с Великим Гусем знаться. Наверняка они о нем слышали, но им явно не говорили, что его пригласили…

Наконец, Ланге плюнул на них:

— Действительно, они ничего не знают. Тупы как пробки. Их просто использовали как отвлекающий маневр… Кстати, пока мы тут морочили голову, наш общий друг был в банке.

— Гусь?

Ланге кивнул.

— Что-то украл?

— Нет. Даже, напротив, что-то разменял. Купюры мы изъяли. Они настоящие… Только ведь где он их взял. Ведь украл же где-то наверняка.

Предчувствие зимы

В этом стыдно признаться — Бойко стал таскать у Ланге кофе. По ложечке ссыпал в бумажный конвертик, а потом пил дома. Отто вряд ли этого не замечал, но ничего не говорил.

Кофе был нужен ему, — оправдывался Бойко сам перед собой. Он, действительно, бросил курить, но подкатывала старая знакомая — осенняя грусть. Еще один год прошел, а что произошло? Только и того, что не убили.

Когда заканчивалось украденное кофе, он мастерил себе злейший чифирь цвета красного, почти кровавого. От чифиря вязало язык, и сердце подкатывалось к глотке, становилось огромным, давило на желудок, на легкие. Билось неравномерно — три быстрых удара, остановка на пару секунд, задумчивый удар, прыжок словно через пропасть.

Все было иначе в этом году. В общежитии НКВД он был городским жителем, и заметить, что началась осень, мог между делом: надо же, листья пожелтели, похолодало. Можно было ходить часами, днями, по закованному в камень городу, пока не увидеть под ногами листву, неубранную дворниками. И понять — вот и осень.

Но, живя в поселке, Бойко видел ее каждый шаг.

Тысячи мыслей кружили в голове, но он не мог схватить за хвост ни одну. Его обуревала жажда деятельности. Но что делать-то?..

Перекопать огород? Зачем? Что будет следующей весной? Может, уже после зимы перекопать? Возможно, к тому времени лопата появится?

Осень. Кофе. Сердце…

Отчего-то ему вспомнилась детская проказа. Одной осенью он раздобыл немного красной и желтой краски и на площадке перед школой нарисовал с десяток падших листьев.

На следующий день неопохмеленный дворник сломал новую метлу, пытаясь их смести…

Он все же потрусил грецкий орех, растущий за забором, оборвал яблоки. Сложил их в ящики от снарядов, найденные на заднем дворе комендатуры.

Орехи тут же повадилась тягать мышка. Владимир видел ее пару раз, мог бы, вероятно, пристрелить или купить на базаре мышеловку. Но отчего-то не сделал ни то, ни другое — даже не переставил ящик с орехами с пола на более высокое место.

Почему? Да он сам не знал, хотя и задумывался. Может, эта мышь ворует для своих детей, и если их маму убьют, то сироты погибнут с голоду. Да и такова ли большая потеря — пара орехов?..

А ведь наверняка мышь эта жила в этом доме при старых хозяевах? Просто люди приходят и уходят, а мыши остаются. Вот как — кто-то вырастил сына. Его забрали в армию, и он погиб в первом же бою. Посадил не дерево — целый сад. Но за мгновение почти все деревья раскорчевала авиабомба. Выстроил дом, а в нем теперь живет совершенно незнакомый не слишком молодой человек.

В сарае Бойко нашел рыбацкую сеть, сделал из него гамак, натянув его в саду меж грушей и черешней. Валялся в нем часто, прямо в пиджаке, сжимая в кармане пистолет. Кажется, холодная сталь оружия грела сердце.

Деревья уже облетели, и листья не скрывали небес. В небесах неслись облака — темные, тяжелые, они разгонялись над городом и улетали прочь, не обращая внимание на войну, границы и прочие пустяки. Куда они спешили? Зачем?..

Ветер стал злей, сильней, голые ветки отбивали музыку неспокойную.

Ветер, осень…

Болело сердце…

* * *

А город жил только футболом.

К финалу турнира определились два лидера.

После поражения от "люфтов" сборная СС только побеждала, но местная сборная совершенно напрасно сыграла в ничью все с теми же летчиками. Шли на выигрыш, но в конце матча летчики пробивали угловой. Казалось, ударили высоко, мяч выйдет из штрафной, кто-то бросился на подбор. Но немецкий форвард выпрыгнул чуть не на метр и всадил головой мяч в девятку.

На оставшиеся матчи команда Люфтваффе вышла уже без своего форварда. Во время боевого вылета он посадил подбитый свой самолет на минное поле. Пока машину тянуло по земле, под корпусом взорвалось несколько мин. Пилот решил, что по нему бьет артиллерия, и, сбросив фонарь, рванул по полю. Пробежал метров двадцать, налетел на мину… Ему ампутировали ногу. Будто еще говорили, что пилотировать самолет он сможет, а вот играть в футбол — никогда.[33]