В. Василевская - Воспоминания (Катакомбы XX века)

• Название: Воспоминания (Катакомбы XX века)
• Автор: В. Василевская
• Издательство: Фонд имени Александра Меня
• Жанр: Публицистика
• Год: 2001
• ISBN: 5-89831-007-X

Предлагаемые воспоминания о `Катакомбной церкви` хотя и носят личный характер, однако сохраняют значение духовного свидетельства и исторического документа о трагической судьбе духовенства и верующих Русской Православной Церкви после революции, во времена гонений. В то же время мы встречаемся с просветленностью и глубиной старческого руководства в конкретных условиях `подпольного служения`.

---

Когда я вернулась в Москву, Тоня приехала сказать мне, что батюшка будет у нее на даче и хочет принять меня там. Я поехала в Болшево. Но когда он прислал звать меня к себе, я вдруг почувствовала, что не могу идти. Какая-то непонятная мне сила точно удерживала меня. "Я не пойду, я не в состоянии", — сказала я.

В это время в Болшево приехала Катя. Она просила и требовала, чтобы батюшка принял ее, но он отказывался, говоря: "Не лежит у меня душа принять ее". — "Вот ведь как удивительно бывает: одна рвется прийти, а ее не принимают, другую зовут, и она не идет", — сказала Тоня.

С большим трудом я преодолела себя, после того как Тоня сказала мне, что батюшка сегодня остался специально для меня, и не прийти к нему совершенно невозможно. Я наконец поднялась наверх. Батюшка был один в комнате. Окно в сад было открыто и завешено белой занавеской, так что снаружи не было видно, что делалось в комнате.

Батюшка ласково заговорил со мной: "А Вы скажите Спасителю: вот я пришла к Тебе, как блудница". Эти слова так поразили меня, что я невольно закрыла лицо руками, и на мгновенье так хорошо и светло стало на душе. Все же я еще пыталась продолжить свои "доказательства от противного", но вскоре замолкла, так неуместны они были теперь. В саду запел соловей. "Вот мы сидим здесь с Вами вдвоем, — сказал о. Серафим, — у нас как будто бы есть разногласия, как будто бы, — повторил он, желая показать, что это только кажется, а в действительности никаких разногласий не существует. — А соловей, слышите, как поет?" — закончил он.

Все громче разливалась в саду соловьиная песнь, и все в ней было понятно, все было гармонично, и не было никаких "разногласий".

Мне казалось, что душа моя разрывается на части. "Простите, — сказала я наконец. — Я так много времени отнимаю у Вас". — "Я страдаю вместе с Вами", — ответил о. Серафим.

Домой я приехала поздно ночью. На улице я встретила брата. Он очень беспокоился и искал меня повсюду. Я сказала, что беседовала с Тоней и поэтому задержалась дольше обыкновенного.

После этого дня мы опять долго не виделись с батюшкой. В письмах он всякий раз разъяснял мне действительное значение и смысл моих собственных мыслей и чувств.

В одном из писем, полных конфликтных переживаний, я приводила стихи Тютчева: Душа готова, как Мария,

К ногам Христа навек прильнуть. — и заканчивала его вопросом: готова ли? готовится ли?

О. Серафим на ряде примеров старался показать мне, в чем состоит эта готовность.

В этом и заключалась по существу наша переписка: у меня было "как будто", у него было "действительно". У меня было предчувствие, у него "ве/дение". Я не видела и не понимала, что происходит в моей душе, а он видел и понимал все.

Я написала батюшке о том, какое неотразимое впечатление произвели на меня слова Т.К.*: "Христианин тот, кто любит только одного Христа и больше никого, и больше ничего". Батюшка ответил: "Вы поняли бы эти слова еще лучше, если бы вспомнили притчу о лепте бедной вдовицы".

-----------------------

* Татьяна Ивановна Куприянова — духовная дочь о. Сергия Мечева, жена катакомбного священника Бориса Васильева; училась вместе с В. Я. Василевской в университете (прим. ред.).

Однажды я привела в письме стихи Баратынского: И на строгий Твой рай

Силы сердцу подай! В ответ старец писал: "Приводимые Вами слова поэта я принимаю как молитвенное воздыхание".

Наконец мы с Тоней сговорились о новой совместной поездке в Загорск 30 октября 1936 года (в то время работали 5 дней, а на 6-й отдыхали; это был выходной день). Тоня приехала ко мне 29-го вечером с тем, чтобы остаться у меня ночевать. 29-го был день рождения папы. В столовой собрались родственники. Я сказала, что плохо себя чувствую, и не выходила к гостям.

"Для иудеев соблазн, а для эллинов безумие", — писал апостол Павел. Все, что было еще в моей душе от эллина и иудея, вновь восстало против призывавшей ее благодати. Я плакала весь вечер.

Тоня молча сидела возле меня, как сидят возле тяжело больного. Только один раз она сказала: "Все должно пройти через страданье".

Рано утром мы поехали в Загорск.

— Ну что, есть у Вас решение? — спросил батюшка.

— Нет, — ответила я.

— И не будет, — спокойно сказал о. Серафим.

Потом я начала говорить о том, что многое мне неясно, на многие вопросы я не могу ответить, и неожиданно для самой себя закончила словами: "Здесь (т. е. в христианстве) для меня не мировоззрение, а призвание!" — "Тем лучше! — обрадовался батюшка. — Только это и нужно! А мировоззрение придет постепенно. Откуда оно могло бы быть у Вас сейчас? Это невозможно".

Потом он начал говорить о том, как будет происходить крещение. "Я понимаю Вас, — сказал он, — для Вас это операция, но операция без риска". Мне казалось наоборот, что риск неизмеримо велик: или за этой гранью откроются новые горизонты, или произойдет роковое и непоправимое… "Верую, Господи, помоги моему неверию!"

5 ноября был день рождения Тони. В этот день она должна была быть в Москве, в церкви (единственная церковь, в которую батюшка тогда разрешал ходить своим духовным детям, было Греческое подворье на Петровке). Сестра собиралась тоже идти туда. Я попросила разыскать там Тоню и передать ей мою записку. Записка была следующего содержания: "Вторая половина пути близится к концу. Длительная и тяжелая была борьба. Многое трудно и больно сейчас, но колебаний больше нет. Как хорошо быть побежденным, когда победитель Христос!"

Тоня очень быстро передала это письмо в Загорск и через несколько дней приехала сказать, чтобы сестра 15-го приехала в Загорск получить все необходимые указания (я была на работе), а день крещения был назначен на 18 ноября.

15-го Леночка приехала в Загорск, а я пошла на только что открывшуюся выставку картин Рембрандта, для того чтобы проститься со всем, что было до сих пор в моей жизни. Мне было вместе и грустно, и радостно, и я постепенно успокаивалась. Картины Рембрандта помогли мне в этом.

17-го я должна была уехать в Загорск прямо из института. Тоня встретила меня в поезде.

Трудно было работать в этот день. На консультацию приехали дети из немецкого детдома. Пришлось говорить с ними по-немецки. Мне было трудно собраться с мыслями, и я едва дождалась часа, когда можно было, наконец, поехать на вокзал.

Белые хризантемы

С Тоней мы встретились в полутемном вагоне. Она очень обрадовалась, увидев меня. "А я боялась, вдруг ты не приедешь", — призналась она мне… У меня не было отчетливых мыслей и чувств, все силы души как бы замолкли в ожидании того неизвестного, что должно было совершиться. Теперь оставалось только покориться. Не моя, но Божия воля во всем, и это сознание сочеталось с чувством безграничного доверия к тому, кто должен был эту волю исполнить…

Домик батюшки имел в этот вечер особенно праздничный вид. Комната, в которой обычно совершалось богослужение, была полна больших белых хризантем.

Встретив нас, батюшка радостно сообщил, что хризантемы он получил как раз к этому дню. "Те люди, которые везли их с юга, не знали, для какого торжества эти цветы предназначены", — сказал он. Хризантемы были теми цветами, к которым я почему-то с раннего детства относилась с особенной нежностью. Находясь в Крыму в шестилетнем возрасте, я всегда целовала их на ночь, уходя из сада. Какие-то нити протягиваются через всю нашу жизнь, повсюду небо и земля соприкасаются неведомым нам образом.

Ужин был постный. Подавая к столу, монахиня — хозяйка дома — спросила у батюшки, налить ли ему масла в тарелку. "Не надо, — сказал он, — и Верочке, пожалуй, не надо".

Батюшка хотел, чтобы в тот вечер не было ни одного лишнего человека, и просил никого не приезжать. Случайно одна духовная дочь, М.Г., заехала по какому-то неотложному делу и так просила батюшку, чтобы он разрешил ей остаться, что батюшка уступил. Присутствие ее оказалось очень желательным, так как она участвовала в пении.

О. Серафим решил разделить богослужение на две части: подготовительная часть должна была быть проведена с вечера, а совершение самого таинства было назначено на 4 часа утра.

Потом батюшка сказал, что мне надо исповедоваться. Исповедь была краткой. Я не умела исповедоваться, и даже ответы на простые поставленные мне вопросы были почти подсказаны. Батюшка упомянул о грехах, неведомых мне самой или забытых, и дал мне разрешение.

"Как ты себя чувствуешь?" — спросила Тоня, когда вечерняя служба была уже окончена. "Хорошо", — ответила я. "Слава Богу", — сказала Тоня, точно с нее свалилась какая-то тяжесть.

Все легли спать. Я тотчас уснула, так легко и спокойно было у меня на душе. Батюшка не спал, и когда я просыпалась ночью, я слышала за стеной часто повторяемые слова:

— Боже, очисти мя грешного!..

И если я чувствовала себя в эту ночь безмятежно, как младенец, то тот труд, который он брал на себя, не был крещением младенца. Он, несомненно, ощущал и всю тяжесть тяготевших на моей душе за прошедшую жизнь грехов "вольных и невольных", "ведомых и неведомых", и тот хаос, который все еще царил в ней, и ту борьбу враждебных сил, которая могла умолкнуть лишь под действием призываемой им благодати….