Борис Костюковский - Жизнь как она есть

• Название: Жизнь как она есть
• Автор: Борис Костюковский
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Эта повесть была опубликована в журнале «Звезда» №№ 6, 7 за 1971 год под названием «Нить Ариадны». Для юного читателя повесть переработана.

---

Вскоре у нас родился мальчик.

Боже! Что это был за ребенок: одни косточки и кадычок, как у старичка. В больнице твердо и бесповоротно решила: как бы мне ни было трудно с двумя детьми, но больше с пьяницей жить не стану. Вернувшись домой, объявила об этом Николаю. Он принял мое решение безропотно и стал жить отдельно. На время бросил пить, пытался даже проявлять заботу о ребенке. Но мне уже было все равно: я больше не верила ему.

На этот раз я уже сама регистрировала сына, сама дала ему имя. Хотела назвать Маратом, но передумала: каждый день повторять это дорогое, незабываемое, мучительно горестное имя двух погибших Маратов… Пусть лучше будет Андрей.

После декрета я взяла в няни к ребенку девушку и вышла на работу. В то же время загорелась желанием поступить в аспирантуру. Все подготовила, написала реферат по языку.

Помешал уход няни. Андрюше было десять месяцев, но няня боялась приходов пьяного Николая и покинула меня. Тут уж я поняла, что даже «сосуществование» в одной квартире невозможно.

Мы развелись.

Ни разу за прошедшие годы Николай не делал попытки встретиться с нами. И я все реже и реже вспоминала о нем.

Только во сне иногда всплывает все: я просыпаюсь, как от кошмара, долго не могу прийти в себя и с детской полузабытой радостью понимаю, что это сон. Ужасный сон. И ничего больше.

Еще на третьем курсе института, мы, студенты, проходили в школах педпрактику: сначала пассивную, потом зачетную и стажерскую, по предмету и по классному руководству.

Мой первый зачетный урок в шестом классе прошел хорошо.

Немного сложнее было с классным руководством. Меня и Лену прикрепили классными руководителями к 6 «В» классу женской школы. Девочки отличались воинственностью и непослушанием; класс считался худшим и по успеваемости и по дисциплине.

Первое время классные руководители опасались даже войти к ним: крик, смех, шум, залихватский свист. Лена вела математику, а я — все остальные предметы. Но мало-мальского контакта с девочками мы найти не могли.

И вот накануне празднования Дня Советской Армии я предложила завучу провести беседу с нашими подопечными девочками на тему: «Дети в годы Отечественной войны».

Нечего говорить о том, как я волновалась: это ведь мое «зачетное мероприятие». Как буйные девчонки отнесутся, как будут слушать, станут ли хоть сидеть молча: не разговаривать, не петь, не свистеть? О большем уж я и не мечтала.

Я постараюсь построить беседу по всем правилам: расскажу сначала, как началась война. И не просто, как началась где-то, а в наших родных местах, в моем Станькове. Потом — дети в тылу страны и дети на фронте и в партизанских зонах. И не просто дети, а впервые я расскажу о судьбе пионера Марата Казея. Это ничего, что о нем еще почти никто не знает, я постараюсь рассказать все спокойно, правдиво, как оно было. Это ничего, что он мой брат, и дело даже не в этом: он ваш товарищ, скажу я им, он был в таком же возрасте, как вы, и он отдал за вас жизнь…

Когда я стала говорить о Марате, класс замер.

Я стояла перед ребятами и боялась одного: только бы не разреветься. Впервые вслух я говорила о самом дорогом, о самом больном и поняла, как это невероятно трудно.

С тех пор я выступала сотни раз на встречах с пионерами, школьниками, комсомольцами, и не было случая, чтобы я не волновалась. Не было случая, чтобы ком не подступал к горлу. Только ни разу я не дала своему горю вырваться наружу. Да, это мой брат, моя боль, но и моя гордость. Разница, пожалуй, только в том, что сейчас имя Марата Казея знают дети не только в Белоруссии, но и во всей стране. Это имя носят улицы в городах и селах, школы, пионерские отряды и дружины. Это имя носит корабль на Тихом океане. За эти годы я получила тысячи писем, и в каждом из них и горе, и боль, и гордость за Марата.

Ничего особенного я не говорила, просто вспоминала о нашем детстве, о том, как пришел Марат в партизанский отряд, как он ходил в разведку, переодевшись в рваную одежду, с холщовой сумой за плечами. И как он погиб.

…Я уже закончила свой рассказ, а класс не двинулся с места. Тишина такая непривычная, что просто даже и не верилось. Потом поднялась староста класса и попросила меня рассказать побольше о партизанах. Это уже было совсем не по плану, но, наверное, часа два, без всякого перерыва, я рассказывала о нашей партизанской бригаде.

И с тех пор мы с Леной были в классе желанными гостями, девчонки стали неузнаваемы. Мы приходили к ним свободно и смело.

И я и Лена поняли, что главное в нашей будущей работе — заинтересовать ребят, не бояться раскрыться перед ними, видеть в каждом человека и будить в нем человеческое, доброе.

С таким же настроением я прошла практику на четвертом курсе, когда через три года снова вернулась в институт.

С этим же настроением переступила порог 28-й школы Минска после окончания института.

Настроение-то у меня действительно было такое же, но некоторая уже обретенная уверенность вдруг исчезла. Одно дело, когда ты студент, ребята часто и помогают тебе, и сочувствуют, «болеют» даже за твою отметку на практике, расценивая ее в некотором роде как свою. Другое дело, когда ты приходишь в школу «новенькой» преподавательницей. Тут уж заново держи экзамен и перед учениками, и перед учителями.

Под конец моего первого урока поднялся такой шум, что я уже не могла перекричать класс. Подхожу к доске, пишу задание на дом. Звонок, спасительный звонок. Но почему, почему такой шум, почему повскакали с мест? Пытаюсь успокоить, чтобы произвести «урок окончен», но не тут-то было…

Вышла из дверей под громкий смех, свист, хлопанье партами. Неужели это все из-за моих ног? За весь урок я нарочно не присела для того, чтобы не подниматься. И теперь на все годы сохранилась эта привычка — уроки провожу только стоя. Не так уж и заметно. Как это жестоко и несправедливо… Почему они перестали меня слушать?

Слезы душили меня, и я еле успела дойти до учительской, чтобы не разреветься в коридоре.

Только через несколько лет узнала от бывшей своей ученицы, что ребята смеялись и шумели потому, что им уже все давно было ясно и понятно, а я продолжала быстро-быстро, ничего не видя и не слыша, повторять заученный материал. И говорила я так смешно, по-ученически, как это делают все зубрилки, даже закрыв глаза.

В этот первый год моей работы я так и не могла до конца наладить дисциплину на уроках. Дети быстро раскусили мягкость моего характера и, конечно, по-своему использовали мои слабости и отсутствие опыта. А подчас и сами меня учили.

Часто посещали мои уроки и директор, и завуч. Сколько терпения проявили они, «натаскивая» меня, иногда не в силах понять, что же происходит. При них дисциплина на уроках была идеальной, меня слушали и слушались. Без них иной раз поднималось бог знает что.

На второй год было уже полегче. Я не могу сказать, что и сейчас так уж легко работать. Но поведение учащихся никогда не беспокоит меня. Я не добиваюсь мертвой тишины, зная, что она может быть в двух случаях: из-за страха перед учителем или из интереса к уроку. Предпочитаю второе. Но если подчас в классе стоит рабочий шумок или стихийно разгораются споры, считаю, что это не так уж плохо.

МУЗЕЙ

Прошло около тридцати лет со дня гибели Марата, а его имя и до сих пор объединяет всех оставшихся в живых партизан «Двадцать пятого» отряда и всей бригады имени Рокоссовского.

В 28-й школе Минска создан музей Марата Казея. Все здесь собрано и сделано ребячьими руками. Это плод их многолетних поисков и усилий. Директор музея, экскурсоводы, «технички» — на всех этих должностях пионеры. Есть только один взрослый человек в дружном коллективе энтузиастов — почетный директор музея Ариадна Ивановна Казей.

Каждый год в конце декабря друзья Марата собираются в 28-й школе.

Поседевшие партизаны, при всех орденах и медалях, стоят в шеренге и принимают парад юных маратовцев. Проходят пионеры отряда имени Марата Казея и тех, кто борется за это звание.

Ветеранам и гостям торжественно прикрепляется к груди, рядом с орденами и медалями, алая ленточка со значком, изображающим памятник Марату Казею в Минске.

И все испытывают при этом чувство необыкновенной гордости.

По традиции после линейки в актовом зале проходит торжественное собрание.

Боевые друзья Марата рассказывают, как он жил и воевал в отряде. Особенно тепло всегда говорит о Марате бывший командир партизанского отряда имени 25-летия Октября Иосиф Иосифович Апорович, известный в годы войны под кличкой Вишневский.

Впервые он встретился с Маратом в его родной деревне Станьково.

В начале ноября 1942 года, когда отряд только-только начал свою боевую деятельность, Апорович с группой партизан, пришедших из-за линии фронта, отправился в Станьково, чтобы установить связь с тамошними подпольщиками.