Йозеф Секера - Чешская рапсодия

• Название: Чешская рапсодия
• Автор: Йозеф Секера
• Издательство: Прогресс
• Жанр: О войне
• Год: 1972

О гражданской войне у нас написано немало книг, но книга Йозефа Секеры, одного из старейших писателей Чехословакии — он родился в 1897 году, — вызывает особый интерес. Знаменателен сам по себе факт, что о гражданской войне в России пишет иностранный писатель, пишет взволнованно, глубоко, как бы изнутри передавая атмосферу событий полувековой давности. «Чешская рапсодия»… Это книга о простых чехах и словаках, на которых надели австрийские шинели и погнали на смерть за чуждые им интересы. Это книга о тех чехах и словаках, которые не желали выполнять направленные против своих же братьев славян приказы и группами сдавались в русский плен. Это книга о тех из них, кто не принял участия в контрреволюционном мятеже так называемого Чехословацкого корпуса, а добровольно вступил в ряды Красной Армии, чтобы вместе с ней сражаться против белогвардейцев и интервентов. Книга эта в конце концов о самом главном — об интернационализме, о классовой солидарности, о братстве по оружию чехословацкого народа с революционными народами России.

---

Белогвардейцы шли густо. Пушки обеих сторон грозно молчали. Белогвардейская артиллерия скрыта за домами Ярыженской. Борейко разместил свою батарею у хуторских построек, немного поодаль поставил свои четыре пушки Курт Вайнерт, зарядив их картечью. Оба сидят на конях, ожидая своей минуты. К Борейко подскакал начштаба дивизии Вацлав Сыхра, коротко переговорив, отъехал к Вайнерту, но и у него недолго пробыл. Задерживаться не было надобности, Сыхра хотел только удостовериться, что артиллеристы хорошо знают свою задачу. После них Сыхра погнал коня к кавалерийским полкам, ожидавшим команды в сомкнутом строю в стороне от батареи Вайнерта. Волонский на высоком орловском жеребце выехал Сыхре навстречу и долго что-то говорил ему. Потом заговорил Сыхра. Наконец, пожав руку Во-лонскому, Сыхра выхватил шашку, и она блеснула, как молния.

Линия красных двинулась в атаку. Белые, лежа в снегу, подпускали их на расстояние выстрела, но красные, не дойдя до этой границы, тоже залегли, выжидая, что предпримет противник. Белые, обозлившись, поднялись, пробежали сотню шагов и опять легли.

— Будь они прокляты! Опять их больше, чем наших, — повернулся к силачу Лойзе «челябинец» Ярда Качер. — Тут надо наваливаться разом… Скорей бы, а то у меня руки зябнут, того и гляди промерзну до костей…

— Видишь, Бартак в третьей роте, а он сказал: «Пока не приду к вам, не двигайтесь с места, хотя бы пришлось замерзнуть».

— Мне от этого мало радости, братец. У меня в валенках снег, в рукавах шинели снег, хорошо еще, я рукава гимнастерки перевязал у запястья, — сказал Качер. — Как думаешь, будем ночевать в Ярыженской? Один господь бог ведает… У тебя тоже в животе урчит? Мне кажется, будто у меня там бульдог и, сволочь, никак не замолчит…

— Я тоже не отказался бы от барашка на вертеле… Вечером, может, дадут борщ — ребята из кухни говорили, мяса у них вдоволь. Конины. И фасоли.

Вдруг позади ахнул орудийный выстрел, снаряд с воем пролетел над их головами и через секунду разорвался на окраине Ярыженской. И тотчас загремели пушки Борейко, Ярыженскую окутал дым. Из станицы карьером выскочили казаки, начали строиться позади своей пехоты. Борейко обстрелял их шрапнелью. Снаряды рвались над казаками и над задними цепями белых, и всякий раз, словно дьявол взмахивал желто-черным платочком, сверкали вспышки.

— А, я начинаю понимать, Лойза. — пробормотал Качер. — Наши хотят их выкурить из домов, чтобы мы могли их пересчитать… Ха-ха-ха, голубчики, что это вам сыплется за ворот? Большевистское железо? Это мне по нутру!

Ярда не заметил, что подходит к ним Бартак, выкрикивая команду проверить затворы. Из Ярыженской с грохотом выкатила батарея. Качер по этому поводу выразился так:

— Видал, Лойза, наши уже выманили их пушечки, теперь скоро начнется — кто кого… — У Качера сжималось горло, он даже не знал, слушает ли его Лойза. — Ох и драка будет, что поделаешь! Лойза, только не терять головы да крепко держать винтовку-сестричку, а то белый гад своей сестричкой выкроит нам саван… А нам он еще ни к чему… Гляди-ка, беляки опять поднялись… А их батареи пошли лупить по Зубриловскому… Лойза, если на нас наскочит казак, давай на него вдвоем… — И он сердито добавил: — А у меня в животе все урчит, только бы нашу кухню не разбили…

Вдруг раздался резкий свист — это свистел Бартак, как на учениях. Красноармейцы поднялись, грянуло двойное «ура»: обе пехотные линии, стреляя, двинулись друг другу навстречу. Вот уже и лица разглядишь, покрасневшие от мороза, и некогда перезарядить винтовку… Перешагивая через раненых и убитых, люди бросились в штыки. Схватка длилась всего несколько минут — и белые дрогнули.

Ярда Качер дрался, словно спасаясь от какого-то страха. В сильных руках Лопзы винтовка превратилась в страшное оружие. Он работал и ногами, и каждый удар его ноги означал для врага мучительную смерть.

— Занять стог! — перекрыл грохот боя голос Бартака. — Первая рота, выполняй приказ!

Но белогвардейцы держались за гигантский стог, как за последнее убежище, их офицер яростно размахивал шашкой. Ярда вдруг споткнулся и упал. Нет, никакой боли он не почувствовал, и он не ушибся, только никак не мог подняться, словно его мохнатые, облепленные снегом валенки примерзли к земле. Лойза с товарищами теснили белогвардейцев. Офицер выхватил пистолет и выстрелил в Лойзу, но промахнулся. Ярда мгновенно перезарядил винтовку и выстрелил лежа. Офицер выронил пистолет и рухнул в сугроб. Тут Ярда встал и поспешил за Лойзой, перескочив через одного из своих убитых. «Черт, да это тот весельчак немец, который говорил по-русски так, будто камни ворочал», — мелькнуло в голове.

Белогвардейские пушки умолкли, в поле выскочили конные казаки. Обтекая пехоту, они поскакали к Зубриловскому. Курт Вайнерт повернулся к своей батарее и поднял руки. Четыре орудия выплюнули картечь, первые ряды казаков поредели, оставшиеся по-прежнему мчались вперед. Курт скомандовал второй залп, и тотчас два полка красной кавалерии бросились казакам наперерез. Николай Волонский скакал впереди, размахивая серебристой шашкой.

Меж тем Ярда Качер почувствовал, что с ногами у него что-то неладно. Он сел у стога и откинул намокшие полы шинели. Сквозь дырявую штанину на правом бедре просачивалась кровь. Кость цела, подумал он, кость не задета! Он поспешно вынул бинт и надорвал штанину. Кровь текла из крошечной дырки. Ярда быстро наложил бинт и крепко затянул. Он задыхался, но был спокоен. И вдруг к его левому бедру будто приложили раскаленную проволоку. Опять кровь! «Должно быть, из пулемета», — проворчал Ярда. Вторая пуля только царапнула по тощему бедру, царапина уже подсыхала. Качер оторвал кусок бинта от первой повязки и обвязал вторую рану. Как же это он не почувствовал боли сразу? Из-за мороза? Закрыл глаза. Теряю сознание? Нет, нет, я жив! Вот отдохну немного и пойду за Лойзой… Качер привалился спиной к стогу — снег холодил, но это ничего, главное, в нем самом — горячая жизнь… Перед глазами его развертывалась широкая картина жаркой битвы на снежной равнине перед Ярыженской.

Рубились конные, пехота сходилась врукопашную. В кучке бойцов из первого батальона Ярда разглядел Бартака рядом с Лойзой. К белым подоспело подкрепление…

У Ярды на лбу выступил пот. Он вытер ладонью губы. Нет, мы не поддадимся, сколько бы вас ни было! Жаль, я-то сам гожусь теперь только для санитаров…

Он разглядел три дальнобойных орудия белых с разбитыми стволами, вокруг них — мертвых пушкарей. От Зубриловского спешил полк тамбовских стрелков. Бойцы на ходу развернулись в цепи, побежали… Вот они уже смешались с поредевшими рядами Рабоче-крестьянского и второго Интернационального полков. Тот тоненький красноармеец, наверно, Раиса, жена Карела Марека. Пробивается по глубокому снегу, прижимая винтовку к груди… Бартак что-то крикнул, и русские стрелки повернулись против белогвардейского подкрепления.

Начальник штаба дивизии Вацлав Сыхра понял мысль Бартака и крикнул стрелкам, окружавшим его, чтобы поспешили.

— Никого не щадите, бейте по царским кокардам!

И начдива с комиссаром увидел Ярда в рядах заамурцев. Клинки Киквидзе и Кнышева взблескивали, как молнии. А вот Ярда не мог бы сражаться верхом, хотя смолоду был конюхом…

На поле битвы падал редкий снег. «Как в Чехии! — вздохнул Ярда. — Что-то там теперь?» Все ли еще его хозяин в больших господах ходит? Штаны на нем чуть не лопаются, короткая куртка, скрытая злорадная усмешка — таким Ярда будет видеть его до самой смерти. «Батрак — тоже человек», — разглагольствовал хозяин, а платил медяками… Вынимал их из кармана жилетки и опускал сверху в протянутую ладонь. Да еще приговаривал: «Медяки тоже деньги, ребята, цените их. От серебряных-то, поди, у вас бы голова закружилась!» Вот так же подавал он милостыню и нищим на паперти. А в другом кармане он носил часы-луковицу на никелевой цепочке. В поле вынимал их, следил, сколько рядов сахарной свеклы обработает женщина за час. Была там одна жадная на работу, лютая — так он по ней мерил, а потом вычитал у других по геллеру, по два, по пять… А этой жадине тайком приплачивал по паре геллеров… Ярда с презрением вспоминал о ней и о хозяине. Ничего, погоди, всему свое время!

Словно очнувшись внезапно, он вновь осознал, что разыгрывается перед его глазами. Такого он еще не видывал. Столько сражений прошел, а сегодня, собственно, впервые видит бой, весь бой, вся битва перед ним как на ладони. Сердце его колотилось страшно. И понял он, почему красноармейцы в конце концов всегда побеждают. В них — несокрушимая сила! По каждому взмаху винтовки видно, что эти люди знают, за что воюют, таких победить невозможно! Это и есть сила той самой правды, о которой недавно говорил Конядра. Но Ярда еще не видел в бою ни его самого, ни его конников. Остались, наверно, в Юловке. Качер хотел было податься к ним да раздумал. Стрелять во врага он может, может и штыком ткнуть, но — шашкой по голове?.. Ведь в голове-то разум, самое ценное на свете… Впрочем, у Кулды его было маловато, да и у Кавки тоже. Руками работать научишь кого угодно, но в революции, когда решается будущее всего мира, кроме рук, цену имеет только рассудительный ум. И чтобы хорошо воевать за революцию, нужно много ума. Советской власти надо иметь ума за всех нас, кто идет с ней, а нам его на первых порах выдано понемногу…