Сэм Хайес - В осколках тумана

• Название: В осколках тумана
• Автор: Сэм Хайес
• Издательство: Фантом Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-86471-487-4

В жизни случаются периоды, когда беды наваливаются одна за другой, когда чудится, что весь мир ополчился на тебя и твоих близких. Именно это происходит с Джулией, героиней нового романа Сэм Хайес, автора бестселлера «Моя чужая дочь». Джулия твердо решила развестись с мужем, которого многие годы искренне любила. Но вскоре крушение брака покажется ей мелкой неприятностью, на которую и внимания обращать не стоит. Сначала с ее матерью произошла таинственная метаморфоза: в одночасье всегда жизнерадостная и бодрая женщина превратилась в немощную старуху, пораженную необъяснимой немотой. А через несколько дней, выгуливая собаку, Джулия обнаружит на пустоши свою лучшую ученицу, изувеченную и исколотую ножом. Но это только начало сгущающегося кошмара… А корни истории уходят в прошлое, скрывающее страшную тайну, рассказать о которой словами невозможно. О ней можно только молчать. Иначе осколки прошлого располосуют настоящее, обратив его в призрачный туман…

---

— Куда угодно. Иногда к морю. Иногда на луну. — Сын краснеет. — Я играл в эту глупую игру только потому, что Флора очень просила. — Алекс беспокойно ерзает у меня на коленях. — Тогда она снова захотела в нее поиграть. Но это такая скучища, и я пошел собирать дрова для костра.

— Понятно, Алекс. — Эд опускается перед нами на корточки. Теперь он любящий и любимый дядюшка. — Но во что именно хотела поиграть Флора?

Алекс морщится. Можно подумать, он уже не раз все это рассказывал.

— Все из-за тех дурацких рисунков. Это бабушка ее попросила.

— Бабушка? Алекс, но бабушка не разговаривает. Как она могла ее о чем-то попросить? — Я попеременно смотрю на сына, на Марри, на Эда.

— И эти рисунки — не совсем игра, верно? — терпеливо спрашивает Эд. — Флора показала тебе, куда она хочет пойти?

— Ну да, — отвечает Алекс. — Она хотела поискать дедушку.

— Дедушку? — изумляется Марри. Его отец, единственный дедушка наших детей, умер еще до рождения Флоры.

— Ну да. — Алекса явно поражает наша тупость. — Нового дедушку. Того, которого бабушка попросила ее нарисовать. И бабушка не разговаривала с ней, — опережает Алекс следующий вопрос, — она ей показала. Ну, тогда, в больнице, ты еще очень долго разговаривала с медсестрами. Флора хвасталась, что бабушка поведала ей секрет.

— Правда? — Я точно натянутая струна, все во мне звенит от напряжения. — Алекс, очень важно, чтобы ты рассказал нам этот секрет. Тогда мы найдем Флору.

Пауза кажется нескончаемой — как время, что прошло после исчезновения Флоры. Алекс едва не плачет:

— Я не знаю. Флора не сказала мне, потому что я отказался играть в ее дурацкую игру.

Воздух со свистом вырывается из меня, я никну тряпичной куклой. Все молчат.

Эд везет нас в полицейской машине в Нортмир. Нам может помочь только моя мать, много недель не проронившая ни слова. И она заговорит, чего бы нам это ни стоило.

Мэри

Через неделю о случившемся рассказали несколько газет и светских журналов, описав пышную свадьбу с побоями и изнасилованием. Благодаря недавно принятому закону об анонимности жертв преступлений на сексуальной почве я могла не опасаться, что в прессе всплывет мое имя. Никто никогда не узнает, кто подал в суд на Дэвида Карлайла, обвинив его в изнасиловании.

Через несколько месяцев, когда суд рассмотрел дело и вынес вердикт, моя история вновь попала на первые полосы. Фотография Дэвида, на лице которого удивление, неверие и раскаяние, появилась во всех газетах страны. В тот день его оправдали.

— Что вы чувствуете в связи с решением присяжных, мистер Карлайл? — Репортер сунул микрофон к губам Дэвида.

Я сидела одна в Нортмире и смотрела вечерние новости.

— Облегчение, — серьезно ответил Дэвид. — Я благодарен за то, что все закончилось и я могу жить дальше.

От тембра его голоса меня била дрожь — та самая дрожь ожидания, которую я ощущала, когда он входил в кафе или хватал меня за запястье и притягивал к себе. Страсть, привычный жар не исчезли. И Дэвид никуда не исчез.

— Вы верили, что вас признают невиновным по всем пунктам?

Пока у него брали интервью, я через заднюю дверь выскользнула из здания суда. Полицейский набросил мне на голову одеяло, чтобы пронырливый репортер не смог меня сфотографировать. Родители сразу увезли меня домой. Безвестность была мне гарантирована. Никто и никогда не узнает имя той, что кричала: «Насильник!» Что надрывалась: «Волк! Волк!» Меня обрекли на жизнь в молчании.

— Да, — просто ответил Дэвид. — Я верил, что присяжные признают меня невиновным.

Я смотрела, как он нервно, утрированно моргает, и вспоминала ту пытку, которой он меня подверг. Почему его выпустили? Почему я по-прежнему жертва, помеха, глупая девчонка, источник неприятностей, и только? Ведь он изнасиловал меня, а потом изрезал ножом.

Суд опроверг обвинения в изнасиловании. Адвокат защиты убедил присяжных в том, что я искала секса, что это я была хищником, облюбовавшим жертву. Я выставляла напоказ свое тело, я вполне сознательно употребляла наркотические вещества, чтобы получить больше удовольствия. И они поверили, что я сама этого хотела.

Что касается моего истерзанного языка, изрезанных ног, то присяжные рассудили, что свидетельств, доказывающих справедливость этого обвинения, нет, особенно в свете сомнительных заявлений об изнасиловании.

— С таким же успехом можно утверждать, что раны мисс Маршалл нанес мистер Фелози, садовник или любой гость, присутствовавший на свадьбе, — заявил в заключительной речи адвокат. — Это не значит, что нападение не было жестоким, а виновник не должен получить по заслугам. Но отпечатки на охотничьем ноже, принадлежащем моему клиенту, вряд ли являются основанием для подобных обвинений.

— А наркотики, мистер Карлайл? Вы студент медицинского факультета. Как вы считаете, способен ли метаквалон обострить сексуальное удовольствие? — Микрофон втыкается в лицо Дэвида.

— Без комментариев.

— Присяжные решили, что секс был добровольным. Правда ли, что девушка забеременела? Вы будете поддерживать мать и ребенка?

Я смотрела, как переменилось на экране лицо Дэвида, словно его жизнь на мгновение остановилась. Я видела, что для него это новость, что он не задумывался о банальных последствиях секса. Мало кто знал о ребенке. Мне было так стыдно, что я не призналась даже адвокату, хотя это помогло бы склонить присяжных в мою пользу. И понятия не имела, откуда об этом проведал репортер.

— Без… без комментариев.

И Дэвид растворился в толпе.

Я выключила телевизор, стирая Дэвида Карлайла из памяти. Тридцать лет я жила без него.

Я не сразу села в автобус. Долго стояла на остановке — неподвижная и холодная, как металлическая опора, — и тупо смотрела на дорогу. Перед глазами цветными пятнами пролетали машины. Подошел автобус. Пассажиры обходили меня, поднимались в салон, усаживались, а я все стояла и смотрела перед собой. Нарывающий палец ныл все нестерпимей. Я изо всех сил сжала подушечку пальца, и полушарие нарыва сбоку от ногтя взорвалось желтым гноем.

Я развернулась и направилась обратно к больнице, на парковку, где укрылась за густыми кустами.

Да, я заражена, конечно, но гноем полон не только мой палец. Я должна снова увидеть Дэвида. Мне нужна информация. Я должна знать, что его жизнь не задалась, что он страдал от того, что со мной сделал. Я не смогу жить, если после работы он направится к счастливой семье, к жене и детишкам. Несмотря на внешнюю нормальность, я так и не исцелилась. Не помогли ни минувшие десятилетия, ни Джулия, ни приемные дети, ни внуки. Я так и не смирилась со случившимся. С тем, что он остался безнаказанным. Дэвид вышел на свободу, а я навечно заперта в тюрьме.

Два с половиной часа спустя Дэвид Карлайл покинул здание, накинув на костюм зеленую непромокаемую куртку. К уху он прижимал мобильный телефон. От страха и любопытства сердце у меня забилось быстрее. Он бурно жестикулировал, и даже с такого расстояния я видела, что он злится, недоумевает, успокаивается, — радуга эмоций на лице, которое я помнила таким, каким оно было тридцать лет назад.

Закончив разговор, Дэвид открыл машину, положил в багажник саквояж и снова закрыл. И пешком направился к центру города. Я последовала за ним, держась в отдалении, чтобы он не слышал моих шагов, но достаточно близко, чтобы уловить его запах. Во мне все горело от жажды мести.

Дэвид вошел в кафе — небольшую кондитерскую с клетчатыми занавесками на окнах и въевшимся в кирпичные стены ароматом свежих булочек. Я осталась на улице. Несколько раз я проходила мимо окна. Он сидел в одиночестве, пил чай, посматривал на часы. И вдруг я снова оказалась в кафе «Делисио», как будто никогда и не покидала его. Как будто вот сейчас подойду к его столику, чтобы принять у него заказ.

Я бы смотрела, как он склоняется над книгой, заказывает яйца и кофе, шутит со мной, берет за руку, пока я вытираю стол, нашептывает на ухо милые глупости.

— Мэри, — говорил он, — я изучаю, как люди заболевают от любви. Не могла бы ты порекомендовать лекарство?

Я любовалась им, выставив перед собой полотенце, словно барьер, снова и снова вытирая руки, пока он терзал меня глазами и улыбкой, обнажающей кривоватый зуб, а потом разворачивалась, чтобы уйти, и позволяла счастью растечься по моему лицу.

Неожиданно я натыкаюсь на совсем еще юную девушку. Похоже, она очень спешит.

— Простите, — говорю я.

Даже не заметив меня, она почти бежит к дверям кафе. Грациозным жестом откидывает назад волосы, и они рассыпаются по плечам, по спине — как когда-то рассыпались и мои. Она красива и будто озарена надеждой. Я наблюдаю через стекло, как она скользит между столиками и прямиком направляется к Дэвиду, вся так и лучась радостью. Садится рядом. Целует в сжатые губы. Дэвид равнодушно смотрит перед собой. Вот так же он игнорировал меня, рассчитывая, что я начну выведывать причину его дурного настроения.