Василий Белов - Кануны

• Название: Кануны
• Автор: Василий Белов
• Жанр: Современная проза

«Кануны» Василия Белова — первая книга многопланового повествования о жизни доколхозной северной деревни конца 20–х годов.

---

«Стой… стой, Ерохин. Одумайся, — твердил он сам себе. — Погоди…» Но руки, помимо его, делали дело. Они сами вышибли картонную, залитую сургучом пробку, налили в стакан. «А с чего все началось-то?»— мелькнуло в ерохинской голове. Бумага, с которой, как ему казалось, все и началось, лежала в правой тумбе стола, в папке с названием «повседневная переписка». Это была копия выписки из отчета члена ВЦИК Охлопкова «О поездке в Вологодскую губернию для участия в перевыборной кампании Советов». Отчет Охлопкова был адресован предцентроизбиркома Киселеву, секретарю ЦК Молотову, отделу по работе в деревне и Вологодскому губкому. В основе выписки была крестьянская жалоба, поданная Охлопкову во время его поездки. Ерохин читал:

«Члену ЦИК от гр. д. Осташевской Хмелевской вол. Маурина Терентия Вас. Письмо. В настоящем письме кратко обрисовываю положение моей жизни при существовании Советской власти. После мировой и гражданской войны было бедное положение в моем хозяйстве. Когда я вернулся домой из военной части гражданской войны, я при помощи советской литературы, а главное, журнала „Красной деревни“ с приложением и журнала „Сам себе агроном“ я взялся улучшить свое хозяйство. В первый год после войны я приобрел деревянный плуг и деревянную борону с железными зубьями, в остальные шесть лет я приобрел сепаратор и пять ведер, соломорезку и веялку. В то же время приступил вести учет в своем хозяйстве и планомерную работу по хозяйству. Было предусмотрено при помощи агрономической культуры и приступлено к посеву клевера, к разработке целины и к улучшению луга путем вспахивания и к переходу на шестипольный севооборот и думал выйти из тех положений, как говорил журнал „Красной деревни“, чтобы земля мной не распоряжалась, а я распоряжался землей. А что же вышло? В первые годы существования налогов платил 16 рублей, потом все более и более, а в 27 и 8 г. 35 рублей, 28—9 г. 80 рублей, и применили индивидуал и поставили кулаком, но потом отменили. В первых числах октября я поступил на работу в изыскательную партию, на изыскание железнодорожной линии Коноша — Вельск, проработал две недели. Начальник партии получил из волкома отношение об увольнении меня с работ, а потом подтверждение: как зажиточного крестьянина снять с работ, в противном случае будет возбуждено ходатайство перед вышестоящими органами. И с работы я был уволен. На заседании перед выборной кампанией я был намечен к лишению права голоса, но представители отстранили. И что же теперь со мной и с моим хозяйством получилось? О плане ведения хозяйства я забыл, о шестиполке не думаю и и проклинаю себя, что я распахал целину и приобрел сельхозмашины, которых решил продать и с ними вместе унижать хозяйство, к чему приступлено. Веялку продал, на соломорезку и сепаратор ищу покупателей, скота из 4-х коров и 3-х подтелков всего из 7 голов убавил 4-х, оставил 2 коровы и полутора лет подтелка, всех 3. В отношении заработка, раньше четыре года работал по перевозке почты и в то время работал на лесозаготовках, сейчас не думаю, а мечтаю о том, как существовать далее. Решаюсь переселиться в Сибирь, на что толкает невольно, потому что мало скота, мало навозу и не будет на пропитание хлеба. А посему осмеливаюсь спросить члена ЦИК, как мне жить далее и во всеуслышание обсудить, в чем я виноват и в чем прав. Т. Маурин».

Получив из губкома эту выписку, Ерохин не подумал как следует своей головой и распорядился восстановить мужика в правах. Теперь же, как раз за это распоряжение, его объявили самым отъявленным правым и самым злостным бухаринцем!

Он сильно ударил кулаком по бумаге, расшиб руку и, не чувствуя боли, вновь налил в стакан…

В поселке уже сновала свои сумерки августовская ночь. Игнаха Сопронов, незаметно прислонившись к березе, за палисадом, все ждал Ерохина. Когда Игнаха наконец увидел его, секретарь едва стоял на ногах. Галифе обвисли, сумку Ерохин волок по земле. Он как бык то и дело мотал головой, словно не соглашаясь с кем-то.

Игнаха отклонился в темноту и бесшумно двумя прыжками скрылся за дощатым сараем…

Он переночевал у своей дальней родни и к восьми утра пришел в райком. Ерохин был на месте, как раз вышел из кабинета по-прежнему стройный, быстрый и резкий. Казалось, вчерашнего как не бывало, лишь небольшая свежая ссадина краснела около левого уха. Он скользнул по Сопронову стремительным пронизывающим взглядом и тут же отвернулся, собираясь уйти, но Сопронов стоял на его дороге:

— Вы ко мне? Сопронов, если не ошибаюсь…

— Нил Афанасьевич! Я к вам, хоть бы на пару минут.

— Что ж… — Ерохин поглядел на часы, — я тороплюсь, но пара минут найдется. В чем дело?

Сопронов ждал, что его позовут в кабинет, но Ерохин стоял в приемной и даже не пригласил сесть.

— Насколько я помню, нам не о чем говорить, товарищ Сопронов. Вы механически выбыли из партии.

— Я не выбыл! — Игнаха побелел от обиды.

— Нет, выбыли. Я на память не жалуюсь.

«Благодари планиду свою, что чистку прошел, — Сопронов вспомнил вчерашнее, с трудом заглушил свою необъятную горечь. — Благодари планиду… я бы тебе показал память, как ты пьяный по грядкам ходишь… сумку свою волочишь».

Ерохин, не скрывая высокомерия и презрения, разглядывал посетителя. Глаза его сузились. Сопронов молчал, комкая и без того мятую кепку. Ерохин вдруг стремительно повернулся и распахнул кабинет:

— Зайдем! Вы, кажется, ольховский, товарищ Сопронов?

— Шибановский.

— Ну, это все равно. Садитесь, — Ерохин прошелся от дверей к столу и обратно. — Мы дадим вам возможность… исправиться. Мы восстановим вас в партии, если вы на деле докажете, на что вы способны. Поезжайте домой и немедля организуйте колхоз!

Сопронова словно макали то в кипяток, то в ледяную воду. Он молчал.

— После выполнения задания сразу поставим вопрос о вашем восстановлении! — Ерохин вызвал секретаршу. — Нина, отпечатай удостоверение! Все ясно? Подробные инструкции даст Меерсон. Действуйте смелей и решительней, товарищ Сопронов!

Уже через сорок минут Игнаха стоял на крыльце укома, ошарашенный, читал удостоверение:

«Предъявитель сего Сопронов Игнатий Павлович направляется в Ольховский с/с для организации колхоза в деревнях Шибаниха, Починок, Залесная и др. Просьба к местным органам власти оказать всяческое содействие».

Меерсон сказал, что будет в Ольховице через два-три дня, взял обещание ежедневно докладывать о проделанной работе в письменном виде. В душе Игнахи опять была странная, не впервые испытываемая опустошенность. Он даже забыл пересчитать выданные ему командировочные. Но теперь по крайней мере либо пан, либо пропал. Не дожидаясь оказий, Сопронов пешком, в ночь, ушел из районного центра.

II

— Может, та ска-ать, перенесем, а, Игнатий Павлович? — Микулин перешагнул прогал на месте вышибленной ступени. — Вутре бы лучше…

— Нет, не перенесем!

Сопронов исчез за дверями лошкаревской горницы. «Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет», — подумал Микулин и тоже взялся за скобу.

После того как ликвидировали шибановский исполком, помещение было отдано под красный угол, которым командовал теперь брат Сопронова Селька. Ничего не было в этом углу, кроме стола, скамеек да подшивки газеты «Красный Север». Селька пуще глазу берег эту подшивку, охранял от курильщиков, за что и получал из ведомства Меерсона какую-то зарплату. Он больше всего и гордился этой зарплатой, считая себя должностным лицом.

Не зря и считал! После перевода Микулина в Ольховский ВИК Селька впрямь оказался главным начальством в Шибанихе. В минувшую зиму он уже не варзал по деревне святочными ночами, не раскатывал, больше каменки и дровяные поленницы, а часами сидел в красном углу, изучая подшивку. Благо керосину было выписано на Шибаниху вдоволь, а в лавке Володя Зырин выдавал его по первому Селькиному запросу.

Сейчас Игнаха послал Сельку домой за бумагою и чернильницей, походил по широким, давно не шарканным половицам и сел в межоконье, посредине простенка. Он уже избегал садиться у окон, особенно в темное время, когда в окно с улицы видно лучше, чем из окна на улицу.

— Не собрать, поздно, — не унимался Микулин. — Давай, та ска-ать, на завтрево.

Сопронов сурово молчал, барабанил пальцами по столу и то и дело покашливал. Наконец часам к десяти пришел Носопырь — первый посетитель, да и то доброхотом. Его даже не загаркивали. Спустя полчаса явился Акиндин Судейкин, покрутился и наладился во двери.

— Ты, та ска-ать, куда, Акиндин? — спросил Микулин.

— Да я, это… никого нету.

— А мы?

— Вы, это вы и есть.

Судейкин вдруг по-собачьи ощерился и выскочил за двери. Потом заглянул еще и, держа голову в притворе, коротко сказал:

— Надо, робятушки, еще бы одну ступеню-то у листницы вышибить. А то разве дело? Только одной ступеньки и нет. У кого ноги товстые — ни за што не переломать…