Василий Белов - Кануны

• Название: Кануны
• Автор: Василий Белов
• Жанр: Современная проза

«Кануны» Василия Белова — первая книга многопланового повествования о жизни доколхозной северной деревни конца 20–х годов.

---

— Куда же ты, Степан Иванович, вчера исчез? — спросил Шумилов. — Чего не дождался?

— Да ушел. Ночевать в Дом крестьянина, — сказал Лузин, с облегчением замечая простоту, с которой заговорил секретарь. — А что, Иван Михайлович? Это тот самый Лашевич? По нему было решение пленума?

— Тот самый, — Шумилов, улыбаясь, барабанил по столу пальцами.

— Не понимаю, с какой стати митинговать…

— Ну, ну почему же? В таких случаях все прошлые ошибки кажутся мелочью.

— Ошибка? Собирает подпольные собрания, говорит провокационные речи. Тайные типографии — мелочь. Ничего себе!

Шумилов начал краснеть, чувствуя стыд. Он знал и раньше, что с Лузиным так нельзя. И не для того он ждал его, чтобы спорить.

— Ты какой-то стал, не понимаю… — Лузин заметил растерянность Ивана Михайловича.

— Какой? Ну говори, говори, сразу чтоб.

— Да скользкий.

Шумилов невесело рассмеялся. Потом замолчал и вздохнул.

— Что делать, Степан? Будешь скользкий! — Он встал и в сердцах бросил на стол пачку исписанных листов.

— Вот, не поленись, почитай.

— Что такое?

— Откровения троцкиста. Протопоп Аввакум, да и только.

— Не буду, не хочу. — Лузин отодвинул листы, встал и, подойдя к полке с книгами, за корешок вытащил один из томов. — Я и Маркса-то еще не все читал, а ты мне троцкистов суешь.

— Значит, не желаешь читать столичных писателей? — Шумилов достал из стола другую папку. — Ну, у меня и другие есть. Уездные. Вот, целых два сочинения. Почитай, почитай, тебя касается.

Степан Иванович отложил книгу, взял и прочел бумаги.

Первая, написанная на двух листах удивительно знакомым почерком, сообщала о том, как Лузин, будучи председателем Ольховского ВИКа, потворствовал кулаку Пачину и обижал шибановских бедняков. Вторая бумага касалась проверки кооперативных кадров в лузинском уезде — заключение работника ОГПУ. В ней говорилось о зажиточных и кулаках, сидящих в кооперации на бухгалтерских должностях. К заключению была приложена справка уездного АПО, подписанная Меерсоном. Формально справка ничуть не компрометировала Лузина. Но составлена она была так, что общие выводы напрашивались сами, подтверждая неграмотное и предвзятое заключение работника ОГПУ. Лузин бросил бумаги и вскочил.

— Ты зачем меня вызвал? Кляузы, что ли, читать?

— Ладно, ладно, не ерепенься.

Глаза Шумилова за стеклами очков играли озорно и непринужденно. Однако Лузин был возмущен всерьез, на его лбу, повыше висков, напряглись извилистые голубоватые жилы. Он прошелся по кабинету, двинул ногой стул и снова сел.

— Ты, Иван, меня знаешь давно. И в бирюльки играть нам с тобой не стоит. Вам в губкоме делать стало нечего! Кляузы подшиваете да митингуете по ночам. Ты скажи, что, вообще, происходит?

— А вот давай и поговорим! Что происходит…

Шумилов вызвал дежурную и попросил принести чаю.

— Ты газеты читаешь? Читаешь. — Он с улыбкой разглядывал Лузина. — Так вот скажи, почему вдруг о правых заговорили?

— А я у тебя хотел спросить.

— Да потому и заговорили, что в нэпе-то мы окончательно приувязли. А пятнадцатый съезд…

Но Лузин опять почувствовал неискренность и перебил:

— Брось! Почему это мы увязли в нэпе? Ты, что ли, так считаешь?

— Я тоже не считаю. А вот Троцкий в Алма-Ате думает по-другому. И пакостит по-прежнему. — Шумилов заволновался теперь и сам. — Вероятно, и в нынешнем Политбюро нет единого мнения.

— А куда Сталин глядит?

— Сталина, Степан, в Москве считают почему-то правым. И все Политбюро вместе с ним.

— Все это троцкистские штучки, — резко сказал Степан Иванович и отхлебнул крепкий, но еле тепленький чай. — Разве не ясно?

— Нет, не ясно. Вот ты мне скажи, как ты понимаешь коллективизацию? — Шумилов задумчиво почесал в затылке. — Мне вон ежедневно пакет. Развернуть работу с беднотой! Усилить внимание к деревне, ударить по кулаку!

— Зуд, левачество.

— А что, разве в стране нет кулака как такового?

— Кулак есть, конечно. — Лузин задумчиво отодвинул стакан. — Никто и не игнорирует наличие кулака. Но, во-первых, ленинский кооперативный план бьет по нему намного верней и надежнее, чем все эти левые лозунги. Мы же обязаны это знать! Во-вторых, нельзя стричь всю страну под одну гребенку. Одно дело Сибирь, например, другое дело наша губерния. У нас если у крестьянина три коровы да лошадь, мы его прямиком в кулаки. А там? Там с тремя коровами он самый натуральный бедняк. Выходит, что тебе велят бить не кулака, а самую что ни на есть бедноту. Я приукрашиваю, но разве не так?

— Допустим. А как быть с производственной кооперацией? То бишь с обобществленьем земли?

— Да она же сама явится как миленькая! Стоит нам дать крестьянину трактор. А вот ты скажи, много ли получила губерния тракторов?

— Двадцать, — Шумилов почесал поясницу, потом опять затылок.

— Ну вот, двадцать «фордзонов» на всю губернию. А губерния-то — две Бельгии уместится, да еще и Дания. Согласись, что не больно-то лишка.

— Но нам нельзя ждать, пока машин будет достаточно. Время, Степан, не ждет.

— А поспешим — людей насмешим. Да лет на десяток рабочих оставим голодными… Какую ты хочешь новую коллективизацию? Как в Тигине? Знаю я вашу Тигину. Такую коллективизацию сделать полдела. Конечно, в такой колхоз все побегут, поголовно.

— Почему?

— Да потому, что землю нарезали самую лучшую! Кредитами завалили. Помощь по всем линиям. А ежели сплошь, везде так, хватит у тебя кредитов? Не терпится кой-кому при социализме пожить.

— Чаянова начитался?

— Не приклеивай мне ярлык, — Лузин с раздражением вскочил. — Чаянова… У тебя за какие годы подшивки?

Он быстро подошел к столику, где лежала груда газетных подшивок, вытащил одну, долго листал.

— Вот, послушай. «Собственно говоря, нам осталось только одно: сделать наше население настолько „цивилизованным“, чтобы оно поняло все выгоды от поголовного участия в кооперации и наладило это участие. Только это. Никакие другие премудрости нам не нужны теперь для того, чтобы перейти к социализму. Поэтому нашим правилом должно быть: как можно меньше мудрствования, как можно меньше выкрутас…»

Шумилов хмуро слушал, нервно пересовывал на столе бумаги. Он хотел что-то сказать, видимо, возразить, но в дверь постучали. Вошел высокий военный в мокрой накидке. Круглолицый, со светлыми, под Котовского, усами, он козырнул.

— Разрешите, товарищ Шумилов? Штырев, послан товарищем Прокофьевым. Вам пакет. Распишитесь.

Военный мельком взглянул на Лузина, сложил расписку, четко, по-военному козырнул, повернулся и вышел.

«Я где-то его видел, — подумал Лузин. — Наверняка видел. Штырев. Петр… Фамилия тоже чем-то знакома».

Шумилов распечатал конверт. Свежая, еще не просохшая телеграфная лента была наклеена на трех телеграфных бланках. Шумилов прочитал текст и подал телеграмму Степану Ивановичу.

— Вот, пожалуйста. Это по твоей линии.

Лузин взял бланки.

«Всем парткомам тчк Цека подверг специальному обсуждению вопрос о мероприятиях связанных со взиманием единого сельхозналога и констатировал крайнюю слабость работы по проведению налоговой кампании тчк Принятое по этому вопросу Постановление союзного СНК от одиннадцатого сентября полностью совпадает с постановлением Цека. тчк Цека предлагает принять к руководству все конкретные директивы зпт указанные в постановлении и добиться решительного усиления всех партийных зпт профессиональных и советских организаций по энергичному и правильному проведению налоговой кампании тчк Проведение всех мероприятий по исправлению недочетов и извращений ни в коем случае не должно привести к ослаблению темпа взимания сельхозналога тчк Необходимо шире развернуть среди бедняцко-середняцкой массы политическую агитационную и организационную работу зпт особенно по разъяснению классового характера налога тчк Ввиду увеличения суммы налога известные трудности неизбежны зпт особенно в связи со злостным сопротивлением зпт которое оказывают кулацкие элементы тчк. Тем более необходимо усилить политическую работу на селе и особенно органам бедноты тчк Постановление СНК получите в исполкоме тчк Секретарь Цека Каганович».

К телеграмме ЦК была приложена служебная записка с типографским заголовком «секретно», подписанная начальником губернского ОГПУ:

«т. Шумилову. Принято в 2 часа ночи при моем присутствии».

— Что скажешь?

Лузин пожал плечами, вернул бланки и встал, собираясь идти.

— Будет опять делов…

— Подожди, Степан Иванович, — Шумилов сунул бумаги в стол, закрыл сейф.

Они вышли на улицу вместе. Оба молчали, чувствуя, что разговора так и не получилось. Было около трех часов ночи, дождь перестал. Через мост в жиденьком электрическом свете прогромыхал обоз из трех повозок: золотари, нахохленные, сидели впереди своих бочек. Кони глухо стукали копытами по камням мостовой, ветер шумел в тополях на темной Козлёне.