Кришан Чандар - Веранда

• Название: Веранда
• Автор: Кришан Чандар
• Издательство: Государственное издательство ходужественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1957

Кришан Чандар – индийский писатель, писавший на урду. Окончил христианский колледж Фармана в Лахоре (1934). С 1953 генеральный секретарь Ассоциации прогрессивных писателей Индии. В рассказах обращался к актуальным проблемам индийской действительности, изображая жизнь крестьян, городской бедноты, творческой интеллигенции.

---

Кришан Чандар Веранда

Отель, в котором я в то время жил, носил название «Фирдаус» – рай. Это было трехэтажное деревянное здание, издали похожее на старый корабль. Я занимал комнату на втором этаже на западной стороне отеля, и с моей веранды открывался прекрасный вид на отели Гульмарга и на бунгало, разбросанные среди кедров. За ними виднелась возвышенность Кдаланмарга, а еще дальше – снеговые вершины. Отсюда хорошо было любоваться закатом, восхитительным закатом Гульмарга, и именно поэтому я так любил свои комнаты. Многие из тех, кто не дал себе труда подумать хорошенько, прежде чем выбрать комнату в отеле, впоследствии бросали завистливые взгляды в сторону моей веранды и просили разрешения прийти ко мне любоваться заходом солнца. Благодаря этому я получил возможность встретиться с самыми разными людьми, о которых я хочу рассказать в этом письме. Среди моих новых знакомых были банкиры и коммерсанты, подрядчики и многодетные матери, студенты, жаждущие знаний, и люди, жаждущие развлечений. Среди них были маратхи и парсы, англо-индийцы, пенджабцы и делийцы, люди, говорившие на разных языках, одетые в разную одежду, люди, высказывавшие странные мысли, люди, улыбавшиеся чудесными улыбками, люди, смеявшиеся непонятным смехом, – мне казалось, что все чудеса вселенной собирались на моей веранде полюбоваться закатом.

Все эти люди совершенно лишены романтики; единственное, к чему они стремятся в жизни, – это деньги, и все же они приехали за две тысячи миль сюда, в Гульмарг, полюбоваться закатом. В наш машинный век каждый стремится к тому, чтобы нажить побольше денег. Капитализм сделал жизнь людей горькой, сердца их подлыми, а души – грязными и все же не смог уничтожить в людях любовь к прекрасному. В каком-то далеком уголке человеческого существа бьется и трепещет эта любовь, как раненое животное. Если бы этого не было, зачем бы люди так стремились взглянуть на заход солнца?

По вечерам все они наблюдали закат, а я наблюдал за их лицами и видел, что на этих морщинистых, голодных и ужасных лицах разливается сияние удивительных, ранее невиданных лучей. Я видел, как от покоя появляется радость на этих лживых лицах и в этих преступных глазах. Они смотрели на заходящее солнце, и глаза их напоминали глаза ребенка, который вдруг увидел наяву дворец принцессы фей, созданный им в своем воображении. Мать пятерых детей, на лице которой деспотизм мужа уже провел морщины, снова обретала свою украденную красоту. В эти минуты трепет ее полураскрытых губ и прелесть зарозовевших щек делали ее действительно похожей на сказочную царицу страны фей.

Как отрадно убедиться в том, что в сердце человека еще теплится огонек, что до сих пор еще живы поэт человеческого сердца, дитя человеческого воображения и царица страны прекрасных фей! До тех пор пока они живы, жив и человек, и ни капитализм, ни гнет общественного строя, ни империализм, ни фашизм, ни самая мрачная реакция на свете не в силах уничтожить его! Я верю в будущее человека!

С точки зрения богатых туристов отель «Фирдаус» был довольно плохоньким дешевым отелем. Мне же он казался дорогим.

Что поделаешь? Все индийские отели были переполнены, и мне поневоле пришлось остановиться в «Фирдаусе». Больше половины постояльцев были европейцами, остальные – местные жители. Прислуга говорила на каком-то немыслимом языке, который явно не был ни английским, ни индийским, а скорее всего являлся незаконным отпрыском обоих. Ели в отеле при помощи ножей и вилок, однако ножи большей частью бывали тупыми, а вилки – облезлыми. В суп клали на индийский лад столько красного перцу, что несчастные няньки и мамки, приехавшие из Ланкашира, обжигали себе языки и бежали «благодарить» метрдотеля, а тот радовался и еще больше выпячивал крутую грудь. Он рассуждал так: чем больше постояльцы ругают официантов, тем больше они довольны, метрдотеля же нужно ругать самыми грязными словами, иначе он останется неудовлетворенным, – ведь он же не простой официант. Если так пойдет дальше, то в один прекрасный день он может вообще уйти из отеля.

Ругательства и чаевые – вот основа всей жизни лакея. Иногда он сначала выслушивает ругательства, а потом получает на чай, иногда ему сначала дают чаевые, а уж потом ругают его, но в обоих случаях он остается одинаково доволен. Самая серьезная ошибка английской политики в Индии заключается в том, что англичане судят обо всем индийском народе по нескольким лакеям и пробуют обращаться с индусами, как со своими лакеями. Но индусы – упрямый народ, и они почему-то не бывают довольны ни ругательствами, ни чаевыми.

Управляющим отеля был кашмирский мусульманин по имени Ухадджо. Тощий кашмирец, губы которого казались посыпанными пеплом безнадежности, а глаза были полны тоски о несбывшихся мечтах. Хозяин отеля, плотник по профессии, платил ему сорок рупий жалованья. Хозяин когда-то сам построил это здание и вложил много труда в то, чтобы наворовать достаточно лесу в окрестностях. Сам вор, он считал вором и управляющего и ежедневно проверял все счета по отелю, лично выдавал на кухню молоко, масло и мед, но, несмотря на все это, не чувствовал себя спокойно. Для усиления контроля он нанял еще одного служащего – молодого сикха, надеясь, что мусульманин и сикх между собой не столкуются. Подозрительность породила недоверие, и управляющему и сикху стал чудиться подвох в каждом слове. Они становились действительно несчастными, в их сердцах бушевала буря сомнений и подозрений, глаза их потеряли прежнюю красоту и ясность, они привыкли на все смотреть искоса, сердце разучилось желать смерти ненавистного врага, теперь гнев прятался в неестественной улыбке. Понемногу дело дошло до того, что все только следили друг за другом, а всеми делами отеля стал заправлять метрдотель. Таким образом, в отеле «Фирдаус» снова повторилась история Индии.

Метрдотель постоянно улыбается, особенно когда ему дают на чай. Он напоминает мне весы-автомат: бросаешь анну – и в следующее мгновенье машина лязгает и выбрасывает билетик, на котором обозначен вес. Метрдотель очень похож на эту машину – суешь ему чаевые в руку, и в следующее мгновение он с лязгом обнажает все тридцать два зуба в почтительной улыбке. В конце концов мне эта улыбка даже стала нравиться, и я частенько давал ему на чай только для того, чтобы вызвать этот механический эффект. О боже, с какой быстротой обнажал он зубы в улыбке – он работал быстрее самой совершенной машины! Тем, кто считает, что человек не может работать, как машина, нужно просто прийти в отель «Фирдаус» и посмотреть на тамошнего метрдотеля.

Старшего водоноса отеля «Фирдаус» звали Абдуллой. Это был грубый кашмирский крестьянин, уродливый и неуклюжий. Под глазами его залегли черные круги, щеки изрезаны глубокими морщинами, передних зубов нет. Абдулле уже за шестьдесят. У него есть сын, который производит впечатление сироты. Ему лет одиннадцать – двенадцать, руки и ноги его страшно грязны, он носит короткие до колен штаны и рубаху с продранными локтями. Но глаза его похожи на лотос, пронизанный светом, – огромные глаза на невинном личике. Давно не стриженные волосы вечно спутаны, на шее – грязь в несколько слоев. Он напоминал мне нежный цветок, тонущий в грязи нищеты и взывающий о помощи. Постояльцы называли его «маленький водонос», а отец звал его Гариб, что значит «бедняк». Странное имя! Я весь затрепетал, когда впервые услыхал его. Нищета – самый страшный из грехов этого мира, поэтому ни один отец не смеет дать своему ребенку имя Гариб. Но, может быть, Абдулла просто не желал обманывать себя и весь мир, называя своего сына «маленьким раджой», он просто хотел сказать правду?!

В отеле работал еще один водонос, по имени Юсуф. Ох и глуп был этот водонос! Его били каждый день, а он все равно, пока не обругаешь, за работу не принимается! Кроме того, он не брезговал чарасом[1] и женщин поставлял всем желающим. Дружил он с младшим официантом, человеком серьезным и сдержанным, очень исполнительным и молчаливым. Никто не слышал, чтобы он произнес что-нибудь, кроме обычного «джи хан».[2] И тон его и весь вид были настолько маслеными, что он был похож на комочек топленого масла. Его манера держаться и говорить была тоже льстивой и угодливой до такой степени, что каждому порядочному человеку становилось противно. Я никогда в жизни не встречал человека настолько изощренного в искусстве лести и угодничества! Он тоже поставляет женщин, но занимается исключительно англичанками и англо-индийскими девушками. Только изредка, в виде исключения, он оказывает услугу какой-нибудь индийской киноактрисе. Зовут его… Да как же его зовут? Совсем простое имя, и на тебе, – на уме вертится, а вспомнить не могу! Да, вспомнил! Заман-хан! Его зовут Заман-хан! Я для того пишу здесь его имя, что тебе, может быть, тоже когда-нибудь захочется побывать в «Фирдаусе», так ты не забывай – Заман-хан. Единственный грешник в раю – «Фирдаусе».