Хуан Марсе - Чары Шанхая

• Название: Чары Шанхая
• Автор: Хуан Марсе
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94145-333-7

Хуан Марсе — один из самых популярных писателей современной Испании — стал известен российскому читателю по книге «Двуликий любовник», выпущенной издательством «Иностранка» в 2001 г. Обладатель престижных международных наград, Марсе в 2005 г. вошел в число финалистов конкурса на премию Сервантеса, которую называют нобелевской премией по литературе испаноязычного мира

Роман «Чары Шанхая» удостоен Европейской литературной премии Аристейон и Национальной премии критики (1994) и экранизирован режиссером Фернандо Труэбой (премия «Гойя», 2002). Герои книги — одинокие романтичные подростки, мечтающие о чуде, и таинственный незнакомец, врывающийся в их тоскливый мир, сумасшедший философ и подпольщик, отправляющийся в Шанхай, чтобы уничтожить нацистского преступника, — все они становятся участниками захватывающих событий, которые происходят то в мрачноватых кварталах Барселоны, то в чарующем Шанхае.

---

Вряд ли Крюгер расхаживает неподалеку, успокаивает он себя, а если даже он где-то поблизости, у него хватит здравого смысла не устраивать покушение в столь оживленном месте.

Чья-то рука ложится ему на плечо: это Ламбер, болтливый француз, владелец шелковых лавок и универмагов-, его только что представили Киму, и он желает перекинуться словечком. Вскоре к ним присоединяются еще четверо гостей, и вот один из них, разговорчивый малый, иронично замечает, что Мишелю Леви дьявольски повезло: женился на хорошенькой юной китаянке с золотистыми глазами, родственнице красного генерала Чень И, который наступает из Маньчжурии во главе коммунистической армии, собираясь пройти вдоль реки Янцзы и взять Шанхай… Ким замечает, что многих иностранцев страшит судьба их предприятий в Шанхае: за поражением Гоминьдана и торжеством коммунистов последует крах иностранных концессий. Разговор интересен Киму, однако от его внимания не ускользает беглое замечание, сделанное совершенно по другому поводу: один из собеседников, потный багровый американец, который явно выпил лишнего, — это он приставал к китайской певице, — толкнув локтем стоящего рядом с ним человека с черными зачесанными назад волосами и резкими чертами лица, развязно заявляет, кривя рот:

— В Париже Леви подлатают спину, а покуда он там, его шлюшка Чень Цзинфан снова найдет утешение в объятиях капитана, этого чертова кантонца, Су Цзу или как его там…

Разговор резко обрывается. Ким хочет осадить нахала, как вдруг справа от него раздается сильный глубокий голос, принадлежащий человеку с зачесанными назад волосами:

— Степлтон, — говорит он, хватая янки за лацкан смокинга, — вы пьяница и мерзавец. Немедленно возьмите свои слова обратно или, клянусь вам, вы очень пожалеете…

Перепуганный Степлтон бормочет извинения и поспешно удаляется, тупо рассматривая на свет стакан с виски, словно обнаружив внутри что-то необычное. Разговор между тем иссякает, собеседники разбредаются кто куда, и Ким снова остается один на один с мсье Ламбером. Некоторое время он терпеливо рассказывает любопытному собеседнику о политической ситуации в Испании, но грубое замечание пьяного янки не выходит у него из головы. Так, значит, капитан Су Цзу и жена Леви? И об этом все кругом знают? Неужели и Леви тоже все известно? Ким осторожно переводит разговор в нужное ему русло, и француз отвечает, что не знает, насколько обоснованны слухи, но в свое время в Шанхае поговаривали об этой связи.

Затем он спрашивает Ламбера, кто же тот человек, который столь энергично вступился за Чень Цзин. Но прежде чем француз открывает рот, непостижимая способность проникать в темные глубины человеческой души уже шепнула Киму правильный ответ.

— Его зовут Омар Мейнинген, он немец, владелец клуба «Желтое небо», одного из самых престижных борделей Шанхая, — говорит Ламбер и тоном заговорщика добавляет. — Говорят, это очень опасный и коварный тип, впрочем, дамы утверждают, что он настоящий рыцарь. Мое мнение, мсье, что на самом деле он просто коммунист.

2

С некоторых пор Форкат частенько гулял по городу, навещая порт и Барселонету, иногда в обществе сеньоры Аниты, но по большей части один. Не знаю, с кем он там виделся и чем занимался, но домой он неизменно возвращался с увесистым пакетом муки или риса и бутылкой душистого оливкового масла.

В первых числах июля, почти через три месяца после появления в особняке необычного жильца, сеньора Анита бросила пить и курить. Сначала она была раздражительна, спорила с Сусаной по пустякам и даже, как я заметил, избегала немного косящих, но проницательных и спокойных глаз Форката; однако чуть позже характер ее улучшился, она ласково разговаривала с дочерью, стала внимательной и предупредительной с Форкатом и даже шутила и смеялась с братьями Чакон, чьи проделки на рынке, где они добывали пропитание, очень ее забавляли. Мы быстро сообразили, что все эти благотворные перемены произошли под влиянием Форката; некоторое время назад она пристрастилась к дешевому белому вину, которое продавалось в розлив, — такой гнусной отраве, что Форкат даже не стал добавлять его в блюда, которые время от времени готовил для Сусаны; но в один прекрасный день графин, неизменно украшавший стол в гостиной, — тот самый, который мы с братьями Чакон по просьбе сеньоры Аниты то и дело наполняли в таверне на улице Кардонер, — исчез, и больше мы его не видели. Форкат помогал ей и по дому: менял простыни Сусаны, выгребал золу из плиты, мыл посуду, белил стену в саду, заставлял сеньору Аниту поливать растения и ухаживать за ними как следует, а также научил ее готовить простые и дешевые блюда. Она выглядела более жизнерадостной и в то же время более уравновешенной, стала похожа на настоящую даму, начала по-другому одеваться, и даже походка у нее изменилась. Однако злые языки продолжали перемывать ей кости; соседям было наплевать, пьяная она или трезвая, и вскоре весь квартал повторял едкое замечание, принадлежавшее, как говорили, доктору Бархау и пришедшееся по душе капитану Блаю, — вероятно, потому, что бесило донью Кончу: «Как была шлюхой, так и осталась, хоть и пить бросила».

Как-то после обеда я пришел к Сусане немного раньше обычного. Она спала, а сеньора Анита бродила по дому в халате. Войдя на террасу, она посмотрела в окно и убедилась, что Финито и Хуан еще не заняли свое обычное место напротив ограды.

— Даниэль, малыш, сделаешь доброе дело? — Она нервничала, и я решил, что по секрету от Форката, который еще не выходил из своей комнаты, она отправит меня в таверну. — У меня кончился аспирин… Аптека сейчас закрыта. Попроси в таверне таблеточку, вдруг у них есть… а заодно принесешь мне немножко коньяку… Ладно, ладно, только аспирин.

Когда я вернулся, Форкат уже сидел на террасе, а сеньора Анита успела одеться на работу. Выглядела она по-прежнему несколько вызывающе: фиолетовые туфли на высоком каблуке, тонкие черные чулки, светлая плиссированная юбка из тех, что она любила, белая блузка с глубоким вырезом и широкий клеенчатый пояс бирюзового цвета. Короткие светлые кудряшки ее молодили, придавая облику озорную выразительность; к щеке у самого рта прилипла пушинка сигаретного пепла, — я подумал, что она украдкой курила и Форкат будет ее ругать, но тот не сказал ни слова. Она чмокнула Сусану в лоб, взяла сумку и, перед тем как уйти, положила в рот две таблетки аспирина, запив их стаканом газировки.

— С тех пор как я бросила пить, у меня частенько болит голова, — сказала она. — Коленка прошла, зато голова раскалывается. Что за жизнь! Может, это от газировки?

Сидевший в ногах у проснувшейся Сусаны Форкат с улыбкой наблюдал, как Анита допивает воду. Он сидел нога на ногу, кисти его длинных покрытых пятнами рук свисали с колена, словно у каторжника, закованного в кандалы. Тем не менее они не походили на усталые руки смирившегося со своей участью неудачника: казалось, в них дремала какая-то неведомая сила.

— Ничего у тебя не болит, — сказал он строго. — Просто тебе кажется. Вот и все.

Сусана засмеялась и закашлялась, а сеньора Анита поставила стакан и сумку на стол и пробормотала:

— Мошенник.

В следующий миг она сбросила туфли, подтолкнула Сусану, чтобы та передвинулась чуть дальше, и улеглась на кровать головой к Форкату, уперев ноги в изголовье, а затылком прижавшись к его коленям, после чего обеими руками взяла его правую руку и положила себе на лоб, затем слегка отстранила ее и снова прижала ко лбу — и проделала так несколько раз, словно прикладывая горячий компресс, после чего закрыла глаза и вздохнула с облегчением. Мы с Сусаной переглянулись.

— По-моему, ты выбрала неудачное время, Анита, — заметил Форкат.

— Если мне не станет лучше, я не смогу работать, — ответила она. — Ты даже не представляешь, как мне плохо.

— Ничего у тебя не болит.

Он приподнял руку и держал ее теперь в нескольких сантиметрах ото лба. Сеньора Анита опять попыталась ее опустить, но Форкат не давал этого сделать. Множество раз возвращаясь мысленно к этому эпизоду, я приходил к одному и тому же выводу: целительный эффект процедуры состоял не просто в непосредственной близости его рук, но прежде всего в тепле, которое они излучали, в особенных волнах, исходивших от покрытой пятнами кожи и облегчавших боль. Прошло минут десять, сеньора Анита казалась спящей. Я открыл папку и достал карандаши, делая вид, что занят рисунком, на самом же деле зорко наблюдая за происходящим. Прежде всего меня интересовал крошечный зазор между ладонью Форката и лбом сеньоры Аниты, я ждал, не появится ли там какое-нибудь свечение, искра или нечто похожее, потому что именно там, в этом зазоре, рождалось что-то необъяснимое. Сусана не хотела смотреть на неподвижно лежавшую мать и притворялась, что ей все равно, но в глубине души не одобряла происходящего.