Александр Громовский - Феникс

• Название: Феникс
• Автор: Александр Громовский
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Дай Бог здоровья и процветания вашей семье! - сердечно поблагодарил Георг. - Но, право же, не стоит беспокоиться...

- Да какое там беспокойство! Мне все равно придется обратно ехать порожняком. Вряд ли я там клиентуру найду. А так хоть помогу хорошему человеку. И на подругу вашу заодно погляжу. Стоит ли она таких хлопот или нет?

- Она стоит, - уверенно ответил Георг.

- Красивая? - с легким оттенком зависти спросил отец семейства.

- О да! - вскинув голову, воскликнул пассажир.

- Вы, наверное, художник или писатель?

- Почему вы так решили? - опять удивился пассажир проницательности водителя.

- А все деятели искусства любят исключительно красивых женщин.

- Ну, этот тезис весьма спорный.

- Да что уж тут спорного, чувство красоты у вас в крови. А потом, только они любят употреблять слово "гонорар", имея в виду деньги. Как-то я вез двоих, так они только о гонорариях и говорили про меж собой: кто сколько огреб или собирается огрести. Но вы, я вижу, не такой. Не обижаетесь?

- Нет, не обижаюсь. Хотя гонорар и гонорея - очень актуальные темы в среде людей искусства. А насчет профессии вы правы - я художник.

- Художников я уважаю, - довольным голосом сказал водитель, - и всегда им завидую. Как это они могут так нарисовать, что не отличишь от настоящего. Правда, это не каждому художнику удается. Другой так намажет, сам черт не разберет. Народу это непонятно. А вы кто? Этот... как его?.. ну, который рисует как в жизни...

- Реалист.

- Во-во! Реалист или...

- Я реалист, - ответил художник, не испытывая при этом никакой гордости от своей близости к народу.

- Я сразу же так и подумал, - уважительно сказал водитель. - Те, другие, люди несерьезные, я им не доверяю.

Господи, только бы он не начал рассуждать об искусстве!" - взмолился Георг, и, чтобы отвлечь водителя, обратил его внимание на дорогу, забитую уже одними легковушками. Трасса для тяжелого транспорта ушла в сторону, а они свернули налево, на грунтовую дорогу.

- Как вам кажется, мы правильно едем?

- Не беспокойтесь... Простите, как вас зовут?

- Георгий... - Он хотел произнести имя с отчеством, но передумал, боясь, что водитель сочтет это за снобистское желание дистанцироваться.

- Победоносец? Ну, с таким именем мы везде прорвемся. Не беспокойтесь, Георгий, мы идем правильным курсом. Сейчас спустимся с горы, проедем санаторий "Подснежник", а потом еще раз - в гору и через поля, вдоль леса... а там уж и аэродром. Проверено - мин нет! - захохотал хриплым смехом водитель и, протянув руку, представился. - А меня зовут Владленом.

- Очень приятно, - отозвался Георг, пожимая шершавую, небольшую, но очень твердую ладонь Владлена.

Они ухнули с горы вниз с большой скоростью, даже на секунду Георг почувствовал значительное облегчение веса тела, как при невесомости. В низине "Нива" пошла зигзагами. Шофер выбирал наиболее крепкие участки дороги в смысле проходимости и довольно эффективно и эффектно маневрировал, быстро и точно вращая баранку и во время переключая рычаг коробки передач. "Нива" так же легко, без одышки, пошла в гору - два ведущих моста делали свое дело.

На грунтовке скопление машин увеличивалось. Где была возможность, Владлен решительно шел на обгон. "Боже, как мне повезло", - думал Георг, провожая взглядом красную иномарку с низкой посадкой, застрявшую на раскисшей дороге. Да, господа, здесь вам не автобан и не фривей... Желающих попасть на аэродром было немало. В составе колонны переселенцев их "Нива" пересекала обширные просторы неизвестно чьих полей, где созревал овес, тесно переплетясь с сорняками. Синие глазки васильков весело подмигивали проезжающим, выглядывая из светлой массы колосящегося злака. "Куда бежите, дураки! - кричали васильки. - Здесь так хорошо! Где родился, там и пригодился".

У Георга защемило сердце от родного, близкого к российскому, пейзажа. Чем-то он напоминал картину Шишкина "Рожь", знакомую каждому школьнику 60-х годов. Репродукция этой картины в свое время украшала учебник "Родная речь". И даже редкие сосны, стоящие на бугре, подчеркивали сходство. Никакие крикливые пальмы не сравнятся с этой неброской красотой.

Раньше, еще до переворота мира, Георг любил отдыхать летом на Черном море - в Крыму, на родине матери, или на Кавказском побережье, но еще больше любил, возвратясь осенью домой, бродить по родному лесу, расцвеченному всеми цветами осени, и чувствовать простор полей, настоящий русский простор, где нет этой зажатости пространства между горами и морем. Особенно приятны были прогулки если выдавалась золотая осень. Глубокая синь неба и золото листвы бери и переноси на холст! И вряд ли лучше придумаешь картины, чем та, что уже существует в природе.

Боже мой, подумал Георг, ну что мы за уроды такие, почему мы не можем жить в гармонии с природой? Без воплей магнитофона, без водки, без этих ужасных оранжевых выбросов в атмосферу всякой дряни. Почему? Хорошо бы стать этой сосной и стоять в поле, стоять... и думать о вечном... Или вообще ни о чем не думать, а просто созерцать мир... Но ведь не дадут вам покоя. Постараются вас втянуть в какую-нибудь драчку - за социализм, за коммунизм, за капитализм, за фашизм, за нацию, религию... И это у них называется жизнью...

... Я хотел идти дальше, но не смог двинуться с места. Так бывает во сне. Невидимые силы одолевают тебя, берут в плен, обездвиживают, и ты не можешь вырваться. Тогда я начал расти: в глубь, в землю и вверх, - в небеса. Ноги мои проникали в грунт, укоренялись там. Я стал забывать свою человеческую природу. Тело мое одеревенело, перестало гнуться. В густой шапке волос гулял высотный ветер. Я взглянул вниз - земля была далеко, трава оплела мои узловатые щиколотки. В траве бегали муравьи - огромные, по полтора сантиметра величиной. Многие из них кусались и пребольно. Но уйти я не мог, при всем желании. Впрочем, и желаний-то у меня особых не было, кроме желания, чтобы меня оставили в покое. Наконец меня приняли за своего и перестали трогать. Какое неповторимое ощущение стал я испытывать. Словно скинул с плеч тяжелую ношу. Освободившись от груза мелочных забот, страстишек и мечтаний, скинув обременительную одежду, я вступил в страну молчания. Я стал смотреть на яркое Солнце и постепенно меня охватило чувство покоя и освобождения. Именно то чувство, которое мистики Тибета называют "пиам пар жаг па", что означает - сглаживать, выравнивать, то есть усмирять все эмоции, вздымающие волны в сознании.

Я стоял в тесном единении со своими молчаливыми братьями-деревьями на высоком угоре, на самом краю мира, и можно было надеяться, что уж здесь-то тебя никто не достанет. Ветер по-прежнему шумел в моей голове. Мысли текли ровно. Только было непонятно, какой частью тела я думаю. Может быть, кроной? Но то, что я по привычке называю головой, вовсе таковой не является. Это же просто скопище веток. Это уж, скорее, волосы, а где же моя голова? А может, я мыслю туловищем? Вздор! Скажи еще - корнями... и тут я пришел к выводу, что никакого обособленного "я" не существует вообще. Но где же тогда обиталище сознания и духа? Такой вопрос наскоком не решишь. Тогда мое временное "я" стало размышлять над другой проблемой: отчего ветер дует? Может быть, оттого, что деревья качаются? Важный философская дилемма: что движется - ветер или ветки?

На несколько мгновений процесс мышления прервался. Темная пузатая туча проглотила Светило, стало холодно и неуютно. Туча, однако, не смогла долго удерживать огненный шар и выплюнуло его обратно. И тогда свет великой истины озарил мою крону. Не предметы движутся: ни ветер и ни ветки - находится в движении сознание!

И как только эта истина стала доступна моему временному "я", остановилось самое время.

Казалось, так будет вечно, но внезапно появились другие существа. Они были гораздо крупнее муравьев и, как позже выяснилось, намного опаснее. Они двигались с непостижимой для меня скоростью. Смешно дергали головами и специализированными отростками на теле, которые служат им для передвижения и хватания всего, что плохо лежит. И стоит. Как я, например.

Чтобы понять мотивы их поведения, я переместил свое временное "эго" в тело одного из пришельцев, и увидел бывшего себя глазами русского мужика по имени Ермолай. Дерево было стройным и высоким. "А что, Трофим, - сказал я, переступая уставшими ногами, обутыми в лапти, - много ль таких красавцев нам придется положить, штобы пролег здесь красивый прошпект?" - "Достаточное количество, - классической фразой ответил Трофим, пытаясь поймать проворную блоху на своем теле. - Почитай многие тыщы..."

К нам подошел десятник с остальными хлопцами и сказал: "Хватит лясы точить, мужики, пора работу зачинать. Отседова вот и пойдет просека, согласно прожекту... А прожект сей подписан самой Екатериной Великой! Осознаете ли вы, лапотники, какая нам честь оказана? Здесь новый град заложон будет!"

Чтобы испытать всю полноту жизни, Великий закон повелел мне вновь вернуться в покинутую форму. Угол зрения тотчас изменился. Я вновь смотрел на пришельцев свысока и потешался, как смешно они дергаются. Вскоре, однако, мне стало не до смеха, когда они принялись за меня. У них была двуручная пила с железными зубьями. Эти зубья воткнулись в мою чувствительную плоть, и пришельцы деловито начали меня пилить. Острые зубы безжалостно рвали кожу мою. Ужасная боль пронзила все мое существо - от ступней до затылка. Они пилили мои ноги, а я кричал от боли, но крик мой не был слышен. Вот что самое ужасное, друзья мои, - никем не слышимый крик души!