Артем Кораблев - Охота на привидений

• Название: Охота на привидений
• Автор: Артем Кораблев
• Жанр: Детские остросюжетные

Черти, не дающие покоя жителям глухой тверской деревушки; привидение, поселившееся в старом склепе на кладбище; заезжие реставраторы, исчезающие бесследно буквально на глазах… Ничто и никто не в силах остановить пытливого и упорного юного детектива Сашу Губина, решившего самостоятельно докопаться до истины и вывести начистую воду аферистов и преступников…

---

— Дядя Егор здесь живет с семьей, — пояснила для меня Светка. — У него сын есть Вовка, еще прибежит, познакомишься.

— А сколько ему?

— Помладше нас года на два.

— Где ж он тут учится?

— В Андреевку бегает. Тут недалеко, километра три. Там дворов больше. Почти вся деревня живая. И школа есть, в нее еще и из Тимонина дети ходят, аж за пять километров. Но их на машине возят, а Вовка здесь один, когда дядя Егор подкинет его на своем грузовике, а когда и нет.

— А откуда у него грузовик? Свой?

— Да нет. Дядя Егор в колхозе шофером работает, до МТС далеко, вот он машину у себя во дворе и ставит.

За разговором мы прошли всю деревню насквозь. Осталось по одному дому с каждой стороны улицы, а там уж было видно, что деревня кончается и из-за правой от нас крайней избы выглядывала полуразрушенная колокольня старой деревенской церкви. Как раз этот крайний дом тоже оказался с отворенными ставнями. Вернее ставней просто не было. Были когда-то, потому что на их месте висели ржавые петли и крюки, но сами ставни отсутствовали. А вот занавески на единственном окне, выходящем на улицу, существовали в наличности. Правда серенькие и мятые.

Мы вошли через калитку и постучались в дверь, звонка не было. Нам долго не открывали, и Светка стучала еще и еще. Наконец за дверью что-то загромыхало, зашаркало, послышался кашель и сиплый голос спросил через дверь:

— Вовка, это ты, што ль?

— Петр Максимыч! Это я, Света, Ирины Посниковой дочь.

За дверью помолчали.

— Ирина-то, это што, Пашкина, што ль? Вместе с Пашкой? — последовало наконец.

— Да, да! Ирина Пална и Пал Палыч! Мы с дядей Пашей сюда на неделю приехали.

— Подожди, щас открою.

Забрякала задвижка, и дверь отворилась. На пороге стоял седой, плохо выбритый старик в накинутом на плечи пиджаке.

— А это кто с тобой? — спросил он.

— Это мой друг. Он с нами приехал.

— Ну проходите, проходите, — старик посторонился, уступая нам дорогу в сени.

В избе было не очень чисто. Все было старым и ветхим. Пахло пылью. На подоконнике, на столе, на допотопной этажерке — повсюду валялась какая-то никому не нужная ерунда, начиная с колпачков от несуществующих уже старых авторучек и оканчивая пожелтелыми листочками отрывного календаря глубоко советских времен. Но было тепло, хорошо натоплено, и это уже неплохо.

Пока я осматривал жилище, Светка отдала Петру Максимовичу батон колбасы, пару банок рыбных консервов и большую пачку чая, посланных ему Пал Палычем. Видно было, что пожилой человек очень доволен оказанным ему вниманием, да и продукты эти ему наверняка были не лишни.

Старик усадил нас у стола, одной своей стороной примыкавшего к заузоренному морозцем окошку. Он чем-то погромыхал у печи, потом сел вместе с нами и поначалу долго молчал. Инициативу взяла на себя Светка.

— Как живется-то, Петр Максимыч? — начала она.

— Да ничего. Какое наше житье. Егор, тот еще живет, а мы с Евдокией уж отживаем, — мрачновато ответил старик.

— Да ладно вам, поживете еще.

— Не зна-аю, — все так же угрюмо протянул Петр Максимович. — Тут не то что нам, а, по-моему, всему Ворожееву скоро конец.

— Это что ж так? — спросила Светка, хотя и козе было понятно, что деревня отмирает.

— Што, што, — пробурчал Петр Максимыч, глянув на нас мутными, когда-то голубыми глазками из-под кустистых седых бровей, — не што, вот што. Нечисто опять в Ворожееве, как перед войной было. Я вот давеча пошел побродить, завернул к кладбищу, вечером-то я туда не хожу, и вы не ходите, а тут светло было, я зашел на могилку жены глянуть, да на материну, а на церкви-то сова сидит. Это днем! — Петр Максимыч значительно поднял палец.

— Ну и что? — беззаботно спросила Светка, тайком дернув меня за рукав, мол, слушай.

— Што, што, — еще недовольнее забурчал Максимыч, — не што. Перед войной так же было. Когда на первое мая тогда шли все гулять, смотрят, а на церкви сова сидит. И прабабка твоя, живая еще была: «Это, — говорит, — плохая примета, что сова днем на кресте сидит. Беда будет». И точно, в июне-то война началась. А в августе уж и церковь взорвали.

— Немцы? — спросил я.

— Какое немцы, наши. Немцы еще далеко были. Приказ в сельсовет пришел в августе церковь очистить и подготовить к сносу.

— Зачем? — удивился я.

— А затем, что приметная веха для немецких самолетов на Тверь, тогда Калинин, с бомбами заходить. Ее и взорвали. Только разорять-то никто не хотел. Председатель, Фомич, думал, думал, да и говорит одной, секретарем тут комсомольским была, выноси иконы, мол, и помощников себе возьми. Ей деваться некуда — секретарь, а больше никто не хочет. Одного Кольку уговорила, тоже был комсомолец. Так Колька-то потом сразу на фронте погиб. Как пошел, так и скоро похоронка пришла. А Анну, ее Анной звали, тут убило бомбой. На Ворожеево за войну одна бомба только и упала, и прямо между ее домом и соседним. Так в соседнем-то стену вышибло, там один старик был, Кузьмич, его только с печки сбросило, даже не ушибся, а у Анны-то в доме всех и ее тоже. Вот как церкви-то разорять. Да што, она человек была подневольный.

Мы помолчали. Я не очень-то верил в дедовские россказни. То есть, конечно, я и не сомневался, что что-то такое было. И Анна, видимо, погибла, и Колька этот, только церковь-то тут ни при чем и уж сова — тем более. Война была, вот и все. Я только ради интереса спросил тогда:

— А что нам теперь к церкви-то не ходить?

Петр Максимович опять ответил не сразу, долго смотрел в свою серенькую ветхую скатерку, я уж думал, он опять «што, што» скажет, но ответил старик по другому.

— Куделин опять бродит, — только и сказал он.

Это уж было совсем загадочно, я было подумал, что Куделин — какой-то местный бандит или хулиган, что лучше ему на глаза не попадаться, и, решив прояснить дело, спросил:

— Куделин, а это кто?

— Дух, — ответил Петр Максимыч и глянул мне в глаза.

Я молчал.

— Дух, — повторил старик. — Привидение. Помещик тут раньше жил, Куделин. Ворожеево его село было и Андреевка тоже, но Куделин Ворожеево особенно любил. Он и церковь тут эту поставил кирпичную на место деревянной, и икону туда подарил редкую, Божьей Матери, в дорогом окладе из серебра с драгоценными камнями. Церковь тоже была Божьей Матери, Успения Божьей Матери то есть. Так когда Куделин помер, а он хоть церковь-то ставил и икону дарил, рассказывали, большой грешник был. Какой-то грех на нем висел, какой, я и не знаю. Только он все это строил и подарки делал, чтобы грех тот замолить, да, видно, очень уж грех велик. Церковь эту Куделин знаешь, как строил, он мастера, что стены расписывал, откуда-то из другой губернии приглашал, не то из Новгородской, не то аж из Московской. Сам ездил за ним куда-то. Мастер тот художник настоящий был. Его росписи по сей день еще кое-где держатся, страшный суд там на одной стене и еще что-то на другой нарисовано — красивые. Остальное осыпалось все при взрыве.

Максимыч немного помолчал, глядя в окошко с грязной занавесочкой, и продолжил:

— После смерти-то Куделина в склеп положили на кладбище, здесь за церковью. У всех там могилы, а у Куделина склеп, он вообще всякие любил оригинальности, медведя дома держал и зимой по Волге катался под парусом. Так вот в этом склепе его и похоронили. А потом стали примечать, что по ночам дух его вокруг церкви ходит, стало быть, охраняет от вредителей.

— Ну это уж, Петр Максимыч, совсем сказки, — не удержался я.

— Сказки не сказки, — пожал сутулыми плечами Максимыч, — а только я его видел. Да и икону он тоже с собой унес.

— Куда? — усмехнулся я. — В склеп?

— Не знаю. Только икона та древняя в драгоценном окладе в день разрушения церкви пропала. Тогда Анна-то с Колькой все вынесли, и утварь всю, и из алтаря, и отовсюду, какие были иконы, все там в кучу в клубе свалили, а Божьей Матери-то и нет. А ведь церковь-то перед тем за день заперли. И икона там на месте была. Потом пришли, замок нетронутый, окна закрыты, а иконы нет.

— Ну, может, кто ночью замок открыл, взял икону, потом закрыл, и все, — высказал я свое предположение.

— Не-е, — Петр Максимыч отрицательно покрутил головой, — ключ от замка только один был у председателя. Не-е, ее Куделин унес. Потому как он дух, и ему на стены и замки плевать.

— Да вы что, — вконец удивился я, — Петр Максимыч, и вправду в это верите?

— Я-то?

— Вы-то.

— Я верю. Потому как в Ворожееве всякое испокон веков было. Само название — Ворожеево, ворожить — колдовать значит. И тут всякие чудеса творились и творятся, и ведьмы всегда жили, и колдуны. Вот и теперь, народу-то уж почти нет, а ведьма есть, Евдокия-то, ее бабка, — и Максимыч кивнул на Светку.

Я удивленно вытаращил на нее глаза.

— Двоюродная бабка, — скромно поправила Светка.

— Поэтому я верю, — продолжал между тем Петр Максимович. — А вот Егор не верит. Тот не верит. Он говорит, что икону эту священнослужители из церкви вынесли и в могилу с последним попом, протоиереем местным, отцом Михаилом, тогда закопали. Отец Михаил-то, как узнал, что его храм разорять будут, ездил куда-то, добивался чего-то, да вернулся ни с чем и сразу заболел сердцем. А как иконы-то вынесли, он в тот же день и умер, уж колокольню-то без него взорвали. Только я не думаю, что икону с ним зарыли, не знаю уж, откуда Егор это взял, в заблуждении он, в заблуждении. Что ж это за священники, если они святой образ в землю закапывают, такому не бывать. Да Егору-то что, нехристь.