Вильям Энсворт - Заговор королевы

• Название: Заговор королевы
• Автор: Вильям Энсворт
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1994
• ISBN: 5-87062-025-2

В историческом романе известного английского писателя (1805-1882) Вильяма Энсворта рассказывается о нравах французского и английского дворянства, королей и их фаворитов, о противостоянии оппозиции и монархов. Это и художественное произведение и труд историка, где яркий дар рассказчика сочетается с глубоким знанием эпохи.

---

Энсворт Вильям Заговор королевы

КНИГА ПЕРВАЯ

СТУДЕНТЫ

Под вечер, в среду, 4 февраля 1579 года, большая толпа студентов теснилась перед готической дверью старинной Наваррской коллегии. Толпа была так велика, что не только заполняла всю площадь перед этим знаменитым рассадником знаний, но и простиралась далеко за улицу Святого Иакова, на которой он находился. Подобной беспорядочной сходки не было со времени мятежа 1557 года, когда предшественники этих буйных студентов пошли гурьбой с оружием в руках в Pres-aux-Clercs, подожгли три дома по соседству и убили сержанта гвардии, безуспешно старавшегося их обуздать. Последние выборы ректора, мессира Адриана Амбуаза, ученого патера, как гласит его эпитафия, по случаю которых студенты собрались в монастыре Матюринов и оттуда шумной процессией отправились в церковь Св. Людовика на острове того же имени, были пустяками по сравнению с нынешними беспорядками. Каждый богословский улей прислал своих трутней: Сорбонна, Монтегю, Клюни, Гаркур, Четыре Нации и множество меньших заведений, в числе сорока двух, доставили свои рои, так изрядно жужжавшие.

Накануне открылась Сен-Жерменская ярмарка, но она была положительно пуста, хотя ее веселье должно было продолжаться до Вербного Воскресенья и хотя она всегда служила местом сбора студентов, предававшихся во время карнавала всевозможным излишествам.

Не было посетителей в знаменитых кабаках: Сосновой шишке, Замке, Магдалине и Туфле.

Игральные кости были забыты, и карты лежали без употребления в карманах безудержных школьных гуляк.

Но толпа состояла не из буянов, игроков, хвастунов и пьяниц, хотя надо признаться, что они составляли большинство. Это было полное смешение всех сект и сословий. Иногда скромная наружность и бледное лицо трудолюбивого ученика соседствовали со свирепой физиономией и небрежной осанкой ближайшего соседа, очень походившего своим видом на итальянского джентльмена удачи. Важный богослов и будущий священнослужитель стояли рядом с беспутным, насмешливым товарищем, между тем как мнимый законовед, известный нарушитель законов, виднелся в кучке людей, все занятие которых — преследовать обман и насилие.

Одежда людей, составлявших это сборище, была столь же разнообразна, как были различны их характеры. Не будучи подчинен никаким особенным постановлениям относительно одежды или, вернее сказать, открыто нарушая те, которые предписывались, каждый студент, к какой бы он ни принадлежал коллегии, одевался сообразно своему вкусу и своим средствам, и, в общем, эта толпа не выделялась ни щегольством, ни опрятностью одежды.

Шляпы, круглые и четырехугольные, капюшоны и плащи — черные, серые и других темных цветов — были, однако, преобладающей одеждой студентов университета, но там и сям можно было увидеть более веселых представителей этого сословия. Их высокие шляпы с широкими полями и развевающимся пером, оттопыренные рукава и чудовищные жабо с накрахмаленными складками таких размеров, что их довольно метко прозвали блюдами Св. Иоанна Крестителя — за сходство голов тех, которые их носили, с головой этого Святого на блюде дочери Иродиады, — напоминали в гротескном виде моду изящного и блистательного двора Генриха III.

Эти наглецы довели свою страсть к подражанию до такого своевольства, что некоторые из них, — только что возвратившиеся с Сен-Жерменской ярмарки, где они наугощались глинтвейном у наполнявших площадь маркитантов, — носили вокруг шеи огромные бумажные воротники, выкроенные по образцу настоящего кисейного жабо, а в руках держали длинные пустотелые палки, с помощью которых перестреливались горохом и другими подходящими средствами, имитируя тем самым "сарбакан", введенный в употребление монархом и его любимцами.

В таком фантастическом наряде эти забавные проказники, предпочитавшие смех благоразумию, имели дерзость встретить в тот же день, только несколькими часами ранее, на названной нами ярмарке королевский поезд криками: "По шее узнается теленок", такими громкими, что они достигли слуха короля, — шутка, за которую они дорого заплатили впоследствии. Несмотря на жалкую наружность отдельных личностей, общий вид учащейся молодежи был выразителен и живописен. Густые усы и острые бородки, украшавшие губы и подбородки большинства, придавали их лицам мужественное и решительное выражение, вполне соответствовавшее их смелым, свободным манерам.

Почти все имели при себе крепкие виноградные палки — короткое, с железным наконечником орудие, которым они превосходно владели и которое, благодаря их ловкости, наводило ужас на противников. Многие из них носили на кушаке короткую шпагу, прославленную их поединками и ссорами, или же прятали в своих куртках кинжал либо нож.

Студенты Парижа были всегда буйны и непокорны; во времена этого рассказа и даже гораздо ранее это была шайка ленивых, неугомонных молодых людей, собравшихся со всех концов Европы, из самых отдаленных провинций Франции. Между ними не было никакой связи, кроме товарищества, поддерживаемого их общей распущенностью. Отсюда и бесчисленные драки между собой, имевшие почти всегда пагубные последствия и которые никак не могло искоренить руководство университета.

Они жили на свои скудные средства, увеличивая их по возможности милостыней и воровством, так как большинство были положительно и заведомо нищими. Их собственные кварталы служили убежищем, где они могли очень удобно скрываться, и потому они не признавали иного закона, кроме постановлений университета, и не стесняясь пользовались всеми средствами поживиться за счет своих соседей. Отсюда их частые схватки с монахами Saint Germein des Pres, монастырские владения которых граничили с их землей. Лужайки, принадлежавшие монахам, служили постоянным полем их схваток; по словам Делюра, они были театром непрерывной суматохи, волокитства, поединков, битв, пьянства и разврата. Отсюда их кровавые ссоры с добрыми гражданами Парижа, которых они ненавидели и которые подчас с лихвой расплачивались за их нападения.

В 1407 году двое из них, уличенные в убийстве, были приговорены к виселице, и приговор привели в исполнение. Но так велико было смятение, произведенное в университете нарушением дарованных ему льгот, что префект Парижа, Вильгельм Тионвиль, был вынужден издать приказ о снятии тел с виселицы и позволить схоронить их с почетом и надлежащей церемонией. Это признание привилегий университета только ухудшило положение дел, и в продолжение многих лет беспорядки все возрастали.

В наш план не входит рассказ о всех буйствах университета и о мерах, принятых к их искоренению. Напрасно преследовала их светская власть, напрасно Ватикан разражался грозными указами — ничто не помогало. Можно было подкосить, но не искоренить дурную траву. Их ссоры передавались от поколения к поколению, и предмет их старинных препирательств с аббатом St. Germein des Pres — после тридцатилетней непрерывной борьбы — представлен на рассмотрение Папы, который совершенно справедливо отказался произнести решение в пользу той или другой стороны.

Таковы были студенты Парижа XVI века, таковы были свойства шумного сборища, осаждавшего двери Наваррской коллегии. Причиной, по которой собралась эта беспорядочная толпа, было, по-видимому, желание студентов присутствовать при публичных прениях или ученом диспуте, происходившем в большой зал коллегии, перед которой они теснились, и разочарование при виде закрытых дверей и при отказе впуска вызвало их теперешнее мятежное настроение.

Напрасно алебардисты, поставленные у дверей и силившиеся удержать своими пиками толпу, старавшуюся пробиться вперед, говорили, что зала и двор переполнены, что и для доктора прав не нашлось бы места, что они получили строгое и неукоснительное приказание не впускать никого ниже звания бакалавра или лиценциата и что мартинисты (студенты, не жившие в стенах университета и не находившиеся на пансионе в коллегии) и такие новички, как они, не имеют никакого права быть впущенными.

Они отвечали, что это были не простые прения, не обыкновенный диспут и что все имеют одинаковое право присутствовать. Что дело идет не о простом ученом, слава которого не простирается за пределы его деятельности и которого слышать пожелали бы очень немногие и еще меньшее число — поддерживать с ним диспут, но об иностранце высокого звания, пользующемся большим почетом, столь же замечательном своими познаниями, как и блестящими наружными качествами.

Напрасно старались опровергнуть их доводы тем, что на собрании присутствуют не только важнейшие представители университета, старейшие доктора богословия, медицины и права, профессора словесных наук, риторики и философии и множество других сановников, но что диспут удостоен присутствием господина де Ту, первого президента парламента, и ученого Иакова Августа, одного государственного секретаря и Парижского губернатора г-на Ренеде Вилькье, посланников Елизаветы Английской и Филиппа II Испанского и многих господ из их свиты, Пьера Бурделя, аббата Брантома, г-на Мирона, доктора его католического величества Генриха III, Козьмы Руджиери, главного астролога Екатерины Медичи, королевы-матери, знаменитых поэтов и писателей — Ронсара, Балфа и Филиппа Депортье, известного адвоката при парламенте Этьена Паскье, а также — и это составляло самое важное возражение — двух главных фаворитов Его Величества, стоявших во главе правления, господ Жуаеза и д'Эпернона.