Николай Егоров - Всадник на вороном коне

• Название: Всадник на вороном коне
• Автор: Николай Егоров
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Детская проза
• Год: 1983

Юные герои повести мечтают, как и все мальчишки, поскорее вырасти и совершать подвиги. Они порой попадают в самые невероятные ситуации, и только дружба, товарищество выручают их.

---

— Реже! — крикнул сержант.

Грузный и почти обессилевший, плелся Юра, и шедший последним Прохор Бембин наступал на пятки, подтрунивал:

— Без каблуков останешься — не жалуйся! Я готовлюсь к кроссу, и мою прыть все поймут!

— На месте!

Юра ждал следующую команду и упрямо имитировал ровный бег на месте. Выходило что-то кривое: одна нога грузно падала на землю, другая ставилась осторожно, боязливо.

— Отделение, стой!

Ах, какими прекрасными, какими музыкальными, какими приятными для исполнения бывают команды! Они доносятся до твоего сознания, и ты начинаешь понимать, как они умны, благотворны, метки! Во что превратилась бы жизнь солдата без этих отточенных временем команд, без этих миллиарды раз повторенных и вечно неповторимых команд!

— Нале-во!

Повернемся налево. Там стоит командир отделения, добрейшая душа — сержант Ромкин.

Юра стоял вытянувшись, словно ничего не случилось, словно ничто не мучило его. Единственной заботой было: держаться, как все, затеряться среди ребят, ничем не выделяться.

— Рядовой Козырьков, снимите левый сапог…

— Какой?

— Тот, в котором ноге больно. Левый.

Юра наклонился, приставил каблук левого сапога к носку правого.

— Сядьте, нечего акробатикой заниматься!

Юра опустился на землю, морщась от боли, стянул сапог, с облегчением сбросил свернувшуюся в жгут портянку.

Сержант оглядел стопу:

— Как же вы так?

— Да вот — портянка…

— Она сама наматывается на ноги, портянка? — рассердился сержант. — А если бы в кровь растерли? Какая тогда с вас служба? Ноги, как оружие, надо беречь!

— Для отступления? — съязвил Бембин.

— Отставить, рядовой Бембин!.. А у вас что с ногой? — спросил Ромкин Журихина.

— У меня? У меня вроде все в порядке…

— Вроде? Посмотрим — разувайтесь.

Костя неохотно сел, снял сапог, пистолетом выставил ногу, на лице изобразив беззаботное: говорил же — все в порядке!

Раздражение снова накатило на сержанта, он нахмурился и процедил сквозь зубы:

— Тоже мне! Сапоги перепутали! Толчетесь там, этак еще головы перепутаете! Разменяйтесь!

Костя и Юра обменялись левыми сапогами. Юра переобулся — нога в сапоге была как влитая, хотя набитое место и болело.

— Вы мне эту стыдливость бросьте, — выговаривал сержант. — Мученики сыскались, молчуны! Что бы ни стряслось — надо командиру доложить. Без утайки!.. Я на вас рассчитываю, а вы теряете боеспособность. Да еще помалкиваете. Я так считаю: лучше самое строгое наказание получить, чем скрыть недостаток и подвести товарищей! Верно я говорю, рядовой Бембин?

— Верно.

— Так-то, — удовлетворенно закончил сержант, перестроил отделение и опять повел бег.

Трудно было начинать бег снова — с первых шагов пришлось подстегивать себя. Но метров через полтораста ноги «разбежались», дыхание установилось, и все уже представлялось не таким страшным. Когда отделение начало растягиваться, сержант опять переместился в замыкающие.

— Подтянуться, подтянуться, — приговаривал он. — Не отпускать переднего, держаться за него, иначе тяжелее…

Юра «вцепился» в Сусяна, который с упорной деловитостью отмерял метр за метром. Он был сильный и стойкий человек, и хорошо было следовать за ним, одолевать дистанцию в том ритме, который задавал он. Впрочем, в этом ритме бежало все отделение. И сержант, который снова вышел вперед.

Юра не смотрел по сторонам, ни слова не говорил — он весь сосредоточился на беге: толчок, еще толчок, секунда, еще секунда — все короче дистанция, все ближе конец, все ближе отдых.

Толчок, еще толчок. Секунда, еще секунда. Метр, еще метр…

11

Если б кто спросил Юру до армии, какой ему видится солдатская служба, что он ответил бы? Хоть разное читал о важных мелочах, о будничных заботах, разное слыхал, ответил бы, что служба в армии — это стрельба по целям, это танковые атаки, это ракетные залпы, это подвиги, которым есть место и в мирной жизни. А на деле? На деле служба — учение, учение, учение: учишься стоять, учишься ходить, учишься целиться, учишься заправлять койку, носить солдатскую одежду, есть по распорядку дня…

В столовой, на завтраке, Юра равнодушно жевал котлету и ковырял вилкой картофельное пюре. Еда не лезла в горло, и Юра снова и снова перемалывал ее в зубах, жалея, что некуда выплюнуть. Потом все-таки заставил себя проглотить мягкий комок и потянулся за кружкой с чаем. Аппетита — ни грамма. Неужто заболел? Измерить бы температуру — должно быть, подскочила… Хорошо бы заболеть, попасть в госпиталь, отлежаться там денька три.

Юра вслушивался в себя — не похоже, чтоб захворал. Блажь кислая.

Отхлебнул чаю, поставил на стол.

Сержант приподнялся на своем месте:

— Ты вот что: не кисни. Последнее это дело. Закиснешь — все кувырком пойдет…

Слева от главного входа в казарму — металлическая решетчатая стена с решетчатой дверью. Это — четвертая стена просторного светлого помещения с широкими зарешеченными окнами. В глубине — пирамиды с оружием, шкафы с различными стрелковыми приборами, на первом плане — тяжеленный длинный деревянный стол для чистки автоматов. Порядок, чистота, строжайшая тишина, словно не решетка, а невидимая звуконепроницаемая преграда воздвигнута между коридором и ружпарком.

Прямо от главного входа в казарму — дверь в ленинскую комнату. Здесь та же чистота, порядок, тишина. Солдаты, входя в это помещение, хоть на миг, но задерживаются у порога. Точно расстаются с чем-то неуместным тут и проникаются иным, без чего нельзя.

Юра шагнул в ленинскую комнату, в ее задумчивый свет, в ее сосредоточенный покой. Неторопливо прошел по узкой пластиковой дорожке, вдоль которой стояли столы — каждый на двоих. Не впервые Юра здесь, с закрытыми глазами может сказать, где что. На одной стене — все о Ленине, на второй — все об армии и трудовой жизни народа. На третьей — все о своей части, ее истории и боевом пути, о мирной учебе солдат. В простенках между окнами — портреты министра обороны и его заместителей. В углу — стенд с книжками-биографиями наших знаменитых полководцев. Возле стенда — стеллаж с подшивками газет и стопками журналов.

Музей. Библиотека. Читальный зал. Учебный класс. Хранилище того оружия, без которого рота — не рота, как без автоматов.

Строгость, скупость и выразительность всего того, что здесь было, понравились Юре еще в тот раз, когда он вошел сюда впервые. А сейчас его внимание приковало почти постоянное чередование фотоснимков, на которых были картины труда и картины боя. Они перемежаются, картины труда и картины боя. Ленин на военном параде. Ленин на испытаниях электроплуга. Первоконники в строю. Крестьянка угощает молоком красноармейца. Танки идут в атаку. Ковш с расплавленной сталью плывет по цеху. Артиллеристы ведут огонь, голова наводчика в белой повязке с пятнами крови. Мальчишка-токарь обтачивает корпус снаряда. Пограничник с собакой. Огромное хлебное поле и комбайн на его краю.

Нельзя представить ни одного дня жизни нашей армии без жизни на колхозной земле, в заводском цехе. Разве можно понять молодого солдата Жору Белея без его завода? А Сусяна без совхоза, в который он вернется? А Прохора без его родной степи?

Ребята сосредоточенно занимались, склонясь над небольшими томиками уставов. Самоподготовка была в разгаре.

Тот, кто составлял эти уставы, думал об одном: быть правильно понятым — скупой, строгой, точной, не допускающей даже самой маленькой двусмысленности, была речь уставов. Вчитываться в них нелегко — не стихи. Сжав голову ладонями, Юра вникал в четкие строчки и не заметил, что в комнату вошел капитан Малиновский. Сусян вскочил, Юра взглянул на него и тоже вскочил.

— Сидите, сидите, — тихо сказал капитан и неторопливо пошел по комнате.

Ребята провожали его глазами, он показал рукой: садитесь, занимайтесь своим делом.

Дойдя до окна, капитан развернулся, постоял, задумавшись, и сел за свободный стол. Снял фуражку, не глядя, положил за спину, на подоконник.

Юра вдруг вспомнил, что впервые видит капитана с непокрытой головой. Вспомнил, наверно, потому, что удивился: волосы у капитана светлые, мягкие, вьющиеся; теперь обычно сухое и жестковатое лицо офицера сделалось простым и юным, хотя оставалась седина на висках, не исчезли морщины у рта, по-прежнему грустно и остро смотрели глаза.

Капитан тихо попросил Прохора, сидевшего напротив, и тот подал стопку журналов «Советский воин». Капитан неторопливо перелистывал журналы, и ребята снова занялись уставами…

Время, отведенное на самоподготовку, шло к концу. Ребята устали, начали перешептываться.

Капитан оторвался от журналов:

— Может, вопросы у вас есть? Может, не все ясно — давайте разберемся.

— Разрешите? — поднялся Прохор Бембин. — А можно такой вопрос: как вы совершили свои подвиги на войне?