Леонтий Раковский - Кутузов

• Название: Кутузов
• Автор: Леонтий Раковский
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1987

Роман о великом русском полководце и выдающемся дипломатическом деятеле Михаиле Илларионовиче Кутузове.

---

Откуда-то со стороны берега моря доносилось жиденькое пение: несколько неспевшихся голосов тянули "со святыми упокой". Снова кто-то умер от поноса, не дождавшись штурма турецкой крепости.

— Михаил Илларионович! — окликнули сзади.

Кутузов обернулся. К нему шел, размахивая снятой с головы каской, непоседливый, энергичный генерал-аншеф Суворов — восходящая звезда русской армии, герой Туртукая, Козлуджи и Кинбурна. Любимец солдат.

— Здравия желаю, Александр Васильевич! — живо приветствовал его Кутузов.

— Ваши егеря — молодцы! Как ловко-то "языка" добыли, помилуй бог! Слыхал, слыхал! — хвалил Суворов, пожимая Кутузову руку. — Ну что ж? Сидим у моря, ждем погоды? — спросил генерал-аншеф.

Осторожный Кутузов только улыбнулся.

А Суворов, не дождавшись ответа, с жаром заговорил, — видимо, наболело:

— Князь Потемкин так спешил к Очакову: помилуй бог, двести верст тащился тридцать пять суток. Словно баба на богомолье. Я вон из Минска до Варшавы — шестьсот верст — отмахал за двенадцать дней. Принц де Линь смеется: фельдмаршала, мол, задержала на Днепре вкусная рыба. Как говорится: либо рыбку съесть, либо на мель сесть. Вот и сел на мель. Сидит и глядит. А одним гляденьем крепости не возьмешь! Турок считает: раз толчемся на месте, значит, слабы. Ободрился. Лезет сам. Не таким способом бивали мы басурман! Послушался бы меня — давно Очаков был бы наш! Помилуй бог, штурм — дешевле всего. Наши вон без штурма кажинный день мрут, как мухи. И выйдет по солдатской поговорке: турки падают, как чурки, а наши здоровы — стоят без головы. Не правда ли? Знаем одно — палить из пушек.

— Бомбардировки ретраншемента не достигают цели, — согласился Кутузов. — Мы поздно оценили значение передовых турецких пунктов-садов.

— Верно! А кому тут и оценить? Инженер-генералу Меллеру? Сюда бы наших старичков: вашего батюшку Лариона Матвеича или тестя, Илью Александровича Бибикова. Вот это были инженеры.

— Да, — вздохнул Михаил Илларионович. — Старики умерли…

— А он сидит, боится шевельнуться: мины! Ждет, когда лазутчики купят в Париже и пришлют ему полный план, где в Очакове заложены мины. А я не побоюсь! Мне надоело сидеть, помилуй бог!

И он побежал дальше, точно сию минуту собирался на штурм.

Кутузов смотрел вслед Суворову и думал: все такой же — пылкий, горячий.

А князь Потемкин чересчур уж осторожен!

Бригадным командиром Потемкин был хорош, а вот главнокомандующий из него получился никудышный.

IV

В палатке стало совершенно темно. Кутузов велел денщику зажечь свечу: хотел написать в Петербург жене. Домой Михаил Илларионович писал часто.

Как быстро летит время! Кажется, вчера женился, а вот уже прошло больше десяти дет! И у них уже пятеро маленьких дочерей. Самой младшей, Дарье, нет еще и полугода…

Михаил Илларионович писал письмо, спрашивал о здоровье детей и живо представлял себе всех их.

Старшая, Прасковья, уже совсем большая — ей одиннадцатый год. Но самая любимая — это средняя, пятилетняя Лизанька, толстенькая, черноглазая. Вся в Бибиковых.

Когда Михаил Илларионович уезжал в армию и старшие девочки плакали, Лизаньку уговорили, что папа уезжает ненадолго.

И она повторяла: "Ты скоро вернешься, скоро?" — "Скоро, скоро", — отвечал папа, прижимая девочку к себе.

Михаил Илларионович не писал жене о том, что в лагере свирепствует кровавый понос и гнилая лихорадка, чтобы не тревожить родных. Написал лишь, что маркитанты пользуются случаем, невероятно дерут за все продукты и что под Очаковом плохо с дровами — не на чем готовить еду. Рассказал, как он сжег свою коляску: на каждом колесе денщик Ничипор сготовил ужин, а на оглоблях — обед.

"Написать о том, как 27 июля Суворов все-таки атаковал передовые укрепления Очакова, а Потемкин не поддержал его? Нет, не стоит!" — решил Михаил Илларионович.

В это время из ставки фельдмаршала послышалась веселая музыка: начинался всегдашний вечерний концерт, на который очаковские собаки отвечали нескончаемым лаем.

Кутузов продолжал писать:

"Нет ничего смешнее, как читать в разных немецких, французских и прочих ведомостях о действиях нашей армии, все ложно, бесчестно и бессовестно написано…"

Вдруг за палаткой послышался конский топот и какие-то возбужденные голоса.

Кутузов вышел из палатки.

С десяток егерей окружило двух ахтырских гусар, проезжавших мимо.

— В чем дело, ребята? — спросил Кутузов.

— Турки у лимана захватили в плен корнета и гусара, ваше превосходительство, — отвечал егерь.

— Как так?

— Ввечеру корнет и трое гусар поехали за тростником.

— На ночь глядя — за тростником? — удивился Кутузов.

— Так было приказано корнетом, ваше превосходительство, — объяснил гусар.

— Ну и что же дальше?

— Поехали, а турки у лимана их и схватили.

— Как же это? Ведь не слышно было ни выстрелов, ничего…

— Их благородие даже пистолетов из ольстреди не выняли, — рассказывал гусар.

— Как фамилия корнета?

— Шлимень.

Кутузов усмехнулся, думая: "Нарочно передался, подлец! Вон и степь подожгли".

Из степи несло на русский лагерь дымом и гарью: в степи горела трава. В сгущавшейся ночной темноте пожар представлял мрачную, зловещую картину.

А в ставке князя Потемкина гремела, не умолкая, веселая музыка.

V

Уже второй день очаковские пушки молчали, словно их и вовсе не было. Левофланговая русская батарея, ближе других расположенная к крепости, отдыхала.

Неожиданным роздыхом воспользовались и бугские егеря, прикрывавшие батарею. Полковник разрешил одной роте постирать белье. Августовский день был благостен, тепел и тих.

Егеря расползлись по берегу — стирали, сушили, купались.

С высокого минарета, выглядывавшего из садов очаковского предместья, прокричал муэдзин, призывая правоверных к полуденной молитве.

Намаз окончился.

И тут турки, таившиеся в соседних буераках, как мыши, стали стрелять из ружей по егерям.

Егеря лишь посмеивались: толку от этой стрельбы для турок — никакого.

— Мало каши едал осман! Придется еще подучиться стрелять!

— Пусть его потешится.

Разложив на камнях и по берегу выстиранные сорочки и порты, егеря сидели под откосом, в укрытии. Несколько человек еще купалось в море. И вдруг нежданно-негаданно раздался пушечный выстрел и в самую середину разложенного белья грохнула бомба.

Вместе с песком и камнями полетели в стороны ошметки солдатского бельишка. А берег окрасился кровью — двое егерей оказались ранеными. Егеря бросились собирать непросохшее белье и бежали к своим.

Турецкие пушки били по берегу, но на этот раз ядра падали в воду, подымая фонтаны радужных брызг.

Артиллеристы посмеивались сверху:

— Басурман — дурак: каждый выстрел стоит двадцать пять рублей, а за все эти латаные порты да сорочки маркитант и пятерки не даст.

— Тебе, конечно, не жалко — чужое, а мне сорочка дороже ста рублёв! Потому как она у меня остатняя! — говорил в сердцах егерь, с трудом натягивая на себя еще сырую сорочку.

На батарее раздалось знакомое:

— …То-овсь!

Русские пушки стали отвечать.

С первого выстрела угодили в самую площадку минарета.

— Пусть мулла благодарит аллаха, что успел убраться оттуда!

И тотчас же на очаковских валах показались белые и красные знамена. И турецкая пехота, надеясь, что егеря не успели одеться, высыпала из буераков и садов с истошными криками "алла".

Егеря приняли их в штыки.

— Вот тебе за мои порты! — кричал кто-то.

Все смешалось — чалмы и каски.

А батареи били через головы пехоты друг по другу.

…Генерал-майор Кутузов проверял с капитаном Резвым ведомости на продовольствие 2-го батальона, когда к нему от 1-го батальона прибежал егерь:

— Ваше превосходительство, турки зачали трепалку!

— Слышу! — спокойно ответил Кутузов.

— Их сила большая. Страсть. Головы нашим режут. Полковник просит сикурец!

Кутузов понял, что дело серьезное. Он бросил ведомости и кинулся выводить 2-й батальон.

Залились егерские трубы.

Капитан Резвой задержался в палатке, складывая ведомости.

2-й батальон уже поспешил на выручку к своим.

Резвой бежал сзади, с тревогой думая о генерале: "Ну что он сам всегда впереди? И ведь больше сорока годов, а бежит как молоденький!"

2-й батальон вступил в бой.

Где-то впереди виднелась плотная фигура генерал-майора.

Вот он остановился, машет шпагой, увлекает егерей вперед — и вдруг зашатался:

— Что это? Опять ранили? Ах ты господи!

Резвой бежал изо всех сил. Янычарские пули визжали вокруг.

Когда капитан подбежал к группе егерей, склонившихся над упавшим командиром, он увидел: по щеке Михаила Илларионовича на мундир льется кровь.