Дино Динаев - Контракт Султанова

• Название: Контракт Султанова
• Автор: Дино Динаев
• Жанр: Научная Фантастика

Жил-был писатель. Его не подставили, его КИ-НУ-ЛИ. Лишили семьи, работы, любимого дела. Но он не сдался! Выкрутился, спас себя и еще 96 человек. Почему именно 96? Читайте и узнаете. Пока писал, сам влюбился в этот роман.

---

— Продолжай, Машка! — гоготнул Утюгов.

— Рассказывайте, Мышковецкий, какие темы раскрывал на своих лекциях истец, — Сенаторов буквально вился около пацана.

— Про секс рассказывал, — покраснев, сказал Мышковецкий.

— Какой ужас! — возмущенно охнула Виолетта Сергеевна.

— Интересно! И какой же предмет вел у вас истец, позвольте полюбопытствовать. Этику семейной жизни?

— Литру. Литературу то есть.

В зале опять довольно хохотнул Донат. Гемлер постучала по столу. Пальчиком. Выглядела она очень довольной.

— И чему же учил вас этот так называемый секс-литератор?

— Рассказывай, Машка, не тушуйся! — выкрикнул с места Утюгов.

Вообще-то, Мышковецкий практически ничего не приврал. Он непритязательно пересказал то, что говорил Султанов, только своими словами. С другой стороны даже "Ромео и Джульетту" можно представить как порнографию. Султанова от погружения в мир творческих изысков отвлек яростный шепот Утюгова: "Ну, я устрою этому писателишке задрипанному! Соплей перешибу!" Не стесняясь судьи, переросток грозил Султанову кулаком с массивными золотыми печатками на толстых, с сосиску, пальцах. Обращенное на Султанова лицо Маргулис горело праведным гневом. Дивулина смотрела куда-то вниз. Лицо ее было пунцовым. Утюгов по-хозяйски обнял ее за плечи и ухмыльнулся. Ухмылка была предназначена Султанову. Дивулина даже не сделала попытки освободиться. "Глядишь, и в постель потащит, не станет вырываться", — подумал Султанов. Он изо всех сил старался не дать разгореться в себе комплексу вины, чувствуя, что в противном случае, его попросту раздавят. До этого случая ему не приходилось судиться, но даже с его малым опытом он понимал, что происходит что- то не то. И дело даже не в нем. Хоть он и не знал, как себя вести в таком случае, он пытался как-то дистанцироваться от происходящего. Это было трудно, потому что его все время дергали. "Они пытаются вывести меня из равновесия"! — понял он. Неизвестно, зачем и кто заказчик, но все идет именно к этому. Султанов пытался изгнать из головы эту странную мысль, но та упрямо возвращалась вновь и вновь.

Мышковецкий продолжал нудным голосом, бросая взгляды на Утюгова, повторять одни и те же моменты, говоря уж совершенно непотребные вещи, но Султанову, наконец, удалось сделать так, что он перестал воспринимать весь этот параноидальный бред. В этом ему помог простой прием. Он пытался представить себе, что бы сделал на его месте Быстрец. Картина получалась занятная. Султанов даже улыбнулся. Напрасно, он это сделал, потому что Сенаторов мгновенно почуял перемену в настроении.

— Он еще улыбается! Я думаю, суду все ясно, — безапелляционно заявил он. — Спасибо, мальчик. Теперь мы имеем достаточное представление о том, какой истец преподаватель.

— Я рад за вас, — проговорил Султанов.

— Слышали? — вскричал адвокат. — Его судить надо за развращение малолетних, а он еще издевается над нами, — он сделал паузу, остужая праведный гнев. — Но да Бог ему судья.

— Не поминай имя Господа всуе, — опять встрял Султанов.

— Негодяй! — прошипела Маргулис. — Как у него язык только повернулся? Это же дети!

Сенаторов подошел вплотную, кольнул взглядом сквозь сверкнувшие очки и тихо проговорил:

— Сейчас тебе будет не до шуток. Я прошу вызвать следующего свидетеля. Его зовут Вениамин Герберт!

Султанов вскочил со стула и воскликнул:

— Я прошу прекратить этот спектакль! При чем здесь моя литературная деятельность! Я, кажется, развожусь, а не вступаю в союз писателей!

— А вас туда еще никто и не примет, — ехидно улыбнулся Сенаторов. — Свидетель поможет нам раскрыть некоторые аспекты вашего творчества. После чего мы будем иметь представление о морали, которую вы пытаетесь протолкнуть в своих опусах. Язык не поворачивается назвать их романами. Все это делается с целью лучше охарактеризовать истца. Я полагаю, что в интересах дела о разводе суд имеет полное право узнать некоторые подробности.

— Суд считает это требование законным, — заметила Гемлер.

— Делайте, что хотите, — Султанов махнул рукой и сел.

Появился Веничка в своем нестиранном платке на шее, поставил сетку на пол. Некоторое время Султанов смотрел только на нее. В ней были пустые бутылки.

— Представьтесь, — велела Гемлер.

— Вениамин Герберт, — ответил Веничка своим зычным голосом. — Член Алгинского отделения союза российских писателей.

— Вы читали книги Султанова?

— Я был назначен издательством его редактором.

— Что вы можете сказать конкретно?

— Пишет гладко, но писать сейчас все умеют. Сюжет вязкий, не знаю, что издатель в нем нашел. Лучше бы про войну на Украине писал.

— Мы не об этом, — поморщилась Гемлер. — Что вы можете сообщить конкретно по смыслу произведения Султанова?

Веничка зыркнул глазами на Султанова, и тот сразу понял, что сейчас что-то будет. Лучше бы он ошибся. Судя по всему, его решили доконать.

— Бред, — емко сказал Веничка.

В зале возник уголок всеобщего довольства. Смеялись Сенаторов, Донат с Галкой, Гемлер, подростки вообще ржали. Не смеялась только Дивулина.

— Что вы смеетесь? — крикнула она, голос ее предательски сорвался. — Вы хоть читали его книги?

Адвокат сразу вцепился в бедную девушку:

— А вы читали?

— К сожалению, книги Султанова у нас не издаются.

— Тогда помолчите! — выкрикнул Сенаторов. — У вас есть возможность узнать, что это за книги Султанов ваяет у нас под боком. Продолжайте, свидетель!

Веничка сипло откашлялся и продолжил.

— Писательство-особый дар, но Султанов им не обладает. Ему свойственна мнительность и повышенная тяга к изображению насилия. В его понимании люди остаются таковыми только до той поры, пока дело не касается их лично. Не важно чего. Их денег, женщин, жизни, жизни их близких. Тогда люди моментально забывают о том, что они люди. И превращаются в беспощадных жутких скотов!

Это он хорошо сказал для писателя, подумал Паша. Смачно.

— Черно-белое у истца видение мира. Ближе к черному, — констатировал Сенаторов. — Разве человечество состоит из одних лишь уродов? А как же творения великих зодчих прошлого, художников, мыслителей.

— А как же десять тысяч войн? — как бы, между прочим, спросил Султанов.

— Не прерывайте адвоката, истец! — сурово одернула его Гемлер и более ласково обратилась к Сенаторову, словно мать родная. — Продолжайте, коллега.

— А что я? Пусть свидетель расскажет о главном "герое" этого горе-писателя.

— Да ты хоть пару строк написал за свою жизнь? — возмутился Султанов.

— Да такую ерунду, которую вы пишите, написал бы с легкостью, — без обиняков заявил Сенаторов. — Расскажите свидетель про этого "героя" в очень больших кавычках.

Веничка лишь крякнул. Да, про Быстреца можно было много чего порассказывать. Так что поначалу Веничка говорил односложными предложениями.

— Отморозок. Нелюдь. Негодяй. Полное ощущение, что живет на свете один. Никаких понятий о чести. Никаких тормозов. Голая рефлексия. Этакий волк на двух ногах.

— Господи, — вздохнула Гемлер. — Как хорошо, что таких так называемых писателей не издают в нашем городе.

При этих ее словах Султанова словно кольнуло в самое сердце.

— А кстати, Веничка, почему меня не издают в родном городе? — громко спросил он через весь зал, и Герберт непроизвольно втянул голову в плечи.

— Мракобесие, современное мракобесие, — продолжил он уже не так бодро.

— Может, поэтому и не печатали, чтобы ты оказался единственным консультантом? — продолжал гнуть свое Султанов.

— Прекратите давление на свидетелей! — рявкнула Гемлер. — Это последнее предупреждение. Если последует еще одно, вас выведут из зала. Вам все ясно?

— Абсолютно! — Султанову стало понятно, что, судя по всему, досидеть до конца процесса ему не суждено.

— Свидетель, скажите, по какому принципу велся отбор авторов? — обратилась Гемлер к Герберту.

— Издатель прочел первые десять листов и решил, что эту вещь будут покупать.

— Десять листов? — деланно изумился Сенаторов и патетически воскликнул. — Где взяться Толстым и Пушкиным в наше время?

— Обычно читают еще меньше. Достаточно одной страницы, технику видно сразу. Это все равно, что как по тому, как человек берет нож, сразу видно, умеет ли он с ним обращаться, — по инерции возразил Веничка, и Паша не замедлил в него вцепиться, это был его последний шанс.

— Так значит, я умею писать книжки? — спросил он. — Отвечайте! Что де вы молчите? Может быть, вы сообщите суду побудительные причины, заставившие вас взяться за редактирование книг, о которых вы выразились столь уничижительно? Только не вздумайте врать, лжесвидетельство карается по закону!

— Я не помню, — с натугой проговорил Герберт.