Константин Плешаков - Богатырские хроники

• Название: Богатырские хроники
• Автор: Константин Плешаков
• Издательство: АРМАДА: «Издательство Альфа-книга»
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006
• ISBN: 5-93556-696-6

Тетралогия Константина Плешакова переносит в мир древней славянской магии и эпоху войн со Степью. Описываемые в книге события фантастичны, но вполне вероятны, богатыри не похожи на почти лубочных васнецовских персонажей, это люди из плоти и крови. Привычные сказочные и былинные сюжеты предстают в неожиданном свете: великие битвы, ратные подвиги, Святополк и колдовская девка Маринка, невинно убиенные Борис и Глеб, неодолимое зло в лице вечного врага героев — Волхва.

---

— Опоздаешь — с Волхвом сойдусь… Что ты кудесник, что он…

— Смотри сам, князь, — сказал я, поднимаясь. — На то ты над людьми поставлен, чтоб самому решать все.

— Уйди поскорей, Добрыня, — промолвил князь, прищурившись на огонь, — а то не выдержу я и воинов кликну. Не умеешь ты с князьями разговаривать. Мужиком родился, мужиком и помрешь. Землю тебе пахать, а не по коврам дорогим разгуливать. Не люблю я тебя и не очень-то тебе верю. Уйди с глаз моих…

Через десять дней, проводив князя в Чернигов, я выехал на север.

Новгород для Рюриковичей — крепость. Как только погонят их из Киева или еще откуда, так в Новгород бегут они и там хоронятся. В Новгороде варягов много и до земли Варяжской недалеко. В случае чего, к родичам уйдут Рюриковичи, хоть язык праотцов уж и забыли почти.

Вот и Ярослав сидел теперь в Новгороде. Писал он отчаянные грамоты северным родственникам, но не спешили те на помощь. Разбит Ярослав был, а не любят люди поверженным помогать; на дух не переносят неудачу люди.

Между тем Ярослав не сдавался, бежать за море не хотел, а был намерен биться до последнего и кружить по всей земле, уходя до времени от Мстиславовых ратей, — хоть в снега северные уйти, но только дружину свою сохранить для битв будущих. Не отчаивался Ярослав и каждый день обещал в Киев вернуться. Это был добрый знак.

Все эти новости я узнал от Алеши. Он, конечно, загодя почуял, что я еду, и выехал встречать меня далеко за городские ворота.

Я тут же принялся уговаривать его немедленно отправиться к Учителю. Поначалу Алеша не соглашался, но в конце концов признался, что Ярослав надоел ему хуже горькой редьки и что проку от его пребывания в княжьем стане не много.

— Во время битвы прикрыл я князя, а теперь пускай сам гуляет. Не надобен ему богатырь, чтоб по лесам белкой неприметной шмыгать, от Мстислава уходя. Все равно шуму я в таком случае наделаю непременно и его присутствие выдам. Скажу — через три луны в Новгород вернусь, а коли уйдет он из Новгорода к тому времени, пускай весть мне оставит, где искать его. Это Волхва не сыщешь, а Ярослава-князя найти — нехитрое дело.

О моем приезде Ярослав не знал. Алешу отпустил неохотно, к опеке его привыкнув. Да только правильно мы от Рюриковичей ушли: не надо князей баловать.

Через день поехали в скит.

На этот раз дорога нам выпала легкая, но хмурая. Уже наступила зима. В нынешнем году она была мягкой, и это было великое благо: после прошлогодней ледяной стужи и засушливого голодного лета больших холодов ныне многие бы уже не перенесли. Появился и хлеб: зерно в Русскую землю волжские булгары поставили без обмана. Зимовать было трудно, но уж мало кто ожидал теперь вселенского мора. Однако весело никому не сделалось: земля была истощена непогодой и смутой.

Скит стоял в дремучих лесах недалеко от Новгорода. Учитель ушел туда много лет назад, как только поставил меня на ноги. В том скиту жила и мать моя, непрестанно молившаяся Богородице, чтоб та уберегла ее странствующего хмурого сына. И с матерью, и с Учителем виделся я редко — хорошо, если раз в год, но перед каждым отчаянным делом приезжал — не то попрощаться, не то благословение получить.

Нашему приезду они поразились как нечаянной радости — отчего-то не почуяли нас заранее (странные дела творились в тот год с Сильными людьми). Мать была все такая же, только печали прибавилось в глазах, Учитель же сильно постарел.

— В землю смотрю я, Добрыня, — сразу сообщил он мне, покашливая. — Недолго мне осталось в лесу сидеть и тебя ждать. Не позднее чем через три года помру, а может, и много прежде того.

Мать шепотом рассказала, что бывают дни, когда Учитель вовсе не встает с постели, и что травы не помогают.

— Ты б полечил его, Добрыня. Может, Сила твоя поможет, ведь любишь ты его.

— Не велика Сила моя… Сам друга к Учителю лечиться привез…

К тому времени уже не было сомнений в том, что увечье Алеши серьезно. Учитель долго осматривал его руку и так и сяк, окуривал разными дымами, пробовал пыль то пальцем, то пером, то ножом, то корнем. Наконец сказал:

— Плохо дело, богатыри. Не достать пыль эту. Как коснешься пылинки любой — вглубь уходит. Не дастся она в смертные руки. Одно — средство остается — руку немедленно отнять по локоть. Алеша усмехнулся невесело:

— Шутишь, Никита? Когда такое было, чтоб богатырь— да без правой руки?!

— Отнять руку надо, я тебе говорю, — упорствовал Учитель. — Головой отвечаю — тогда век твой долгим будет. А что до богатырей, так ты на меня посмотри: поднял я на ноги Добрыню и тут же в скит ушел. И ты ученика возьми, натаскай его как следует, а дальше от людей скройся в какой хочешь земле.

— Не годится, — сказал Алеша серьезно. — Разные мы с тобой богатыри, Никита. Во мне смирения нет и быть не может. И не уговаривай — не расстанусь я с рукой… Скажи лучше, когда в могилу-то она меня свести полагает? Дела мне нужно кое-какие до тех пор завершить да за Илью с Волхвом расквитаться.

— Не знаю. По-разному пробовал я — но ответа не добился. Плохо разбираю я Силу Итили. Не знаю даже, преждевременно прервется ли путь твой или с рукой раненой до старости глубокой жить будешь. Вижу, опасна пыль тебе, но спит до времени. А сроков никаких мне не разглядеть. Святогору то под силу одному было бы. Но уж много лет смертным сном спит Святогор, на делах тайных надорвавшись…

— Тогда и говорить нечего, — вздохнул с облегчением Алеша. — Коли ты смертной тени на мне не видишь, так и ничего. Может, обойдется все и внуков еще своих дождусь. Не дам руку резать, и говорить об этом больше не надо.

Несколько дней рассказывали мы Учителю про Скиму. Слыхал он о нем и раньше, да не верил, россказнями все вести считая.

— Вот Силу взял Волхв, — дивился Учитель, — и кто только дал ему такую… Упустил я вражину, вам охоту передал, а уж гляди — Илюша в могиле, а этот волкам теперь головы с плеч рвет…

Он пристрастно допрашивал Алешу о его встрече со зверем. Алеша только головой качал:

— Въедлив ты, Никита. Рано от дел отошел. Знал бы я — в четыре глаза бы на Скиму глядел. Как проведать мне теперь, шестипал он или нет? И куда усы его глядят — вверх или вниз? Мне б башку ему снести — и все, а в тонкости не вхожу я…

Сокрушался Учитель:

— Не все знание я Добрыне передал. Не смог: не похож на меня Добрыня. Вот теперь знание мое со мной в яму и уйдет, на Смородинку возвратится, невостребованное, а может, еще и пользу бы какую на земле принесло!.. Предчувствовали что-то прежние богатыри, зверя подобного давно ждали, меня к битве с ним готовили. Почти все растерял я, да крохи кой-какие остались. А бывает — кроху малую во вражину метнешь, а из него и дух вон.

Когда по весне мы стали прощаться, Учитель сказал, что едет с нами.

Два дня я его уговаривал, на коленях стоял, только что руки ему не вязал. Старый, да хворый, да от богатырской жизни отвыкший — да на Скиму!

Ничего не слушал Учитель. И конь у него нашелся в леске соседнем, и мешочек с травами Сильными наготове был. Только меч и кольчугу брать не стал.

— Монах я. Не от кого мне обороняться. И так в землю уж глаза смотрят. Ветошка я старая, а не воин. Перед носом Скимы мною помашете — а дальше хоть живым в землю закапывайте.

Не уговорили. Поехал. Никому кроме нас не открылся. Даже матери моей сказал, что в Царьград на богомолье собрался. Не поверила мать, ну да давно уж никого от подвигов не отговаривала… Правда, провожала нас с плачем, а мне напоследок шепнула:

— Ох, смотри ты за дедом да за Алешей! Уж давно так тяжело на сердце у меня не было!

Но только въехали мы в лес — и скрылись из глаз и скит и мать, стоящая на дороге, бессильно опустивши руки, и новая дорога началась…

Учитель не был ни грустен, ни весел. Безо всякого интереса смотрел он, как мы с Алешей на мечах бились, как Алеша со зверьем забавы ради разговаривал. Не интересовали его и рассказы о смуте. Он молча думал какую-то свою важную думу.

Чувствовал он себя неважно. В седле сидел прямо и переходы дневные не сокращал, но по ночам плоховато ему было.

— Видишь, как, — сказал мне раз Алеша, отъехав от Учителя подальше, — мы с тобой до старости учителей наших дожили и век их поздний покоили. А нам кто глаза закроет? Эх, Добрыня, Добрыня! Жидки мы с тобой, нам бы только с Волхвом Силой мериться, а о том, чтоб учеников взять, и речи нет… Трудно Русской земле без богатырей будет…

Разговоры эти нас обоих сильно расстроили, и в конце концов мы договорились: положить своим странствиям еще три года, а дальше учеников искать, троих каждому, и дальше вместе по земле ездить и богатырскому делу ребят обучать…

Когда пришла пора выбирать дорогу — на Новгород или на Чернигов, мы с Алешей заколебались. Как знать, куда забрел сейчас Скима-зверь? Но Учитель твердо сказал:

— На Чернигов едем.