Павел Кочурин - Затылоглазие демиургынизма

• Название: Затылоглазие демиургынизма
• Автор: Павел Кочурин
• Жанр: Современная проза

---

Вера на ферме жаловалась дояркам:

— Старшего уже и не тронь, чего доброго и сдачу даст.

— А ты и не ругай их, — сказала Анна, — и погорюй сами с ниќми, это лучше.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Еще год отмаялись, вели моховцы по осени счет послевоенного вреќмени, надеясь на облегчение жизни. Но она, жизнь-то, капризничала, дразнила нескладицей. Останавливалась и как бы топталась на месте, как норовистый конь, не больно хотевший повиноваться незадачливому седоку.

В одну из суббот, когда молотили рожь, появился в Мохове милициќонер со следователем. Машина остановилась возле конторы. В конторской избе помещалось три стола: самого председателя, дедушки, счетоќвода и общий свод бригадира-учетчика и кладовщицы, Агаши-Фронтовички. Дедушка мало бывал в конторе и стол его был всегда пустой. Слеќдователь и сел за него. Рядом с ним присел милиционер. Тут же появиќлся Саша Жохов. С ним Ленька и Колька Смирновы. Позвали понятых: Прасковью Кирилловну, старшую доярку и Мишу Качагарина. Все пошли к дому Васильевых, к одиноким сестрам — Матрене и Агафье глухой. Произвели в их доме обыск. В чулане нашли два узла ржи, по полпуда каждый в серых наволочках, вынесли найденное на улицу. Пока вели обыск в дом никого не пускали. Послали за дедушкой, разыскали его в поле.

Не успел он подойти к собравшимся на лужку у дома Васильевых, следователь тут же спросил, как бы обвиняя председателя:

— Вам известно, конечно, товарищ, Корин, что в колхозе, где вы преќдседателем, процветает хищение, растаскивают колхозный хлеб.

Дедушка, рассказывая об этом дома, сильно огорчался, что редко с ним бывало: в колхозе процветает хищение, воровство. Каково!.. Заќявлено с угрозой. И его самого подозревают. Бабушка Анисья ахает: что же будет-то?.. Если раньше Жоховы, случалось, и попадались на воровстве, грешили, то мужики, общество, сами разбирались. А тут милиция приехала.

На вопрос следователя на улице возле узлов ржи дедушка не отвечал. Поправил его своим вопросом:

— Вы хотите сказать, что это рожь колхозная?..

— Это и так всем ясно, — с вызовом ответил следователь.

Саша Жохов, прокурор, как его все называли, рассказывал мальчишкам о судах над расхитителями колхозного добра. Призывал их быть на стќраже, взывал им к бдительности. Говорил, где кто попадался, и школьники, пионеры это первыми выявляли, хвалил ребят Саша-Прокурор.

Закон был беспощаден. Вернее не закон, а разные указания и распоряжения. Судили колхозный люд за сено, накошенное на колхозном лугу и унесенное. За спрятанные в карманы и голенища сапог зерно с тока. За картофелину, прихваченную с полосы. И не задумывались, почему колхозника за это судят и забирают. Воровство ли это?.. Но увлекал азарт — ловля расхитителей, считая их "врагами народа". То, что ты, полуголодный, делаешь это вынужденно. И выходило, что все были по-своему правы: "Дай волю, так подчистую растащат колхоз". И другие расќсуждения: "Голодному-то как удержаться. Не вор же я, свое беру, коќли не отдают заработанное, то и вынужден".

Наволочки с рожью, завязанные узлом, вынесли отнароку для показа и острастки остальных. И Матрену вывели из своей избы. Тут и допрос учинили… На голове Матрены черный застиранный платок. Углы его поќвязаны под подбородком, надо лбом торчал "шалашик" из-под которого выбивались пряди седых волос. В этом платке и черном мужском пидќжаке Матрена смахивала на монахиню. Когда в тридцатом году разогнаќли Пречистенскую коммуну, монахини разбежались, боясь высылки, и ходили по деревням нищенками. Матрена и походила на такую монахиню. Под пиджаком у нее бумазейная заплатанная кофта. Кофту эту она носила всегда, а пиджак надевала только в дорогу. В глазах Матрены мутные слезы, но она не плакала, а страдальчески переживала не за свое го-ре. Ей-то самой чего бояться, заберут, так оно и лучше. Но вот кто-то другой будет наказан за то, что она сделала.

Дедушка знал, что у Матрены овинник был засеян пшеницей. Озадачиќлся, откуда вот взялась рожь?

Минут десять длилась какая-то неопределенность. Следователь, милиционер и Саша Жохов не торопились. Им-то все было ясно, пусть вот соќберется народ и поглядит на воровку. Ждали слов от дедушки, а он — от следователя и прокурора.

И вдруг Матрена, вскрикнув, упала в ноги дедушки. Больше некому было ей покаяться, повиниться. Перед ним и стыд, и к нему мольба.

Затряслась, зарыдала и открылась, что узлы с рожью нашла в тополях за овинником… Попутал нечистый, не для себя, для невестки с детками взяла, они голодные. Четверо у нее на руках. В Большом селе живет, там траву с березовой корой толкут и едят. С голоду ведь ребятишки помрут, мать-то уж еле ходит.

— Пошла с плетнем за отавой, — уже спокойней и внятней заговорила Матрена, веря, что такое объяснение поможет оправдаться… — Самим-то нам с Глашей много ли надо, а на малых-то деток как глядеть?..

Следователь и милиционер переспросили Матрену, как это ее "бес попутал?.." Вот и пусть назовет этого "беса". Старух и стариков не боќльно жалели. Глядели на них как в недоброе время ожесточившиеся хозяева на наработавшихся лошадей.

Дедушка молчал, как виноватый уже и в том, что племянники Матрены в Большом селе голодают. Рядом стоял Ленька Смирнов. Он чувствовал себя героем, это он выследил воровку. И ему хотелось рассказать дедушке-председателю о своем подвиге. Но каждыей раз, глянув на дедушку, останавливался. Видел, что дедушка жалел Матрену.

Вера, мать Леньки, радовалась, когда сын весной засеял овинник пшеницей. "Не узнаю парня, слушаться стал, и младший за ним тянется". Ленька с братом Колькой и впрямь чувствовали себя хозяевами дома, кормильцами. Захотелось посадить в проулке деревья, росли тут раньше березы, но их спилили на дрова в войну. С Колькой выкопали ямки возле пней и пошли за овинник с заступами в тополевые заросли. Там и наткнулись на прикрытые мусором узелки с рожью. Ленька сразу смекнул о неладном. Побежал было к дедушке-председателю. Но на улице встретил Сашу-Прокурора.

Саша велел Леньке и Кольке молчать. Пристращал и наказал строго следить за тополевыми зарослями, кто туда пойдет. Сам спешно отпраќвился на почту в Большое село, вызвал по телефону милиционера и слеќдователя.

Тетка Матрена пошла с пустым плетнем и косой в тополя. Потяпала в кустах, на дно плетня положила узелок и сверху прикрыла травой. Отнесла домой и тут же пришла вдругорядь…

Когда тетка Матрена упала в ноги дедушке, Ленька совсем растерялќся… А следователь и Саша Жохов принялись выпытывать у Матрены, кто принес ей в кусты рожь. Но Матрена одно твердила: "Наткнулась нечаянно, бес попутал…"

Видя, что во всем винят дедушку — Васильевы родня Кориным, и Матќрена не спроста ему в ноги повинно рухнула, Агаша Фронтовичка неоќжиданно для всех сказала, что это она вынесла узелки с рожью для Матрены. И велела передать сиротам-племянникам в Большое село. Приќходят к теткам поесть, а у них и у самих пусто.

При обыске у Агаши нашли отрез сукна на пальто. Все знали, что она купила этот отрез у Матрены. Агаша с отчаянием выкрикнула:

— Купила у нее, но не за рожь. Рожь для голодных ребятишек убиќтого на фронте отца.

Агаша все же уповала на Сашу. Поймет, войдет в положение, сам на войне был. Знает и то, что Матрена и она, Агаша, честно живут. И дедушка просил, и понятые — Прасковья Кирилловна и Миша Качагарин не заводить дела. Они сами, без суда во всем разберутся. Даже и слеќдователь и милиционер смягчились. Но у Саши-Прокурора была своя цель — засудить Агашу. А с Матрены и верно — какой спрос.

Агашу арестовали и тут же увезли.

Утром к дедушке пришел Ленька… Голова опущена, глаза, в пол. Мать убивалась, ночь не спала, плакала, сыновей не ругала, только сказала: "Что же вы, мученики мои, наделали-то. Чистого человека поќгубили".

— Дяденька Данило, я во всем виноват, — тер глаза Ленька, готовый сам на любую кару… — Саше-Прокурору проговорились. Думали власть справедливая… Вы-то бы Агаше-Фронтовичке и тетке Матрене свою ижиќцу прописали, чтоб неповадно потом было. А тут мамка на с Колькой клянет, доносчиками обзывает, шпионами говорит, растете. А ведь мы

только против воровства, чтобы честно все было. А тут вот так…

Дедушка положил Леньке руку на плеча, провел от порога в комнату, усадил на лавку, сказал:

— Вот видишь, Леонид, какая непростая у нас жизнь. Вроде и от правќды зло… Чего-то можно делать и говорить, а чего-то и нельзя. При каждом случае особый рассудок надобен… Раз тайно сделано, значит нехорошо, неправедно… — Задумался над своими же словами, помолчал. — Знамо, Агаша не воровка. И Матрена преступления не совершила. Преступление где-то вдалеке от нас ходит, а нас карает. И надо бы вот голоќдным-то помогать не запретами, а разумом в каждом случае. — И отвернувшись ровно бы самому себе сказал — подумал, но так, чтобы и Ленька расслышал: — А без утайки-то как, коли все под надзором. — Уже Леньке вслух: — Как ты не рассуждай, рожь-то, получается, украдена… Ты этот случай, Леонид крепко запомни. Потом, придет время сам во всем и раќзберешься… Что-то нас вот к неправедности и толкает. Большое зло выходит и из маленькой неправды… из полуправды. Ну что тут говорить, вы с Колюхой поступили так, как вас научили. Выходит, по правде. Но вот по правде неправедной. Надо вот, чтобы причин для неправд разных не было.