Эдна Фербер - Вот тако-о-ой!

• Название: Вот тако-о-ой!
• Автор: Эдна Фербер
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-8352-0420-5

Эдна Фербер – известная американская писательница. Ее роман «Вот тако-о-ой» в 1925 году был удостоен премии Пулитцера. Героиня этого романа Селина де Ионг, как и персонажи романа «Три Шарлотты» («девицы трех поколений», называет их писательница), характеры очень разные и в то же время родственные: это женщины самоотверженные и сильные, способные и на безрассудные поступки, и на тяжелый труд ради любви.

---

– О да, это женщина и, говорят, очень, очень интересная.

Дирк поручил вызвать к нему Даллас О'Мару. Она не отвечала на приглашение недели две. Дирк решил не ждать больше, советовался с другими художниками-специалистами по рекламе, смотрел их работы, выслушивал их проекты – никто из них его не удовлетворил. Оставалось мало времени, и он поручил своему секретарю вызвать Даллас О'Мару по телефону. Не может ли она прийти к нему сегодня же к одиннадцати часам?

– Нет, она работает до четырех у себя в студии.

– Тогда не придет ли она в контору в половине пятого?

– Да, это она может, но не лучше ли ему прийти в студию, где он увидит ее работы, различные рисунки – масло или карандаш – или белое и черное. Теперь она больше работает карандашом.

Все это было записано секретарем Дирка на доске у стола Дирка. Последний нетерпеливо швырнул окурок в пепельницу, бормоча: «Одна из проклятых артисток с настроением, которые пытаются стать великими» – и сам взял телефонную трубку.

– Соедините, мисс Роллингс, я поговорю с ней сам.

– Алло, мисс, гм, О'Мара! Это говорит мистер де Ионг. Я предпочитаю, чтобы вы ко мне пришли, и мы поговорим с вами здесь, в конторе.

– Что ж, если вы этого непременно желаете… Я полагала, что приход ваш в студию сберег бы время нам обоим. Я буду у вас в половине пятого.

Голос был низкий, медленный, словно ленивый, восхитительный голос. В нем была такая тишина, такое безмятежное спокойствие.

– Отлично, в половине пятого, – сказал Дирк отрывисто. Повесил трубку на крючок. Так и надо с ними обращаться. Ох уж эти мне сорокалетние бабы с растрепанными волосами и пачкой рисунков под мышкой.

«Баба лет сорока, с растрепанной головой и пачкой рисунков под мышкой» появилась, и о ней было доложено ровно в половине пятого. Дирк заставил ее подождать пять минут в первой комнате, так как раздражение против нее еще не улеглось. Итак, в тридцать пять минут пятого в его кабинет вошла… высокая тоненькая девушка в изящном жакетике, в обшитом мехом платье, в черной шляпке, в одно и то же время такой смелой и такой простенькой, что даже представитель мужской половины рода человеческого не мог не признать сразу же ее французского происхождения.

И никакой папки с рисунками под мышкой у посетительницы не было.

В мозгу господина директора де Ионга промелькнули, как молнии, мысли совсем не делового свойства, вроде: «Черт возьми… Глаза-то… Вот эту манеру одеваться я люблю в девушках… Усталый вид у нее… Нет, только глаза имеют такое выражение усталости… Красива… Нет, пожалуй, некрасива… Да она прелесть…»

Вслух он произнес:

– Очень любезно было с вашей стороны посетить нас, мисс О'Мара. – Потом ему показалось, что такое приветствие звучит чересчур помпезно, и он добавил коротко: – Присядьте.

Мисс О'Мара села, подняла на него усталые глубокие синие глаза. Она молчала и глядела на него спокойно и приветливо. Он ожидал слов о том, что обычно она не приходит в учреждения, а принимает их представителей у себя, что у нее в распоряжении только минут двадцать, что день сегодня теплый (или холодный), что у них красивое помещение и что вид на реку великолепен… Но мисс О'Мара не сказала ничего и молчала с приветливо вопросительным видом. И Дирку пришлось самому начать разговор, что он и сделал с некоторой поспешностью.

Это было ново для Дирка де Ионга: обычно женщины первые заговаривали с ним и разговаривали с большой стремительностью. Женщин сдержанных, спокойных его молчаливость делала говорливыми. Женщины разговорчивые болтали с увлечением. Паула всегда говорила сто слов на его одно-единственное.

Но тут перед ним сидела особа еще более молчаливая, нежели он сам. И молчание ее было не тяжелое, не надутое и натянутое, а покойное, приветливое, располагающее к себе.

– Я разъясню вам, что нам требуется, мисс О'Мара. – Он разъяснил и ожидал, что она, как все другие, в ответ разразится тремя-четырьмя проектами. Но и тут эта Даллас О'Мара обманула его ожидания.

Выслушав его, она заметила:

– Я подумаю обо всем этом день-другой, я всегда так делаю. Сейчас я рисую рекламу для мыла. А ваш заказ я Могу начать со среды.

– Но мне хотелось бы видеть, то есть я бы хотел иметь представление, как именно вы думаете выполнить нашу работу.

Не думает ли она, что он намерен предоставить ей действовать, не считаясь с его суждением!

– О, отлично! Загляните в мою студию, если угодно. Эта работа отнимет у меня около недели, я полагаю. Я живу на том берегу Онтарио в старом доме, приспособленном под студию. Вы его узнаете по тому, что большая часть кирпичей выпала и боковая стена разрушена.

Она улыбнулась открытой и мягкой улыбкой. «Зубы у нее хороши, но рот слишком, пожалуй, велик», – подумал Дирк. Он вдруг обнаружил, что в ответ на теплоту этой улыбки он сам улыбается так же дружелюбно. Тогда он снова стал деловым и чопорным, очень занятым делами.

– Сколько вы… каково ваше… что вы рассчитываете получить за такой рисунок, как вот этот, скажем?

– Полторы тысячи долларов, – отвечала мисс О'Мара.

«Что за нелепость!» Он снова на нее взглянул. Быть может, это шутка. Но нет, она не смеялась.

– Вы говорите: полторы тысячи долларов только за то, чтобы нарисовать это?

– За такого рода работу – да!

– Боюсь, что это нам слишком дорого, мисс О'Мара. Столько мы уплатить не можем.

Мисс О'Мара встала.

– Такова моя цена.

Она ничуть не была смущена. Он отметил про себя, что никогда еще не приходилось ему встречать подобной непринужденности и безмятежности. А он, при всей своей хваленой выдержке, сегодня во время этой беседы был несколько нервным и все время теребил в руках то листок бумаги, то перо, то пресс-папье.

– Прощайте, мистер де Ионг.

Он пожал эту руку. Волосы у мисс О'Мара были матово-золотые и собраны в узел низко на затылке.

Прощаясь, она снова подняла на него свои усталые синие глаза.

– Что же, если такова ваша цена, мисс О'Мара… Я не предполагал платить так много, но, конечно, вы известны, получаете бешеные деньги за свою работу, это я слышал.

– Не более бешеные, чем те, какие получаете вы, руководители торговых учреждений.

– Однако тысяча пятьсот долларов – это куча денег.

– Я тоже так думаю. Но я-то ведь всегда буду считать, что все, что больше девяти долларов, – это огромная сумма. Видите ли, это осталось с того времени, как я получала по двадцать пять центов за рисунок шляпы для Гэйдж. Я рисовала для этого магазина.

Она была удивительно мила, этого нельзя было отрицать.

– А теперь вы далеко пошли. Вы имеете большой успех.

– Далеко пошла! Боже мой, совсем нет. Я только начинаю.

– Но кто же берет больше вас за свои рисунки?

– Никто, я думаю.

– Ну вот. Так как же…

– Ну, что об этом говорить. Когда-нибудь в другой раз я расскажу вам о себе, и тогда вы поймете.

Снова медленная широкая улыбка. Посетительница повернулась к двери. Глядя ей вслед, Дирк пришел к заключению, что в то время как рот у большинства женщин просто часть лица, у этой девушки он – украшение.

Она ушла. В общей канцелярии мисс Эстелинда Квинч и компания обсудили костюм мисс Даллас О'Мары. От ее туфелек, сделанных на заказ, до ее шляпки из Парижа, и каждая мысленно реконструировала уже свой собственный туалет, чтоб он стал похож на костюм этой дамы. Дирк де Ионг в своих апартаментах вдруг осознал, что он согласится на уплату полутора тысяч долларов за рисунок, несмотря на то, что не видел работ художницы и что ему предстоит ответить Пауле на ряд вопросов по этому поводу.

– Запишите, мисс Роллингс, что необходимо посетить студию мисс О'Мары в четверг.

В следующие за этим дни он открыл, что поразительное множество людей знает весьма много относительно этой Даллас О'Мары. Она родом из Техаса, отсюда это нелепое имя. Лет ей могло быть двадцать восемь, и двадцать пять, и тридцать два, и тридцать шесть. Она была красива, по мнению одних, безобразна – по мнению других. Она сирота и сама пробила себе дорогу. Она не знает цены деньгам. Два года тому назад она вдруг прославилась благодаря своим рисункам. Больше всего ей хотелось достигнуть совершенства в работе маслом – это была ее единственная цель. Она работала как раб на галере, играла как дитя, у нее было два десятка поклонников и ни одного любовника; друзей, мужчин и женщин, у нее был легион, и они превращали ее мастерскую в проходной двор, по которому непрерывно снует толпа. Вы могли встретить здесь в один и тот же час и Берта Кольсона, чернокожее светило Музыкальной комедии, и миссис Робинсон Джильмонт из Лейк-Форест из Парижа, Лес Молера, первую скрипку симфонического оркестра Чикаго, и Фанни Уиппль, которая рисовала модели костюмов для магазина Кэрсона. Еще одно о мисс О'Маре: она содержала в Техасе и западных районах целый комплект неудачников-братьев и сестер с больным позвоночником.

Мисс Роллингс напомнила заведующему о визите в мастерскую О'Мары в четверг ровно в три часа. Паула сказала, что поедет с ним, и поехала. Она оделась специально, имея в виду Даллас О'Мару, и оделась, надо ей отдать справедливость, восхитительно. Даллас иногда писала карандашом портреты, пробовала даже и масляными красками. Она получила премию за портрет миссис Робинсон Джильмонт на последней весенней выставке в Чикагской Академии Искусств. Считалось очень лестным получить от нее приглашение позировать для портрета. Шляпа Паулы была подобрана к ее волосам и профилю, линия декольте должна была гармонировать с той же шляпой, с прической, с профилем, а ее жемчуг – со всем вместе. Она была, что называется, во всеоружии.