Джулия Баумголд - Алмаз, погубивший Наполеона

• Название: Алмаз, погубивший Наполеона
• Автор: Джулия Баумголд
• Издательство: Эксмо, Мидгард
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2006
• ISBN: 978-5-699-35906-6

Этот алмаз нес на себе древнее проклятие. Найденный безвестным рабом на алмазных приисках Голконды, он погубил множество жизней, прежде чем попасть в Европу и очутиться на шляпе французскою короля. Затем грянула революция, короля обезглавили, а алмаз вместе с другими драгоценностями короны достался молодому артиллерийскому офицеру, которого вскоре узнал весь мир, — Наполеону Бонапарту. Если бы только Наполеон знал, какая участь уготована тому, кто владеет этим камнем!..

---

Со смертью дофины Марии-Аделаиды последние остатки удовольствий исчезли из жизни двора.

Король грустил и скучал. Версаль, ставший обиталищем старости, больше не был двором. Кое-кто из придворных, уже не испытывая страха, сбежал в Париж. Когда-то слова короля: «Что-то он не появляется» — были самым страшным порицанием, как les disgráces,[34] которая заставляет уходить украдкой. Теперь же воцарилось ужасающее спокойствие. Карточные столы исчезли. Прежде король только и делал, что строил Версаль и занимался войнами и все войны выигрывал, а ныне приобретенные территории, согласно Утрехтскому договору, оказались потеряны.

Вот когда двери вновь распахнулись перед Мадам. Она говорила с королем о былых днях и пыталась развлечь его пустяками. Все стало почти так, как тридцать лет назад, когда она была ему внове, а сам он радовался молодости и находился в зените славы.

Однажды, когда они стояли рядом, она вдруг поняла (и была потрясена этим) — король сделался меньше ростом. Он стал на голову ниже, чем был в ту пору, когда она только что приехала, когда они с Атенаис посиживали у окна в Версале и насмешничали над проходящими мимо. Теперь это был ветхий двор, плачущий в альковах, нервничающий в садах.

Мадам писала, что, когда она видит короля, по коже у нее бегут мурашки. Она вспоминала, как много лет назад она стояла на галерее и слушала его музыку и аплодисменты, распространяющиеся волной, когда он шел мимо, и становившиеся громче и громче. Она видела, как граф Л., который таился за колонной, скользнул вперед — он сказал Мадам, что уповает на честь нести трость короля. Издали она видела, как король выступает с важным видом, растопырив локти, словно для того, чтобы расталкивать толпу, глаза его рыскают из стороны в сторону, чтобы приметить, кто ждет его, кончики его туфель вывернуты наружу, как у балетного танцовщика. В тот миг он показался ей уткой — красивые ноги и изящные ступни на красных каблуках. И все те, кому оказана честь сопровождать короля на прогулке, вереница дворян — носки врозь, стянутые в поясе, локти врастопырку, треуголки под мышкой — важно выступающие утки. Каждый в широченном бархатном сюртуке, расширяющемся книзу, в парчовым камзоле почти до колен и с бриллиантами на эфесе шпаги.

Иные так сильно плескали в ладоши, что в воздух с их огромных париков поднимались облака пудры.

Король не озаботился заметить графа Л., которому всего лишь раз позволено было держать свечу во время королевского туалета. Свечу в подсвечник вставили криво, и воск капля за каплей падал на графа, и он корчил гримасы и чуть не упал в обморок от боли, но не издал ни звука.

Мадам поняла тогда, что все это — птичник, и подумала, что этот театр куда лучше, чем у Мольера, и больше никогда — или почти никогда — не боялась и не скучала.

* * *

В середине октября 1714 года, вскоре после того, как король Георг Первый Ганноверский прибыл в Англию, и даже еще перед тем, как он был коронован, губернатор Питт отправился к нему во дворец. Тридцатиоднолетний сын короля присутствовал на встрече и все время недобро улыбался.

Питт провел во дворце больше часа и показал великий бриллиант. Камень вызвал восторг, и его как будто захотели получить, и Питт надеялся, что страна купит его для королевской семьи.

Георг, правнук Якова Первого и кузины Мадам, был мелким немецким дворянином пятидесяти четырех лет, почти не говорившим по-английски. Когда король протянул свой длинный палец к драгоценности, переводчик сказал Питту, что королю понравился этот бриллиант.

Сын наблюдал за происходящим, преисполненный своей обычной ненависти. (Все английские Георги ненавидят своих сыновей, а те — отцов.) Однажды молодой принц попытался переплыть замковый ров, чтобы повидаться со своей матерью, которую Георг держал в заточении тридцать два года за якобы имевший место роман со шведом Филиппом фон Кенигсмарком. Сам швед исчез, и многие полагали, что куски его тела лежат под полом во дворце в Ганновере.

Оба они, король и Томас Питт, считали, что их обманули жены, и у обоих были сложности с сыновьями. Питт понял это сразу же, заметив, как король и его сын расположились в комнате. Он увидел хорошо ему знакомую смесь вызова, возмущения, ревности, разочарования, страха и беспомощной любви.

Оба они, Питт и король, были одержимы теми местами, где жили в молодости: Питт — своей Индией, а Георг — Горде, охотничьим домиком подле Люнеберга.

Питт отдал королю бриллиант, сказав переводчику, что это лишь на показ, а не в дар. Он услышал много немецкого и испытал ужасное чувство, испугавшись, что король может и не вернуть камень.

Король не сводил голубых глаз с бриллианта. Он приложил его к голове, где парик разделялся на два напудренных кока, и подошел к большому позолоченному зеркалу. Потом приложил камень к кружевному галстуку и опустил свой длинный заостренный нос.

За спиной у него губернатор сжал руки и выдавил улыбку, от которой слезы выступили на глазах.

Король медлил с возвращением бриллианта так долго, как только было возможно.

* * *

В конце октября 1714 года Томас Питт приехал в Фонтенбло показать le Grand Pitt[35] Людовику Четырнадцатому.

Мадам, горевавшая по поводу недавней смерти своей тетки курфюрстины Софьи, присутствовала на королевском приеме в тронном зале. Она заметила, что теперь, когда король восседает на троне, ноги его не достают до пола. В среду они охотились, и листья хрустели под колесами коляски Мадам, потому что она уже довольно давно стала слишком тяжела для любой лошади и прекратила выезжать верхом. Она всегда любила Фонтенбло, потому что Швейцарский замок с его эркерами, деревянными панелями на стенах и тяжелыми резными скамьями очень походил на старые немецкие замки.

В тот день у короля было плохо с желудком. За завтраком жареных жаворонков и сахарные парусные корабли унесли нетронутыми. Губернатор Томас Питт вошел в эту тягостную атмосферу, стук трости аккомпанировал его шагам по паркету тронного зала.

Он был напуган и почти не замечал ни безмерности сводчатых арок, ни потолочных фресок — тела, крылья, ленты из золотого дерева, взвихренные занавеси, старые придворные в оконных нишах.

В одном из его сапог, высоком и тяжелом, хлюпала свежая кровь. Часом позже врач-француз вырвал бьющиеся сердца у двух попугаев, чтобы приложить к его пульсирующей ступне. Губернатор в своем парадном облачении и украшениях медленно кланялся, глубоко приседая и помахивая шляпой перед королем.

Людовик Четырнадцатый сидел на троне на возвышении, по обе стороны которого, прикрепленные к дымоходу, насмешничали два бронзовых сатира. Позади него на гобелене молодой двойник короля скакал на охоту. Король был мрачен.

Каждый ювелир знает, что человек, чтобы купит великолепную драгоценность, должен пребывать в определенном настроении, и это не должно быть ни великое горе, ни раскаяние. Человек должен быть в настроении бурном, праздничном и не ощущать бесплодности существования.

Уже давно король не подходил к шкафчику с драгоценностями, чтобы полюбоваться земным отражением своей славы. Он больше не открывал livres des pierres du roi,[36] чтобы пробежать пальцем по их шероховатой бумаге. В них каждый камень был каталогизирован по цвету и форме — челночок, сердце, таблитчатый, шлем — и можно было прочесть о бриллиантах, купленных после шестого путешествия Тавернье. Тавернье, первый европеец, видевший сокровища Великого Могола, сказал королю, что он, Людовик Четырнадцатый, обладает самыми крупными рубинами. После чего Тавернье выложил необыкновенные бриллианты, некоторые в своем первозданном виде. И король приобрел их все, включая и синий бриллиант. Это было сорок пять лет назад, когда он был молод и любил Атенаис де Монтеспан, которая любила драгоценные камни не меньше его самого. В тот год он купил много других бриллиантов и жемчугов и два необыкновенных топаза из Базу. Он купил у Пере великолепный фиолетовый ромбовидный сапфир и носил его в качестве булавки для галстука. Все это было до того, как он по-настоящему взялся за строительство Версаля, ставшего последней и самой крупной драгоценностью короны. К тому времени у него уже был розовый бриллиант Ришелье и три рубина, в том числе шпинель «Cote de Bretagne»,[37] и розовый пятисторонний бриллиант «Гортензия». Ему остались все бриллианты, которые кардинал Мазарини завещал короне, в том числе «Зеркало Португалии» и «Великий Санси» — грушевидной формы, наипрекраснейший из всех бриллиантов.

В тот день он был раздражен, и праздновать ему было нечего. Дьявол подкрадывался все ближе. Теперь, когда он шел молиться, он действительно молился. Все, кто мог развлечь его, — Месье, Мария-Аделаида — ушли. Он был наказан на земле пятью умершими младенцами, уродливыми детьми, которые вынуждены были передвигаться, привязанные ремнями к железной крестовине, тремя умершими дофинами и придворными, которые стали исчезать один за другим, едва король перестал развлекать их. Он любил мадам де Ментенон так, как только можно любить свое спасение (или проклятие); как сказала Мадам, он любил ее «ужасно».