Двести Журнал - Журнал Двести

• Название: Журнал Двести
• Автор: Двести Журнал
• Жанр: Публицистика
• Год: 1994

ЖУРНАЛ "ДВЕСТИ": № А, № Б, № В, № Г, № Д

---

— Что из вещей Стругацких вам нравится больше всего? А что не нравится, или не очень нравится?

— Я не могу сказать, что мне у Стругацких что-то не нравится. Я просто могу догадываться, что есть вещи, которые другим читателям покажутся сложными и не понравятся, особенно из последних. А в общем-то мне, как память о молодости, все-таки более всего близки "Трудно быть богом", "Понедельник начинается в субботу", "Далекая радуга" — эти повести светлые, и прочее… Хотя я знаю, что сами Стругацкие бывали — может быть, Борис Натанович и сейчас — бывали недовольны, когда люди говорят о своих симпатиях к их ранним вещам и мало ценят последующие более философские, более глубокие, но в то же время более сложные и, мне кажется, более рассчитанные на элитарного читателя.

— А как вы относитесь к "Гадким лебедям"?

— Хорошо отношусь, мне нравится…

— Что вы думаете относительно "Рыцарей Сорока Островов" и других вещей Лукьяненко?

— Знаете, есть такое модное слово в современной политике неоднозначно. Что-то мне в этой книге нравится, что-то мне не нравится. Мне, все-таки, основная идея этой книги кажется чересчур жестокой. Не сам показ того, что дети могут воевать с детьми и могут быть жестокими — это и так на каждом углу — а то, что автор (у меня такое впечатление, что, может, это против его воли) преподносит это как явление логичное и вполне естественное. А мне все-таки кажется… Я согласен с мнением любимого мной, к сожалению, в этом году умершего Радия Погодина: я, говорил он, зная, что такие вещи могут быть, все-таки не смогу писать о том, как, скажем, пятиклассник повалил второклассника и бьет его ногами. Хотя знаю, что это есть, и никуда не денешься, но для моего героя это противоестественно. Поэтому я ничего не могу сказать.

— А как вы считаете, как бы развивалась ситуация, если бы такие условия были действительно созданы?

— Как бы развивалась ситуация? Видите, мне очень трудно говорить об этом, потому что, если бы возникла такая ситуация, я поставил бы туда своих героев, а не его героев, и мои герои повели бы себя иначе.

— Насколько реалистична ситуация, которая сложилась в романе Лукьяненко, которая описана?..

— Вы знаете, она, честно говоря, производит впечатление достаточно реалистичной, в общем плане — такая ситуация возникнуть могла. Но отдельные сцены — вот этой неожиданно возникающей жестокости и этой крови неоправданной — мне кажется, чересчур все-таки нелогичны. То есть, ребята того интеллектуального уровня, который писатель показывает у своих героев, вели бы себя, наверное, все-таки гуманнее.

— Но Лукьяненко не показывает высокий уровень всех, он говорит в основном про интеллектуальный уровень главного героя… Там разные есть…

— Ну, разные, но и остальные у него более-менее интеллектуалы. Да, еще мне там линия вот этого мальчишки-шпиона — помните? она мне показалась недостаточно завершенной и излишне банально законченной. Потому что… так кончают те герои, с которыми автор не знает, что делать. То есть, у него не хватило, видимо, или опыта, или желания, или умения как-то более-менее психологически до конца разрешить эту драму. Он просто-напросто убрал его, как шахматную фигуру с доски.

— Кого из детских писателей — наших и зарубежных — вы можете выделить, какие их произведения?

— Я не знаю хорошо зарубежной детской литературы. То, что я читал, представляется мне достаточно прямолинейным и даже примитивным, может быть, потому, что у них образ жизни более благополучный. Я имею в виду те книги, которые я читал о школьниках, о реальной жизни. Все там как-то разложено по полочкам. Больше всего я люблю, конечно, Астрид Линдгрен, и не за ее забавность, сказочность сюжета, а за попытку как-то прорваться в детскую душу. Взять "Мио, мой Мио!" — там ведь тоже духовное одиночество. И "Братья — Львиное сердце". А из наших… все-таки, на голову стоящим выше остальных мне представляется Радий Погодин, со своим "Ожиданием", с его последними вещами. Владимир Железников писал много и хорошо, но, по-моему, сейчас он как-то… Или издатели почему-то списали его в адрес писателей "той эпохи". И не понимают, что многое, о чем он писал, очень важно и интересно и сейчас.

— Как вы вообще оцениваете состояние дел в российской детской литературе?

— Хорошая была литература, детская советская литература. Несмотря, на излишнюю пропаганду коммунистических идей, она все-таки была очень психологична, очень богата проблемами, очень богата интересными героями. По своему литературному уровню, чисто профессиональному, она, мне кажется, была гораздо выше детских литератур других стран. Но у нас же как пойдут крушить-ломать… То храмы, то театры, то не знаю что… Так же и тут — начали бороться с социалистическими идеями, а покрушили и все остальное. Где она сейчас, наша российская детская литература? Я не могу всерьез воспринимать произведения… а, впрочем, не буду называть авторов, Бог с ними. При всей остроумности, при всей, так сказать, силе иронии, вот эти вот "Задачники" Остера, например, извините, но… Это в каком-то случае хорошо, но нельзя же это ставить во главу угла литературы. И при всей моей любви к Крокодилу Гене и Чебурашке нельзя же к этому сводить российскую детскую литературу.

— Наверно, издают в основном такое потому, что для маленьких детей родители скорее купят такие книги.

— Ну, наверно. Сейчас же совершенно нет книг для среднего возраста, каких-то касающихся современных детей.

— Пока ребенок маленький, о нем вроде бы заботятся, книжки ему покупают. А подрос…

— А потом пожалуйста — читайте Чейза.

— А как вы относитесь к творчеству Анатолия Алексина, Януша Корчака, Льва Кассиля, Аркадия Гайдара?

— Что касается Алексина… Мне нравятся повести Алексина, я ничего не могу сказать против таких вещей. Но не совсем согласен, что это детские вещи — это книги, написанные для взрослых о детстве. Януш Корчак — это отдельная тема. Януш Корчак ни в коей степени не детский писатель. Что о нем говорить? О нем можно говорить, как о Макаренко; как о педагоге, психологе, социологе. Даже его "Король Матиуш", хотя ее издают в детском плане, особенно первую часть, — никакая это не детская вещь, это философская вещь, это в плане тех утопий, которые писались раньше. Или антиутопий. Сугубо философское произведение. Как педагог — он фигура, безусловно, великая, как писатель — он очень талантлив. Причем тут дети-читатели? У него я знаю только одну детскую вещь — "Когда я снова стану маленьким". То, что могут читать дети именно для себя… Гайдар — он для меня как был Гайдар, так и есть Гайдар. Вот и все. Тут ничего не могу сказать. Как бы там нынешние критики не вопили на Гайдара. И Кассиль тоже. Я всегда любил Кассиля.

— Как вы относитесь к клубу любителей вашего творчества "Лоцман"?

— К клубу "Лоцман" я отношусь всей душой очень хорошо. Мне просто, честно говоря, иногда бывает неловко, когда я, отрешась от земных, суетных всяких дел, думаю: "Господи, ведь люди чего-то работают…" То есть, та ли я фигура, которая достойна подобных дел, интересов, такого масштаба работы, и всего прочего? И как-то даже становится и неловко, и, честно говоря, приятно — что скрывать.

— Дело даже не в "фигуре", а в тех коренных причинах, которые вызывают интерес.

— Ну, вот, я, когда читал этот, последний-то пятнадцатый выпуск клубного альманаха "Та сторона" — обалдеть же, а? Сегодня Ирине — жене — говорю: смотри, про меня журнал выпускают, а ты… А ты опять куда-то сбегаешь, оставляя меня… Нет, ну, что я могу, кроме, так сказать, робкого, несколько смущенного одобрения выражать? Знаете, как раньше говорили, надо встать на вытяжку, и сказать: "Я считаю такое отношение авансом и своей дальнейшей деятельностью постараюсь оправдать доверие", и так далее, и так далее. Нет, ну серьезно, а что я еще могу сказать?! Я чувствую, что просто не умею быть достаточно благодарным за все это…

— Владислав Петрович, вот говорят, что писателя создает читатель…

— Я не понял. Писатель создает читателя?

— Писателя.

— А, читатель создает писателя? Ну, не знаю, мне кажется, это в достаточной степени спорное утверждение. То есть оно выгодно для каких-то дискуссий, для каких-то, может быть, лозунгов, для читательских конференций. То есть оно броско, подобно как "для детей надо писать так же, как для взрослых, только лучше". Если вдуматься, то это абсолютно абсурдное выражение. Я всегда таких вот несколько декларативных фраз опасаюсь. Ну что значит "читатель создает писателя"? Ну как он его создает? Может, наоборот, писатель создает читателя?

— Может быть, это вполне реально.

— Когда как, наверное. А в общем-то, наверное, это какое-то существует взаимодействие, и хорошо, если это взаимодействие гармоничное. В чем-то читатели подсказывают писателю, в чем-то писатель воспитывает читателей.