Двести Журнал - Журнал Двести

• Название: Журнал Двести
• Автор: Двести Журнал
• Жанр: Публицистика
• Год: 1994

ЖУРНАЛ "ДВЕСТИ": № А, № Б, № В, № Г, № Д

---

После был банкет. Но еще до него я просмотрел врученные вместе с пригласительным билетом бумаги о премии "Странник". Цитирую: "Составленные номинационной комиссией списки рассылаются членам Литературного Жюри, которые имеют право выдвинуть в каждой категории еще по одной кандидатуре, которая — по той или иной причине — могла быть пропущена комиссией, однако достойна участвовать в конкурсе". Кандидатура Романа Солнцева не была пропущена, она обсуждалась, что может засвидетельствовать ответственный секретарь "Странника", обязанный хранить протоколы. И еще цитата: "Доработка номинационных списков может быть осуществлена не позднее двадцатого февраля года, следующего за номинационным". Сибкон, на котором и произошла доработка, проводился, как известно с девятнадцатого по двадцать шестое марта…

Банкет был классным — всего вдоволь и звучали прекрасные речи благодарности учредителям. Я особо хочу подчеркнуть — какие бы лауреаты не были названы, к учредителям нет и не может быть никаких претензий. Скажу о себе: когда Сидорович и я придумали "Бронзовую Улитку" — мы сразу выбрали жюри — Б.Н.- и обеспечиваем только техническую сторону; когда мы придумали премию "Интерпресскон" — то сразу же было выбрано жюри, и мы обеспечиваем техническую сторону; кому бы ни достались премии, мы к этому не имеем отношения, то есть имеем, но на общих основаниях. Также и Николай Юрьевич Ютанов — прилагая массу средств и усилий, он не имеет отношения к процессу определения лауреатов, его можно упрекнуть лишь в том, что девочки на церемонии вручения слишком высоки — мне такие не очень нравятся… или там, что на фуршете сок был такой, а не мой любимый… Но не более. За лауреатов отвечает ЖЮРИ. Мне же еще раз хочется поблагодарить Николая Юрьевича за прекрасный праздник.

После первых тостов на банкете, когда гости уже встали с мест и тихо переговаривались компактными группами, я подошел к Андрею Геннадьевичу Лазарчуку. И вдвоем тихонько, мы проговорили минут пятнадцать, в частности затронули тему присуждения по номинации "Редактор-составитель". Напрасно, ты, Андрюша, возмущаешься, сказал Лазарчук. — Если бы ты знал, сколько крови стоит Солнцеву протолкнуть журнал, какой ценой ему это достается, а произведения-то опубликованы отличные… (я не ручаюсь за достоверность слов, но за смысл ручаюсь). — Андрей Геннадьевич, спросил я, — могу ли я интерпретировать ваши слова, как то, что премия "Странник" по этому разделу вручается за администрирование, а творческая составляющая не имеет определяющего значения? Я не помню, что Лазарчук ответил, но посмотрел он на меня, как на распоследнего дурака.

Я действительно ни черта не понимаю в критериях жюри премии "Странник"! С этим горьким чувством я и сел на свое место уткнувшись в тарелку с сочным бифштексом. Через несколько минут, заметив мое мрачное состояние, ко мне подошел Б.Н. Поговорили. Я изложил свои мысли и чувства. Борис Натанович сказал, что подошел разубедить меня, но выслушав, склонен со мной согласиться. Но просил подождать с решением о выходе месяц. Месяц прошел. И я действительно успокоился и изменил решение: я останусь в номинационной комиссии "Странника" пока не выгонят, и буду работать честно. (Правда я сразу решил, что всеми силами буду проталкивать в злополучную номинацию "Новый мир", "Звезду", "Неву" и "Аргументы и факты", поскольку те напечатали уже фантастику). Но, все встало на свои места само собой номинационную комиссию "Странника" распустили, чтобы осенью набрать новую. Хоть в чем-то мое суждение совпало с позицией жюри — комиссия по обоюдному мнению оказалась некомпетентна.

По-честному, этот Интерпресскон лично мне многое дал — я спорил до хрипоты, пытаясь определиться в некоторых вопросах текущего литературного процесса и своего отношения к нему. Пищи для размышлений получил достаточно и очень доволен. Раз это смог сделать я, то вполне мог и каждый другой гость Сидоркона, кто хотел. Попробую проиллюстрировать мои слова на собственном примере, приведя фрагмент стенограммы пресс-конференции лауреатов всех трех премий:

Андрей НИКОЛАЕВ (СПб): Вопрос к Казакову. Вадим Юрьевич, вы считаете "Полет над гнездом лягушки" критическим произведением? Или это все-таки художественная проза?

КАЗАКОВ: Критическим произведением — не считаю, художественной прозой — не считаю, считаю своеобразной разновидностью литературоведения.

НИКОЛАЕВ: А вы не считаете, что подобным образом создаете прецеденты, и мы рано или поздно вместо критики, которую призывает писать Алан Кубатиев, будем получать стилизованные под критику романы и рассказы? И сразу же вопрос к Штерну. Борис Гедальевич, а вы считаете "Второе июля четвертого года" критическим произведение?

ШТЕРН: Это вопрос к Сомерсэту Моэму.

НИКОЛАЕВ: Как вы считаете, это критическая работа или художественная. Вы писали повесть?

ШТЕРН: Не знаю. Повесть, рассказ, новелла, роман — это для меня неизвестно. Я не знаю как это называется.

СТРУГАЦКИЙ: Андрей, я думаю, что вы зря терзаете Бориса Гедальевича, потому что ведь это не он вставил в номинацию по литературной критике свое произведение, а вставили мы, номинационная комиссия.

НИКОЛАЕВ: Да, Вадим Казаков — председатель. До него я и хочу докричаться.

ШТЕРН: Добавлю, что я еще переводил "Второе июля четвертого года" с английского, которого не знаю совершенно. Так что вопросы совершенно не ко мне.

ЛАЗАРЧУК: Андрей, извини, что я вклиниваюсь, мы как-то уже касались этой темы и определи, что существуют не только критика и художественное произведение. У нас есть критика, публицистика, эссеистика, масса вещей, которые не являются художественными в полной мере, но говорят о литературе. И если человек таким способом пытается высказать свое мнение, то флаг ему в руки.

НИКОЛАЕВ: Андрей Геннадьевич, а, например, вы считаете что "Сумма технологии" Лема — это не художественное произведение?

ЛАЗАРЧУК: Нет, это не художественная проза. "Сумма технологии" — это чистая эссеистика. Это большое эссе. Есть такая форма — эссеистика, когда писатель пишет не художественное произведение и не о художественном произведении, а на какие-то несколько отвлеченные темы.

КАЗАКОВ: Андрей Анатольевич, еще маленькое замечание насчет того, кто включал "Второе июля четвертого года", "Зомбификацию" и мое произведение в номинации по критике. Поскольку председатель включил в номинацию, а члены комиссии не возражали, тем самым моя личная ответственность превращается в коллективную ответственность. Или в коллективную безответственность, как угодно. Это первое. И второе по поводу создания прецедента. В доброй старой Англии вся юридическая система прекрасно держится на системе прецедентов и разваливаться пока не собирается. Ну и нам дай бог тех же успехов.

НИКОЛАЕВ: Вот вы и создали прецедент, — не первый уже, учитывая труд доктора Каца, — который приведет к подмене критики художественной прозой.

СТРУГАЦКИЙ: Андрей, ну не приведет, честное слово не приведет, я уверен в этом.

НИКОЛАЕВ: Прекрасный рассказ Пелевина получает премию за критику!

СТРУГАЦКИЙ: Ну и что? Вот если бы он премию не получил…

НИКОЛАЕВ: Выходит, нам критика не нужна. Вообще не нужна.

СТРУГАЦКИЙ: Очень нужна.

НИКОЛАЕВ: Выходит, что вместо литературоведения нам нужна проза, причем в таких количествах, что мы готовы ею подменять и критику.

СТРУГАЦКИЙ: Это все терминология. Какая разница как обозвать созданное прекрасное произведение. Ну какая разница?

НИКОЛАЕВ: Для чего существуют премии? Изначально? Не для того, чтобы наградить, а для того чтобы стимулировать развитие направления.

СТРУГАЦКИЙ: Нет! Нет! Нет! Премии существуют исключительно для того, чтобы сделать хорошему человеку приятно. Больше никакого назначения у премий нет, все остальное — выдумка. Побуждение, возбуждение… это все выдумка. Ну неужели человек будет писать хороший роман только потому, что где-то там ему светит премия?

НИКОЛАЕВ: А для чего вы думаете написал свой труд доктор Кац?

СТРУГАЦКИЙ: Ну не для премии… Андрей, поверьте, я профессиональный писатель, пишу сорок лет. Я ни разу в жизни не писал даже микроскопической заметки, имея в виду какую-то премию. Гонорар я в виду имел, премию — никогда. Еще есть вопросы к лауреатам? А то мы опять в терминологию въедем.

Михаил ЯКУБОВСКИЙ (Ростов-над-Дону): Может кто-нибудь из лауреатов простыми и доступными максимально словами объяснить: что есть турбореализм?

ЛАЗАРЧУК: Если вы мою книжку держали в руках, там на клапане коротко и по-моему вполне доступно написано, что это такое. Турбореализм — не есть фантастика. Это что-то похожее на утку, которая ходит как утка, которую можно съесть как утку, но которая в то же время не утка. Так вот, турбореализм — это похоже на фантастику, пишется примерно теми же людьми, но это не есть фантастика. Пример от обратного. Любой исторический роман явно выдуман. В то же время, к нему относятся как к реалистической прозе. Любой производственный роман, роман из современной жизни явно выдуман, потому что он описывает события, которые не происходили. Точно так же мы можем сказать, что мы живем в мире, состоящем из вымышленных образов, мы живем в вымышленном, описанном мире. Вот если мы так это себе представим, то мы не увидим разницы между тем, что пишут фантасты и авторы исторических романов. Мы очень долго пытались понять что мы пишем, почему нас так нервирует, когда к нам обращаются как к фантастам. Меня это дергает, бьет по нервам, не люблю я этого. Вот. Оказывается, турбореализм чем-то похож на фантастику, но это не есть фантастика в полном смысле этого слова.