Том Роббинс - Свирепые калеки

• Название: Свирепые калеки
• Автор: Том Роббинс
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006

Официально признанный «национальным достоянием американской контркультуры» Том Роббинс вызвал этим романом в 2000 грандиозный скандал, ибо посягнул на святое – классические штампы этой самой контркультуры!

Агент секретной службы, который в душе был и остается анархистом…

Шаманы языческих племен, налагающие на несчастных белых интеллектуалов странные табу…

Путешествие на индейской пироге, расширяющее сознание и открывающее путь в иную реальность…

То, что вытворяет с этими нонконформистскими канонами Том Роббинс, описать невозможно! (Такого грандиозного издевательства над «кастанедовскими» штампами еще не было…)

---

Подле вечнозеленого растеньица в горшке притулился пенополистироловый сундук; Свиттерс трижды стремительно объехал вокруг него – и затормозил рядом, глядя на воду.

– Да ты с этим креслом сроднился, точно червяк с текилой, – восхищенно заметил Бобби. – А давно ли ты перешел на данное транспортное средство?

Свиттерс похлопал по обитым синим наугахайдом подлокотникам облегченного складного «Invacare 9000XT», гордости Элирии, штат Огайо. Похлопал по хромированным, с пластиковыми насадками, рычагам ручного управления, пнул краем ботинка пневматические «литые резиновые» колеса, поерзал задницей по подушке («повторяет контуры тела»), что дополняла откидное, «весьма простое в обращении» сиденье. Как такое новехонькое, эксклюзивной модели инвалидное кресло угодило в больницу Бокичикоса, он понятия не имел. Надо думать, вместе с гуманитарной помощью. Свиттерс не отослал кресло назад вместе с Инти, как обещал, и испытывал по этому поводу легкие угрызения совести, хотя и перевел на счет клиники тысячу долларов на второй же день своего возвращения в Штаты.

– Жаропрочное, между прочим.

– Что весьма удобно.

– И антибактериальное.

– Клево. Мебель на колесиках. Бог весть, где она побывала и кто его трогал.

– О, я за ним приглядываю.

– И на ночь на замок запираешь, надо думать. В наши дни стерильность – залог здоровья. – Характерным жестом Бобби убрал с глаз «помпадурный» хохолок чернильно-черных волос, одновременно пригладив вихор, торчащий точно сломанная диванная пружина ближе к затолку. Свиттерсу только что исполнилось тридцать шесть (день рождения его прошел незамеченным – всеми, кроме провокаторов мигрени, – на борту самолета Париж – Нью-Йорк), а это означало, что Бобби должно быть по меньшей мере под тридцать три, но с тех пор, как Свиттерс виделся с ним в последний раз тот, если угодно, лишь помолодел и выглядел совсем мальчишкой – сложен как Тайгер Вудз,[85] держится как Гек Финн, и при этом ощущалась в нем некая «обреченность», острее, чем прежде. Неудивительно, что у Маэстры или любой другой женщины при одном взгляде на него сладко замирало сердце.

– Чудо современной техники, к нему бы еще и трубы подвести!

– На предмет подачи горячительных напитков или что?

– Не, – рассуждал вслух Бобби, встряхнув иссиня-черной гривой и словно отвергая предыдущую мысль, – не сработает. Но скажу тебе, сынок, ежели бы мне пришлось припарковать свою пригожую техасскую задницу в этаком драндулете, хищные волки скорбей и терзаний грызли бы мое беспечное сердце всякий раз, как придет нужда отлить. Я имею в виду, тебе разве не приходится облегчаться на специально подогнанном троне и писать сидя, точно королеве Мая?

– Воистину подобные неудачники есть – и достойны всяческого сожаления, – промолвил Свиттерс, – но узри же, с какой мужественной непринужденностью исполняю я обряд опорожнения. – И в подтверждение своих слов он храбро вскочил на ноги и встал на подножке кресла, словно перед общественным писсуаром. – Разумеется, необходимо позаботиться о том, чтобы кресло стояло на тормозе, и удерживать равновесие, а не то ухнешь головой вниз прямо в сантехнику.

Бобби выпучил глаза: точь-в-точь озадаченный зевака на шоу Лазаруса.

– Ты можешь стоять?!

Усмехаясь, Свиттерс сиганул спиной вперед на сиденье и запрыгал на месте вверх-вниз: колени его взлетали едва ли не до самой алой футболки, надетой под двубортным темно-синим костюмом в тонкую полоску. Кресло заходило ходуном.

– Но какого?… – В лице Бобби эмоции сменялись быстрее, чем Кларк Кент[86] меняет белье: изумление, облегчение, раздражение, смех, понимание: да, летчик был уверен, что он на верном пути. – О'кей. Отлично. Я усек. Даже такой маньяк, как ты, не станет утруждаться только того ради, чтобы поиздеваться над инвалидами либо сыграть жестокую шутку над старым друганом. Я так понимаю, ты сооружаешь себе надежную «крышу» и пытаешься убедить окопавшихся где-то так называемых скверных парней, что силы империализма тебя непоправимо изувечили. ЦРУ и Актерская студия[87] – близнецы-братья. Кстати, а ты знаешь, что настоящее имя Маты Хари[88] – Гертруда? Как бы то ни было, я рад до усрачки, что ты на самом деле не покалечился, – потому что я-то надеялся, мы нынче вечером на танцульки сбегаем в клуб-другой.

Свиттерс вновь уселся в кресло.

– Понимаешь, Бобби, все не совсем так, – тихо проговорил он. – Я действительно прикован к этому драндулету. На неопределенный срок, если не навсегда.

– Тогда какого?… Ты только что скакал и прыгал, точно цыпка в микроволновке.

– Ты бы снял с себя банданку и, например, вытер бы один из стульев, что ли. – Свиттерс приподнял крышку пенополистиролового охладителя и, побренчав кубиками льда, извлек на свет пару запотевших бутылок. «Синг Ха». – Вспомним добрые старые времена, – промолвил он. – Боюсь, в запасе у меня только четыре. Я не ждал тебя так скоро. Но в миле отсюда есть тайский ресторанчик с доставкой на дом. Садись. Ты не замерз, часом?

– Я живу в Номе, – напомнил Бобби. – Ном, Аляска. И на случай, если твоя натренированная в Лэнгли наблюдательность совершенно иссякла, сообщаю: на мне кожанка. Это ты, чего доброго, продрогнешь.

Солнце впервые за несколько недель протиснулось-таки сквозь устричный холодец, но с залива дул легкий ветерок, пробирающий до костей.

– В моем нынешнем состоянии к климату я невосприимчив. Так что устраивайся поудобнее. Мне есть что рассказать…

– Я надеюсь.

– …И проглотить рассказ будет потруднее, чем омлет с кошачьей шерстью. Мне, в общем, тоже непросто, так что наберись терпения, если терпение вообще входит в список твоих добродетелей.

– Все мои добродетели ты легко втиснешь в пупок Минни-Маус, и еще останется место для язычка Микки и их брачного контракта.

– …Потому что мне понадобится некоторое время – даже для того, чтобы начать. Возможно, пока я собираюсь с мыслями, как говаривал метрдотель в отеле «Алгонкин», ты мне поведаешь о своем житье-бытье.

– Как скажешь, – отозвался Бобби, видя необычную серьезность собеседника. – Можешь не торопиться, я ж никуда не гоню. Только сперва скажи одну-единственную вещь. А то этот вопрос просто дыру прожигает в моей лепешке… ну, словом, эта неприятность, из-за которой ты загремел в колымагу для престарелых… она, часом, не из серии венерических? Ну, то есть не хочу показаться грубым, но если ты заболел чем-то в таком роде через два года после Бангкока, есть шанс, что и я…

Свиттерс поневоле рассмеялся.

– Что ж, мы же с тобой пахали одни и те же поля, сам знаешь. Добывали руду из соседних шахт. Фигурально выражаясь.

На кончике языка Свиттерса уже дрожало слово «расслабься», но при мысли о Моряке он едва не поперхнулся. И вместо этого сказал:

– Нет, совсем не оно. Просто-таки вообще не из той оперы, честное слово. – Из бокового кармана кресла он добыл сотовый телефон и заказал в кафе «Зеленая папайя» дюжину «Синг Ха». А затем, не дожидаясь, пока Бобби представит свой доклад по Аляске, Свиттерс начал – сперва запинаясь, путано и сбивчиво, а затем, постепенно набирая живость и блеск, драматично, прямо-таки самозабвенно и со смаком – пересказывать события минувших недель.

Солнце, как будто под ним еще может произойти что-то новое, разогнало створоженные слоисто-кучевые облака и подобралось ближе. К тому времени, как Свиттерс завершил свой часовой рассказ, террасу затопили предвечерние лучи – мягкие, почтительные, осенние, достаточно яркие, но не жгучие. Морской ветерок дул, не стихая, однако теперь настолько сдержанно, что складывалось впечатление, будто повесть заворожила и его.

Если исповедь Свиттерса околдовала солнце и впечатлила ветер, то про Бобби Кейса можно сказать то же самое и многое сверх этого. Бывший офицер военно-воздушных сил в буквальном смысле слова остолбенел – будь то от изумления, благоговения, недоверия, сочувствия или презрения, трудно сказать доподлинно. Много минут прошло, прежде чем он вновь нашел в себе силы донести пиво до губ. Когда же Бобби наконец нарушил молчание, голос его звенел от напряжения – так старался летчик изобразить бесстрастное равнодушие.

– Ну так чем дело кончилось с этим бедолагой-то? С англичанишкой? Он в самом деле скопытился?

– Muy muerto.

– Чертовски досадно.

– О да. Потни был парень свой в доску. Подозреваю, что аристократ, хотя и из тех, что склонны носить черные деловые ботинки и парадные носки с бермудами.

– В любом загородном клубе в штате Техас таких несколько штук наберется. И ты всерьез считаешь, что его убило проклятие индейца?

– Ну… – Свиттерс тоже изо всех сил пытался вести себя непринужденно. – Сдается мне, он схрупал яблоко не по зубам…

Бобби сощурился.

– Яблоко? – переспросил он лукаво.

– Ну да. Яблоко Евы. Плод с древа познания.

– О? А я на секундочку подумал, что это ты про головку своего…