Сергей Иванов - Хлеб и снег

• Название: Хлеб и снег
• Автор: Сергей Иванов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1973

Эта книга о людях и о животных, об их дружбе, о бережном и хозяйском отношении к природе.

---

Свою полосу Таня всё равно никогда не потеряет. Эта вот крепкая старая берёза и холмик под ней всегда напомнят и укажут то самое место. Летом Таня придёт смотреть, как на её поле вырастет пшеница. А потом, осенью, она попросит Кирюшу и сама соберёт со своей полосы урожай.

«Всё-таки хорошо здесь, — подумала Таня, — а в городе разве с чего-нибудь соберёшь свой собственный урожай?»

Таня ещё посидела немного под берёзой, потом поездила с Кирюшей, потом снова посидела, потом снова стала ездить. Но теперь ей было уже совсем не так интересно… Вообще-то всё равно интересно. Но только с каждой новой полосой есть хотелось всё сильней и сильней. Наконец Таня решилась спросить:

— А когда обедать пойдём?

— Скоро, — ответил Кирюша, — через часик.

Ого! «Скоро!..» Таня вспомнила, какой у них в сенях лежит огромный и тяжёлый брусок сала. Теперь она очень жалела, что не взяла ни кусочка. Ну пусть не сала, а хоть бы хлебушка. Хоть бы утром ей молока выпить из большой кружки, а не из средней. Или съесть не три печеньица, а хоть бы четыре! Но всё выходило как нарочно!..

Вдруг Кирюша сказал:

— Смотри, кто идёт!

По дороге шла бабушка. Тане стало не по себе: ведь она убежала без спроса. Кирюша остановил трактор и крикнул:

— Здравствуйте, Николаевна!

— Бог помочь, труженики! — отозвалась бабушка.

Она, как видно, не сердилась. И тогда Таня, осмелев, тоже высунулась из кабинки и крикнула:

— Бабушка! Я сама целую полосу пропахала!

— Ишь ты, коза! — улыбнулась бабушка. — Ты прежде скажи, кто тебе позволил от бабки бегать!

Кирюша с Таней доканчивали полосу, а бабушка в это время вынимала что-то из сумки, которую принесла с собой.

— Да, никак, нас обедом кормить будут! — воскликнул Кирюша, и трактор сам собою побежал быстрей…

Они уселись на сухой лохматой траве, бабушка расстелила белую тряпочку, положила на неё чёрный хлеб, нарезанный толстыми ломтями, вынула из своей кошёлки два котелка — один со щами, другой с картошкой. Котелки были тёпленькие, и когда бабушка разливала щи по мискам, над ними плавал огромный вкусный запах.

— Ну как вы здесь? — спросила бабушка. — Как землица?

Тане с Кирюшей некогда было говорить, они уминали обед за обе щеки. Но Кирюша всё-таки мотнул головой в сторону поля: вон, мол, глядите — там всё написано!

— А моя как? — опять спросила бабушка.

И снова Кирюше некогда было словами отвечать. Он только поднял вверх большой палец — значит, молодец!..

— Ну ешьте, ешьте! — улыбнулась бабушка. — Ешьте, пахари!

Таня очень быстро выхлебала огромную миску щей, одолела полмиски картошки с мясом и стала помедленней, поленивей двигать ложкой. А про хлеб она теперь совсем забыла. Кирюша, как видно, тоже немного подзаправился. Он уже спокойно и серьёзно мог отвечать на бабушкины вопросы: что, да как, да когда — самый обычный разговор. А Таня в это время думала о том, как сегодня вечером приедет из города дед, узнает обо всём — удиви-и-ится!.. Но потом, конечно, спохватится, начнёт, по своему обычаю, выискивать всякие ехидные словечки, а на самом деле будет рад не меньше Таниного. Под конец он скажет: «Ну давай отцу-матери письмо писать!» Они так всегда делают: Таня говорит, а дед пишет. Но часто Тане бывает нечего им сказать. Вот она, как дед выражается, и толчёт воду в ступе: «У меня всё в порядке» да «Я живу хорошо». А теперь-то у неё есть и трактор, и поле, и борозда, и обед. Пусть они там немного порадуются на своём Северном полюсе…

Бабушка спросила:

— Картошечки ещё кому подложить?

Таня сказала:

— Не-а…

А Кирюша воскликнул:

— Обязательно!

До свиданья, Таня!..

Вот и кончается повесть.

Ты спрашиваешь, знаю ли я ещё истории про Таню? Знаю! И даже много! Знаю про то, как она ловила рыбу вместе с бородатым художником. А лесное озеро было тихим и чуть темноватым. И огромные сосны стояли в его зеркальной глубине, как живые.

А ещё есть история про то, как Алёна — у неё ведь мама доярка — привела нашу Таню в коровник. Таня трусила ужасно!.. Но коровы стоят себе, на девочек никакого внимания. Да и вообще, рога у них длинные, а злости никакой. Они тоже добрые, как и лошади!..

А ещё есть история про то, как Таня пошла в школу первого сентября. А ещё… В общем, много у меня историй в запасе. Но я ставлю точку именно здесь…

Давай же попрощаемся с Таней. До свиданья, Таня! Счастливо оставаться. А нам пора в другие рассказы!..

Так мы сказали и пошли себе по дороге. Через какое-то время оглянулись — уже чуть слышно стрекочет Кирюшин трактор, чуть видно белеет Танин платок, которым она машет нам вслед с пригорка…

Стучи-стучи, дятел!

В сентябре на даче пусто. А погода всё ещё стоит необыкновенная: тихо, солнечно, прозрачно, с одного конца прямой как стрела улицы я легко вижу, как на другом её конце медленно шагает одинокий прохожий…

В эти пустынные и погожие сентябрьские деньки в посёлке как будто наступает вторая весна, только осенняя — тихая, неторопливая. На пустых жёстких дорогах пробивается молодая трава. В полдень припекает, и от земли идут к небу дрожащие столбы воздуха. Но с берёз падают и падают листья.

На всё лето распуганные людским шумом, теперь в посёлок возвращаются осторожные сороки, вороны, дятлы. Один дятел почти по целым дням проводит у нашего дома… Забавная птица! Я сперва никак не мог понять, что он делает. Высоко над крышей у нас торчит шест телеантенны — это уже немного потемневший, давно высохший еловый ствол. Даже отсюда, снизу, видно, какие глубокие трещины расползлись по его бокам…

И вот появился дятел. Подлетел к нашей антенне, побегал-побегал по ней вверх-вниз на своих цепких лапах. Но вот остановился — видно, нашёл то, что искал. Я с земли за ним наблюдаю. Интересно, что будет дальше. А дятел повозился ещё немного, устроился поудобнее, уселся на свой короткий твёрдый хвост, словно на табуретку, и принялся долбить антенну. Я удивляюсь: для чего это ему? Неужели завелись в старом дереве червяки? Да нет, не может этого быть. А потом и дятел, как видно, никого не собирается искать, долбит и долбит в одно место. Стукнет раз десять — остановится, откинет голову, словно осматривает свою работу, и снова колотить. Вот это клюв! Наверно, крепче железа!

Так дятел долбил часа два, а то и больше. Я уже успел сварить себе обед, дочитать книжку, пообедать, а он всё работал…

Торопливое осеннее солнышко уже гуляло по самой земле, между деревьями дальнего леса, когда дятел вдруг перестал долбить, вскинулся и улетел. Полёт у дятлов немного смешной и странный: они быстро-быстро машут крыльями, а летят не очень быстро, и кажется, что кто-то невидимый держит их с земли за ниточку.

На следующее утро я проснулся ни свет ни заря. То есть, конечно, были и свет и заря, но всё равно очень рано! А проснулся я оттого, что по всему дому гудело: бум-бум бум… Я вышел — дятел опять долбил антенну. Вот поди ж ты! И что он такого вкусного нашёл в этой антенне? Я решил запастись терпением и всё-таки узнать, что же задумал дятел.

Когда время подошло к обеду, он снова улетел, и теперь я уже мог рассмотреть, в чём состояла его работа. Оказывается, дятел зачем-то расширял одну из самых глубоких трещин. Вернее, он делал в этой трещине продолговатую ямку. Я не знал, закончена его работа или нет, потому что всё ещё не мог догадаться, для чего он это затеял.

Дятел долго не прилетал, и я, занявшись домашними делами, забыл о нём. Вдруг, почти уже вечером, дом снова загудел, словно бубен. Дятлу подпевало каждое бревно и каждая доска моего дома, как будто все они вспомнили наконец то время, когда сами были деревьями и длинноносый работяга простукивал их бока.

Я глянул вверх… Вот в чём дело! В продолговатую ямку, над которой дятел так упорно трудился, была вставлена спелая еловая шишка. И дятел долбил, ерошил её — выковыривал семечки.

Теперь уже он действовал своим клювом не только как тяжёлым долотом, но и как шильцем, как буравчиком, отвёрткой — теперь-то работа стала куда хитрее! Я приглядываюсь повнимательней. Вот дятел стукнул осторожно по шишке, отогнул одну её чешуйку. Затем ещё раз ткнулся носом в то же самое место, словно что-то обнюхивал. На самом деле это он слизнул семечки, которые на отколупнутой чешуйке лежат теперь, как на блюдце. А язык у дятлов длинный — под стать клюву, — тонкий и клейкий, очень удобный в такой работе!

Когда с одного боку шишка оказалась выпотрошенной, дятел подцепил её клювом, вынул, повернул другим боком, вставил… и снова за работу.

Прошло ещё какое-то время, вдруг дятел перестал долбить, вскинулся опять неожиданно и полетел-полетел, как всегда слишком быстро махая крыльями. А шишка так и осталась торчать в антенне. Однако минут через пять дятел явился с новой шишкой. И лишь теперь он выкинул пустую шишку, вставил свежую. Я заметил, что он так делал всегда, пока «работал» на моей антенне. Может быть, другим дятлам давал знак, что занято… Уже много времени спустя, когда дятел улетел и когда я уехал в город, я узнал, что такую ямку, в которую дятел вставляет шишку, называют наковальней. Что ж, дятел и правда немного похож на сельского кузнеца!