ГЕОРГИЙ ЛОРТКИПАНИДЗЕ - СТАНЦИЯ МОРТУИС

• Название: СТАНЦИЯ МОРТУИС
• Автор: ГЕОРГИЙ ЛОРТКИПАНИДЗЕ
• Жанр: Альтернативная история

В романе "Станция Мортуис" ирония, фантастика и футурология представлены в разных пропорциях. Повествование ведется от лица высокопоставленного советского чиновника скончавшегося незадолго до начала Третьей Мировой Войны, сохранившего потустороннюю возможность наблюдать за происходящим из своего последнего пристанища, и критически осмысливающего и собственное прошлое, и прошлое своей страны. Определенное своеобразие фабуле романа придает то обстоятельство, что чиновник – главный герой произведения – человек чисто грузинского происхождения, что отнюдь не помешало его блестящей карьере. Впрочем, как становится ясно из сюжета, известные аналогии из советской истории (Сталин и т.д.), в данном случае неправомерны. История в этом романе изменяет свой естественный ход. Советский Союз продолжает существовать и воздействовать на судьбу планеты. И все потому, что парни из ОССС (Отдела Слежки за Самим Собой) в августе 91-го года спасли союзное государство от развала. Развитие человечества пошло иным, чем мы это видим сегодня, путем, а к чему все это привело, становится читателю ясно по мере прочтения книги. Жизнь и смерть человеческая, любовь и ностальгия, дружба и светлые идеалы молодости. А кроме того, еще и проблема межцивилизационного контакта: конкурирующий и чуждый человечеству разум поднимается из подземных глубин на поверхность и требует своей доли в управлении планетой…

---

   ...Верньер остановился. На крыльях знойного сирроко в комнату врывается дробь кастаньет, за тысячи километров от него лихо выплясывает под эту дробь прекрасная андалусийка, которая никогда не будет ему принадлежать, томный рыцарь сходит с ума от ее гордой осанки, обнаженных плеч и невероятной глубины черных глаз, а он, бобыль-бобылем, отлеживается в теплой постели...

   В голову замминистра исподволь прокрадываются не очень веселые мысли. Ему тридцать шесть, уже тридцать шесть. Много это или мало? Если судить по достигнутой на иерархической лесенке ступени и по открывающимся служебным перспективам - то немного, если же учитывать чисто биологическую сторону вопроса - то вовсе немало. Природе наплевать на то, что он один из самых молодых замминистра в стране, да еще в каком министерстве, в самом что ни есть ключевом! Смерть нельзя победить, ах, если б знать, когда пробьет урочный час. Но сие неведомо даже светилам-консультантам из четвертого управления минздрава; интересно, могут ли они хотя бы отсрочить его наступление? Или это совсем даже неинтересно? О болезнях и о четвертом управлении не хочется думать, но крамольные мысли, окунаясь в полузабытое прошлое, не спрашивают разрешения. Замминистра прикрыл глаза, но он не спит и даже не дремлет. Он всего лишь вспоминает, но ему кажется будто ему снится занимательный сон. Место действия - вот этот самый город, а он совсем юнец - второкурсник и шалопай. Они быстро идут по улице, он и два его сокурсника, и у всех троих поламывает в голове. После вчерашней пирушки - доконает их вино в конце концов, - вовсю разыгрался этот чертов похмельный синдром, вот и пришлось им сбежать с лекции, променять вонзающиеся ненавистной иголкой под черепную коробку заумные слова скучного лектора на эликсир богов - дрянное, чуть кисловатое, порядком разведенное водой, но хотя бы холодное местное пиво. Ведь без двух-трех кружек на брата день можно было выбрасывать из жизни и они - Антон, будущий замминистра, а по случаю и еще один ничем не примечательный парень, даже не товарищ, а так, вчерашний знакомец, хотя из памяти никак ни выбросить его странноватое имя - Элефтерос, сбежали каждый со своего факультета в хинкальную, что когда-то располагалась в полуподвальчике напротив Кашуэтской церкви. Хинкальную эту давным-давно отменили, помещение передали тбилисским художникам, церковную паству от грешных пьянчуг оберегли, а Кашуэти (ей еще предстоит попасть под обстрел гражданской войны годы спустя) и поныне радует глаз, но в тот давний осенний день места более привлекательного чем эта хинкальная, для бедных студентов не было и быть не могло. Только холодное, пенистое пиво, да дымящиеся хинкалины могли помочь обрести им нормальное состояние души и тела. Гонимые сладким предвкушением близкого счастья они влетели в хинкальную, ринулись к стойке и наперебой закидали усатого, дородного буфетчика своими пожеланиями: "Тридцать, нет сорок, какой там сорок, пятьдесят, да - пятьдесят хинкали, да поскорее. И пива, пива. Открой-ка нам пока шесть бутылок "Жигулевского", а там посмотрим". Лишь потом, немного успокоившись и осмотревшись, они оккупировали один из свободных столиков - сидячие места здесь не были предусмотены, - и моментально заставили его пивными бутылками, гранеными стаканами и тарелками. Вскоре после первых - этих наиболее судорожных, но самых вкусных - глотков в глазах у всех троих прояснилось, да и буфетчик подозвал к себе Элефтероса, забирай, мол, свои полста штук, да поскорее. Будущий замминистра удовлетворенно крякнул, Антон придвинул к себе перечницу, еще секунда и можно было приступать к трапезе, исторгавшийся от горячих хинкалин едкий, пахучий дым дразнил ноздри, руки вновь потянулись к наполненным до краев стаканам, но... В этот самый момент кто-то, мятый и небритый, в грязном, и даже не в грязном, а скорее в нечищенном старом пальто, без всякого приглашения пристроился к их столику, и, извинившись, будто все ничего, вытащил из кармана бутылку водки. Нет, они, конечно, к трапезе все же приступили и дернули еще по стаканчику пива, душа, что называется, горела, но и соседствовать с каким-то бродягой им вовсе не улыбалось. Первым побуждением было выкинуть непрошенного гостя вон. В этот довольно ранний час свободных столиков вокруг полно, что это он к ним пристал? Но это - к их чести - было лишь первым побуждением, ибо раз уж решился и подошел человек, да еще и постарше, да и на уличного нищего не очень похожий, не гнать же его в шею, не в правилах это наших. Вот они, смутившись, так и не отказались от любезно предложенной водки, - в свои восемнадцать они еще не научились твердо выговаривать "нет", - более того, сами принесли недостающий стакан, да и пивом гостеприимно угостили незванного гостя. А когда человек в нечищенном пальто опять подлил им водки, то руки его уже не тряслись и взор не был затуманен, и немедленно выяснилось, что подошел он к ним лишь потому, что учуял в молодых парнях благодатных слушателей - так необходимо было ему высказать вслух что-то свое, кровное, но такое, что держать про себя никак было нельзя. Вот его цепкие, длинные пальцы приподняли наполовину заполненный водкой стакан, а слегка одуловатое, плохо выбритое лицо сразу стало более напряженным и выразительным. Поначалу они еле разбирали его негромкий, чуть хрипловатый голос, но постепенно он распалялся все больше и больше, и они уже не просто слышали, а слушали его, все более проникаясь к нему сочувствием и пониманием. Разговаривая он глоток за глотком опрокидывал в себя водку, запивал ее пивом, закусывал тепленькими хинкали, а они внимали ему раскрыв рты. "Ребята, - говорил он хриплым обвиняющим голосом. - Вы не подумайте, я не нищий и не бродяга, просто сейчас немного не в себе. Пятый день как отца похоронил, все как полагается, поминки, то да се, только обида меня за горло схватила, вот и пью с тех пор, никак остановиться не могу. Или не хочу - все равно. Не просто взял он и умер, а, считаю, убили его. Нестарый был, ему в прошлом месяце шестьдесят всего исполнилось. Сердце, правда, барахлило, находила на него эта, как его, жаба, спазмы одним словом. Пришлось в больницу его укладывать, врачи настаивали. Через пару дней доктор тамошний отвел меня в сторонку и говорит: оставить мы твоего отца у себя оставим, но если лекарства хорошего не достанешь, ничем ему не поможем. А если достанешь, то мы, пожалуй, попытаемся его вытащить, а что полегчает ему, это уж точно. У нас этого лекарства, говорит, нету, да и было бы, выписывать и назначать его мы не имеем права. Только министр может позволить, но министр не позволит, лекарство это большой дефицит; оно импортное, на золото купленное, его для больших шишек придерживают, чтоб они, не дай бог, не окочурились нам на несчастье. Так я тебе, говорит, адресочек дам одного спекулянта, и ежели ты ради отцовского здоровья раскошелишься рубликов эдак на пятьсот, он это лекарство тебе денька за два на блюдечке преподнесет. Согласился я. Нелегко было, я ведь человек рабочий, больших денег у нас в семье отродясь не водилось, но как тут не раскошелишься, родной ведь отец, не чужой. Адресочек то я на бумажке своей рукой записал, если что, то врач вроде бы в стороне... Ну, в общем, пошел я к этому спекулянту. Гришей его звать, может слыхали, он на Авлабаре живет. Явился к нему и говорю, так мол и так, лекарство нужно, помоги. Договорились мы быстро, я с ним и не торговался, не до того было. Велел он мне зайти назавтра. И верно, прихожу на другой день, а у него лекарство приготовлено - ну, думаю, молодчина я, жизнь отцу спасаю. И только денежки на стол выложил, верьте - не верьте, милиция нагрянула. Не забуду, как Гриша на меня посмотрел, подумал видно, что это я наводчик. Только я непричем был, и деньги отобрали у меня, и лекарство, вещественные, мол, доказательства. Гришу арестовали, лекарство конфисковали, а деньги обещали после суда вернуть, хоть и не верю я им. Да что там деньги, и сейчас перед глазами ампулы эти, близко они лежали, на расстоянии протянутой руки. Как я их не упрашивал, милиционеров этих, ничем их не пронял, меня еле отпустили, под расписку, да еще Гриша этот обо мне плохо думает. А аккурат на следующий вечер у отца приступ случился и - каюк. Так и не смог я ничем ему помочь, отцу-то. Не старый был еще, но жизнь тяжелую прожил. Всю жизнь проработал как вол, войну прошел, детей на ноги поставил, ни перед кем глаза ему отводить не приходилось, а вот из-за лекарства помер. Справедливо это? Я вот как думаю: достал же Гриша эти ампулы, так разве хоть одна шишка от этого померла? Молодец этот Гриша. Я б не в каталажку его упек, а живьем памятник поставил, да еще собственноручно надпись высек на этом, как его, на постаменте: Григорию-мол спасителю от благодарных пациентов. А что? А как же иначе? Я понимаю, что он здоровьем торгует. Да только что нам, бедным, ради порядка делать? Самоотверженно подыхать на койке, я спрашиваю? Умирать?...

   ...Человек в нечищенном пальто в очередной раз поднес стакан ко рту...