Эгнате Ниношвили - Гогия Уйшвили

• Название: Гогия Уйшвили
• Автор: Эгнате Ниношвили
• Жанр: Классическая проза

---

— Нет, бунт хотят устроить, бунт! Пока шкуру с них не спущу, ничего не выйдет! — кричал он в гневе.

К полудню староста и казаки дошли до канцелярии и доставили туда связанного Гогию Уйшвили.

— Старшина, выслушай меня! — закричал Гогия, как только подошли к канцелярии. — Разорили меня, с лица земли снесли мое хозяйство, избили меня! Защити, если у тебя есть закон, защити, а то на твоих глазах я покончу с собой!

Но староста и казаки обвиняли Гогию Уйшвили в сопротивлении распоряжению властей и в оскорблении действием казаков.

— Тише, тише ты, начальник не узнал бы! — зашикали на Гогию люди.

— Я и хочу, чтобы он услышал. Если он начальник и судья наш, пусть защитит меня от несправедливости! — кричал Гогия еще громче.

Старшина не успел еще распорядиться, как начальник, услышав крики Гогии, сам вышел на балкон.

— Кто такой этот крестьянин?

— Он против начальства, ваше благородие! Отказывается платить нам на расходы, — ответил один из казаков начальнику.

— Защитите меня, ваша милость! — закричал Гогия. — Они меня разорили под Новый год, по миру пустили, да еще избили меня, православного человека! Вот, ваша милость, смотрите! Чего им надо от меня? За что разбили мне голову? — взывал Гогия к начальнику, показывая ему свои окровавленные волосы.

— Он дрался с нами, ваше благородие, ударил нас оскорблял всячески и хотел даже стрелять в нас из ружья! — вмешался казак. — Вот этот все видел и знает. И казак указал на старосту.

Староста смутился, в нем, видно, заговорила совесть. Но из страха перед казаками он сразу предал Гогию.

— Все, что говорят казаки, сущая правда. Он не хотел платить! — подтвердил староста.

— Подведите его ко мне поближе! — приказал начальник.

Гогию подвели.

— Кто тебя научил итти против начальства? Кто тебе позволил бить моих солдат?.. — грозно спросил Гогию начальник.

— Ваша милость, я не бил. Это они пустили меня по миру и избили меня! — дрожащим голосом ответил Гогия, бледнея от страха.

Больше ничего не удалось сказать ему в свое оправдание. Нагайка начальника заставила его замолчать.

— Ах, ты, сукин сын! Бунтовать вздумал! А-а!.. Знаю я вас, что вы за люди! Дайте срок, шкуру с вас спущу — поодиночке со всех!.. Отучишься! Больше не полезешь! — кричал разоренный начальник, с пеной у рта бегая по балкону.

Гогия стоял неподвижно. Грудь его поднималась и опускалась. Он глухо и тяжело дышал. Начальник, наконец, удалился к себе. Тогда Гогия возвысил голос.

— Нет справедливости в нашей стране! — закричал он. — Меня разорили! Пустили по миру! Избили! Я пришел сюда правды искать, а тут правды нет! Правда, где ты? Где бог? Где икона? Где вера?.. — кричал Гогия все громче и громче. А народ успокаивал его, просил помолчать.

Марине, испуганно молчавшая до сих пор, вдруг поддержала мужа. Нет справедливости для нас! Не начальник он, а татарин!

Начальник опять выскочил на балкон.

— Уберите этого сукина сына, всыпьте ему тридцать розог, а потом заприте обоих, мужа и жену, в кутузку! Живей! — закричал он.

Мрачная тень страха прошла по лицам присутствующих, когда они услышали слово «розги». Наступила зловещая тишина. Гогия помертвел, замолк. Испуганный и жалкий стоял он теперь в толпе.

Марине не сразу поняла смысл слов начальника, но сочувствовала, что что-то страшное должно произойти с ними, и, оглушенная страхом, ждала.

Прошло несколько напряженных минут.

— Скорее!

Начальник нетерпеливо стукнул каблуком по полу и повторил свой приказ.

Старшина приступил к исполнению приказа.

— Горе мне! Помогите! — заревел Гогия, стараясь вырваться из рук своих палачей.

Сильные руки повалили его на землю.

Гогия тяжко стонал и кричал. Стоны его, отзываясь во всех сердцах, вселяли ужас.

IV

Наступил вечер. Вверху голубело безоблачное небо, внизу сверкала белизной снегов земля. Вселенная казалась торжественной и величавой. Земле и небу привольно дышалось морозным воздухом.

Печаль и уныние царили среди крестьян села А-и. Но все же, верные обычаю, они, окончив работу для начальника и казаков, торопились домой, чтобы все приготовить к встрече Нового года.

— Что поделаешь? Недаром говорят, привычка сильнее веры! — повторяли крестьяне, хотя обманутые надежды в прошлом ничего лучшего не предвещали им и в будущем.

Гогия Уйшвили, с желтым и желчным лицом, с распухшими от слез глазами, уронив голову на грудь, шел за Марине, Начальник выказал великодушие и поручил старшине (сам он отбыл в город, чтобы встретить Новый год среди своей семьи) отпустить по случаю Нового года провинившегося крестьянина.

Старшина, выполняя приказ начальника, выпустил обоих. И Гогия с женой теперь шагали к своему дому.

Была уже ночь, когда они вошли в дом. Объятые ужасом, брошенные с утра ребята, целый день слонялись в тоске. Увидев родителей, они кинулись к ним навстречу и радостно окружили их. Маленькая Тебро украдкой подползла к отцу и покрасневшими от холода ручонками стала теребить его за бороду.

— Пап, а где хлеб? Когда принесешь? Нэпа спрятала?

Но Гогия толкнул свою дочурку, и она полетела прямо в золу. Девочка, ждавшая ласки от отца, испугалась, обиделась и так закричала, что у бедной Марине сердце оборвалось. Никогда раньше Гогия не обращался с детьми грубо. Ошеломленная, она подскочила к девочке, подняла ее из золы и сунула ей в рот свою грудь. Но, увы, от пережитого за день у нее пропало молоко, и голодный ребенок напрасно теребил сосок.

Гогия сел перед очагом, уперся локтями в колени, опустил голову на руки и застыл в молчании. Между тем, Марине, немного придя в себя, стала хлопотать по хозяйству. Она испекла детям лепешку и поделила ее между ними.

— А ты не хочешь попробовать?.. — спросила она мужа. — Что уж теперь убиваться? Ничему слезами не поможешь. Что поделаешь? Со многими и похуже нашего бывало. Умные люди говорят: беду надо каменной стеной встречать. Успокойся, съешь кусок лепешки, запей вином. Можно ли целый день не есть?

С этими словами Марине поднесла мужу стакан вина и деревянную миску с куском лепешки, замешанной на сыре.

— Отстань! — крикнул Гогия на жену, швырнув прямо в огонь миску с хлебом и стакан.

— Ой, горе мое! На нем лица нет! До еды ли ему? — воскликнула Марине. — Лишь бы ума не решился. Чего только с ним сегодня не делали злые люди? Евреи, и те так мучили христиан. И как это, — чтоб собаки меня загрызли, — я жива осталась, глядя на его муки!.. Боже, пошли беду тем, кто нас обидел! — причитала и проклинала Марине.

Надеясь, что Гогия отдохнет, выспится и постепенно успокоится, она принялась готовиться к встрече Нового года. Но что жарить? Борова забрали, кур переловили. Даже все ватрушки стащили.

Марине достала остатки муки, замесила тесто и поставила его у очага. Потом попыталась поймать курицу, но куры спали на высокой ветке и достать их было не легко. Она измучилась, но так курицы и не достала. Особенно мешала ей работать маленькая Тебро. Обиженная отцом, она прилипла к юбке матери.

— Отстань от меня, девочка, а то, клянусь, я так ошалела, что могу тебя зарезать! — крикнула она на дочь.

Она старалась оставить ее в комнате с отцом, но не тут-то было, Тебро не хотела оставаться в доме и льнула к матери.

Было уже очень поздно, когда Марине с великим трудом поймала двух кур и дала их зарезать сыну.

— Столько гонялась я за этими проклятыми курами, что мозги растряслись в голове. Они и без того у меня сегодня едва держатся. Лезу на дерево, а ветки и земля так и вертятся перед глазами! — говорила Марине.

Немного отдохнув, она снова принялась за работу. Ощипала кур, испекла три ватрушки. Потом скатала восковую овечку и из большого глиняного чана налила в кувшинчик одесского вина.[4] Было уже за полночь, когда Марине кончила работать.

А Гогия все это время сидел в угрюмой задумчивости, словно окаменев, и, не отрываясь, глядел в огонь. Он позабыл даже о своей трубке, которую так любил и никогда прежде не выпускал изо рта. Маленькая Тебро время от времени искоса сердито поглядывала на него, все еще, видимо, не забыв, как отец, такой любимый, толкнул ее беспощадно прямо в огонь и как она чуть не сгорела… Мрачное молчание отца и выражение замкнутого отчаяния на его лице вселяли в детей такой трепет, что ни один из ребят не решался подсесть к нему. Во всем доме царила жуткая тишина.

— Ложись лучше спать. Я принесу тебе теплой воды, помой ноги и ложись! Поздно уже!.. — тихим голосом сказала мужу Марине.

Гогия как будто и не слышал ее. Он все так же оцепенело сидел и глядел на огонь. Марине тяжело вздохнула и, так и не дождавшись ответа, легла спать с ребятами, надеясь, что рано или поздно Гогия ляжет тоже. Она так устала и измучилась за этот день, что сон сразу смежил ей веки.