Евгений Фокин - Хроника рядового разведчика.

• Название: Хроника рядового разведчика.
• Автор: Евгений Фокин
• Издательство: ЗАО Центрполиграф, 2006
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5–9524–2338–8

Аннотация издательства: Евгений Иванович Фокин с мая 1943 года воевал в разведроте. Неоднократно участвовал в захвате «языков» на передовой и в ближнем тылу противника. Особая страница в боевой биографии автора — участие в дерзкой операции спецотряда по спасению в феврале 1944 года важнейших объектов в Кривом Роге. Достоверно и ярко описывает Е.И.Фокин детали службы и быта фронтовых разведчиков, то воинское мастерство, которому учил его командир — Герой Советского Союза В.А.Дышинский.

Книга «Хроника рядового разведчика» — несомненно, одна из наиболее познавательных и захватывающе интересных в ряду солдатских мемуаров Второй мировой войны.

---

Выполнение операции продолжалось. Командир отряда, получив данные о том, что путь к Рабочему поселку открыт, принимает решение захватить поселок.

Около полуночи первыми в сопровождении саперов через Саксагань по двум наведенным переправам перешли штурмовые группы Дьяченко, Нестерова и Лебединцева под командованием Мясникова.

Для немцев это было полной неожиданностью, они были захвачены врасплох: одни из них отдыхали, другие занимались приготовлением пищи. Был захвачен пленный.

Командир отряда, выслушав Мясникова о захвате нами в Рабочем поселке располагавшихся по улице Севанской шести домиков, решил не медлить, а перенести на ту сторону свой штаб. Он отчетливо представлял, что с утра противник попытается вернуть только что утраченные позиции. Ему надо быть там, среди своих бойцов, чтобы самому видеть и оперативно реагировать на действия противника. На этой стороне, в Стахановском, он решил оставить вспомогательный узел связи с радистами и телефонистами.

Перейдя в три часа ночи на правый берег Саксагани, он приказал занять под штаб дом № 82, а сам, пока было относительно спокойно, под сполохи осветительных ракет и вялую перестрелку, в сопровождении начальника штаба и замполита майора К. И. Нефедова начал обход обороны. Он знал, что бойцы и командиры подразделений были не новичками-новобранцами, а закаленными в боях воинами, но он хотел на все посмотреть самому и чтобы видели все, что он тоже здесь, вместе с ними. Переходя от дома к дому, он тщательно осматривал занятый боевой рубеж, давал необходимые указания, выслушивал предложения.

К этому времени бойцы по указанию своих командиров подразделений уже выбрали удобные позиции: кто-то расположился в домах у окон, у дверей, около домов, на чердаках, в хозяйственных постройках.

Теперь на левом берегу остались еще разведчики Дышинского и часть саперов. Во второй половине ночи Дышинский собрал разведчиков двух отделений. Расселись вокруг костра, дымя папиросками. Отблески огня выхватывали из темноты их сосредоточенные, полные понимания лица.

— Я хочу с вами поделиться своими соображениями, — начал командир, — о нашем месте в бою. Как мне сообщили, основные силы отряда перешли Саксагань и захватили шесть домиков, возле плотины, так что бой на той стороне будет жестким. Наша задача — помочь им. Дело-то общее. Демонстрация атак, чем мы занимались вчера, сегодня, уверен, будет малоэффективной. Нужны более решительные действия. Хотя нас и мало, но частью своих сил мы это должны выполнить.

— Это приказ? — спросил кто-то из темноты.

— Нет. Это мое решение: пока у противника еще нет полной ясности о том, что произошло ночью, нам нужно захватить шлюзы, и сделать это до рассвета. Вот тогда немцы за нас возьмутся основательно, а это будет нашей конкретной помощью действиям отряда на той стороне.

...Ползти под гору было легко, и мы удачно добрались до реки. Справа от нас рельефно на фоне неба просматривались казавшиеся громадинами бетонные опоры шлюзов. Плотненько сползаемся к лейтенанту. Обведя всех взглядом, тот шепотом ставит задачу:

— Снег глубокий, поэтому вначале метров тридцать ползем — далее голо, отсюда бросок. Вы курите, а я еще разок взгляну, понаблюдаю за фрицами. — И он пополз от нас наверх, к «гребню», чтоб еще раз острым, наметанным глазом осмотреть местность.

«Неужели не возьмем? Ведь шлюзы почти рядом! Один бросок? Всего один бросок! Надо только уловить момент. Один бросок — и шлюзы в наших руках», — прикидывал я. Зябко передернув плечами, затаился, впиваясь взглядом во вражескую оборону, а с той стороны, словно резвясь или стремясь взять первенство, скороговоркой били пулеметы. Особенно усердно били два, расположенные по обе стороны от крайнего домика. Хорошо видны желтые языки пламени. Огненные трассы свинца то проходили где-то в стороне, то почти рядом, отчего в лицо летели мелкие камешки, сбиваемые с бруствера, за которым мы укрывались. Был ли риск? Да, был! Но ведь вопрос можно поставить и так — во имя чего рисковать? Если ради дела, то надо. Дышинский умел и рисковать, хорошо зная, что риск тоже стихия удачи, и подчас он интуитивно верил в свою звезду. И это знание, это предчувствие выручали его не раз на страшных дорогах войны.

Из траншеи, идущей севернее плотины, немцы беспрерывно бросали ракеты и вели автоматный огонь. Вот это-то и беспокоило лейтенанта. Он трезво оценил сложившуюся обстановку и принял, по-видимому, единственно верное в сложившейся ситуации решение, которое должно обеспечить выполнение задачи. Он ждет момента. А мы в углублении, голова к голове, прикуриваем и по очереди сосем цигарки и тоже наблюдаем за поведением немцев. Курим, жадно затягиваясь, но не чувствуем запаха махорки-горлодера. Курево хоть и не греет, но сам процесс успокаивает, согревает.

...Истекают последние секунды — скоро атака.

Дышинский продолжает наблюдать,а над нашими головами беспрерывно проскальзывают пулеметные очереди, словно немцы догадались о нашем решении и хотят его сорвать.

И вдруг кто-то обратил внимание — взводный уткнулся головой в снег. Бросаемся к командиру. За ноги тянем тело лейтенанта вниз и видим — голова безжизненно скользит по снегу. Поворачиваем — лицо в крови, левый рукав маскхалата у плеча пробит, шевелим его — он ни на что не реагирует.

— Ребята, он раненый, — наконец, сдавленным голосом произнес Канаев, — он тяжело ранен.

Сколько раз Дышинский попадал под яркий свет немецких ракет, под пронзительно-визгливый посвист пуль, сколько раз судьба испытывала его на излом, и все обходилось благополучие. А здесь...

Дальнейшее произошло почти мгновенно. Не сговариваясь, хватаем за руки и ноги обмякшее тело командира и бежим с ним, бежим от реки в рост, не таясь, не думая об опасности. Немцы тотчас же обнаруживают нас и открывают стрельбу. Но нас не остановить. Не было и не будет такого огня, который бы заставил теперь нас залечь. А пулеметные очереди рвали в клочья сырую, стылую темноту, и всем было понятно, что из нашей группы в живых останутся единицы. Так и случилось. То один, то другой из несущих тело взводного падает раненым или убитым. Их сменяют другие. Упал Шапорев, потом Соболев, опустился на снег Сергей Усачев, пулей обожгло руку Константинову. Но мы бежим и тянем тело Дышинского за руки по снегу. Так удобнее тащить в гору. В голове только одна мысль: «Быстрей, быстрей выйти из-под огня, добежать до укрытия. Только бы успеть оказать помощь». Мы бежим, на ходу сменяя друг друга, унося раненых и убитых товарищей. Наконец, мы у дома. Еще один поворот, и за ним находим надежное укрытие. Останавливаемся. Шапки на голове Дышинского нет — потеряли по дороге. Расстегиваем маскхалат, полушубок. При свете фонарика осматриваем его лицо, тело. Лицо в крови, гимнастерка от крови кажется черной. Две пули навылет прожгли голову, чуть выше надбровных дуг. Раздроблено плечо и посечена пулеметной очередью левая, сторона груди, по которой расплылись пятна цвета давленой перезрелой вишни. По-видимому, смерть наступила мгновенно.

— Все! Его нет! — выдавил Миша Девяткин и, отвернушись от нас, отошел в сторону. Перед нами бездыханно лежало тело лейтенанта, Героя, последний час которого был обычным для боевой обстановки, таким, каким он был для многих тысяч солдат и офицеров. По нашим щекам потекли слезы. Да, мы плакали, плакали, не стыдясь друг друга. Каждый случившееся переживал по-своему. Плакал Канаев. Лицо его на морозе как-то сжалось, стало с кулачок. Отвернувшись, плакал Константинов Юра, продолжал всхлипывать Миша Девяткин. Тяжело на сердце было и у меня. Отчетливо всплыла в памяти наша с ним встреча на курской земле.

А потом все попуталось, переплелось в один несвязный клубок из отдельных отрывочных эпизодов. Да, признаться, и не думалось, лишь в тоске заходилось сердце.

Канаев ватным тампоном индивидуального пакета очищает лицо от крови. Оно безмятежно. Кажется, он заснул. Лицо не выражает ни страха, ни волнения. В нем лишь отразилась напряженная сосредоточенность человека, который должен был сделать определенную работу — сделать или погибнуть. Любой ценой. А из ранок на лбу продолжала еще проступать кровь.

Эта потеря потрясла нас. Мы — солдаты. Мы далеко не сентиментальны. Нам пришлось уже повидать и пережить десятки смертей своих боевых товарищей, но гибель Володи Дышинского нас привела в шоковое состояние...

Само слово «смерть», сказанное о Дышинском, никак не доходило до моего сознания. Я видел его неподвижного, уже неживого, распростертого на снегу, а сознание упорно отказывалось верить в реальность этого трагического события. Сколько рискованных операций было на его счету, и все обходилось благополучно. Последний год с самого Сталинграда он был как заговоренный: за это время он не получил даже ни одной царапины... Рядом с командиром положили Шапорева, Соболева. Шапорев был ранен в спину, пуля вышла под левой ключицей. Ему наложили повязку, он стонал. На мгновение приоткрыл глаза, посмотрел на нас и тихо, шепотом произнес: «Передайте маме...» Изо рта пошла кровавая пена, затем он вздохнул и затих. Фашистская пуля оборвала и жизнь Юры Соболева — здоровяка и красавца. Это про таких, бывало, говорил наш старшина роты: «Молодой ишо. Небось и за девку-то не держался».