Артур Филлипс - Ангелика

• Название: Ангелика
• Автор: Артур Филлипс
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-21850-9

1880-е, Лондон. Дом Бартонов на грани коллапса. Хрупкой и впечатлительной Констанс Бартон видится призрак, посягающий на ее дочь. Бывшему военному врачу, недоучившемуся медику Джозефу Бартону видится своеволие и нарастающее безумие жены, коя потакает собственной истеричности. Четырехлетней Ангелике видятся детские фантазии, непостижимость и простота взрослых. Итак, что за фантом угрожает невинному ребенку?

Историю о привидении в доме Бартонов рассказывают — каждый по-своему — четыре персонажа этой страшной сказки. И, тем не менее, трагедия неизъяснима, а все те, кто безнадежно запутался в этом повседневном непостижимом кошмаре, обречен искать ответы в одиночестве. Вивисекция, спиритуализм, зарождение психоанализа, «семейные ценности» в викторианском изводе и, наконец, безнадежные поиски истины — в гипнотическом романе Артура Филлипса «Ангелика» не будет прямых ответов, не будет однозначной разгадки и не обещается истина, если эту истину не найдет читатель. И даже тогда разгадка отнюдь не абсолютна.

---

— Но ты же итальянец, — поддразнила она.

— Британец, девочка моя, не меньше тебя. Мы британцы потому, что ведем себя именно так, на наш манер обуздывая свои обезьяньи порывы. Если бы ты знала сына Британии, что ведет себя точь-в-точь как дикарь из джунглей, в чем бы он оставался британцем?

Отдельно от произносимых им слов она могла вызвать из памяти ощущение Джозефа; он был легок, и мягок, и занимателен. Ее увеселение имело ценность в его глазах. Заполучив ее руку, он боролся за нее снова и снова. Однако слова — его легкомысленная речь о сынах Британии, что ведут себя ровно обезьяны, приемлемое разнообразие порывов, разнящихся от страны к стране… когда она, лежа на кушетке, взирала той ночью на вянущий огонь, слова не так просто разделялись с воспоминанием.

VIII

Несмотря на то что окна оставались распахнуты весь день напролет, жгучий запах не желал исчезать. Нора заперла окна в нижнем этаже, в детской же Констанс закрыла их самолично, потревожив неплотно пригнанное окно.

Наверху она наткнулась на разоблачавшегося Джозефа. Преображение, кое обуяло его дух после всего-навсего бритья, было чрезвычайным. Констанс не таясь вглядывалась в новые контуры, ее супруг также уставился в зеркальное стекло.

— Тождественные близнецы, я полагаю, — сказал он слишком громко. Она редко наблюдала в нем подобный душевный подъем. Джозеф вновь констатировал великое сходство между собой и своим отцом. Встав за спиной Констанс, он положил руки ей на плечи, запустил пальцы под ночную рубашку, дабы дотронуться до неприкрытой кожи, и заговорил загадками:

— Мой отец не был порочен. Я судил его слишком сурово. Если он ищет моего прощения даже по сю пору, бесчувственно было бы отказывать ему, не так ли? Прощение, Констанс: ты знаешь о нем все. Такова природа женщины и ее привилегия. Ощущение все же необычайное.

Его руки бередили ее. Он алкал. Этим вечером она не смогла загодя настроить его должным образом. Она витала в эмпиреях. Стоя позади, он приблизил гладкую щеку к ее ланите, и Констанс, не подумав, произнесла:

— Сегодня вечером я не смогу ответить на твою ласку, мой дорогой.

— Я и предположить не мог, — ответил он словно заготовленной фразой и отстранился. Идиотическая оплошность Констанс явилась со всей очевидностью им обоим: считанные дни спустя он вернется к этому разговору, и она окажется беззащитной, ибо подобная ложь вновь вступит в действие лишь через месяц, правдою же обернется куда скорее.

Он спал. Она всматривалась в потолок. Констанс некого было винить в собственной уединенности, кроме разве себя самой. Она плыла по течению дней на подушках и простынях. Она обладала деньгами, коих хватало на все ее желания. Ложе вознесло ее в вышину, глаза ее закрылись. Она бы щедро заплатила за несколько мгновений возмутительных речей Мэри Дин, но Мэри Дин и иные девушки рассеялись. Она дремала, и Джозеф улыбался ей в лавке Пендлтона, всовывая твердую монету в мягкий кулак.

— У вас, таким образом, нет никого, к кому я мог бы обратиться, дабы иметь честь насладиться вашей компанией? И вас совершенно некому защитить? Возможно, со временем вы увидите во мне друга.

Монета за монетой, зловещие расспросы, восторг, в каковой ввергало его отсутствие у нее заступника.

— Иными словами, вас некому защитить?

Монета за монетой, такие твердые, проникают в ее вспухшую, уступчивую плоть, ее руки ноют от бремени, затем доктор не дает Констанс встать и напоминает, что ей, миссис Бартон, ослушанье не на пользу. И снова монета, и еще одна вдавлена в ее трепещущие, окровавленные руки, и Ангелика заходится страшным воплем. Констанс открыла глаза. To был не кошмар: дитя кричало. Констанс — руки трясутся, болят по-прежнему — помчалась вниз по лестнице, по коридору, и ворвалась в комнату Ангелики.

— Дорогая, что случилось? Тебе больно?

Она увлекла девочку в свои объятия, неуклюже прижала к себе, с трудом борясь с тяжестью, с раскинутыми членами.

— Мамочка, — бормотала девочка, моргая. — Моя ручка.

— Твоя ручка? — Констанс вытянула искривленную ручку Ангелики из пресса, что составился, их плотно прижатыми телами. — Тебе больно?

Лик девочки переменился, и она принялась еле слышно всхлипывать, повторяя жалостливую мольбу: «Моя ручка», — пока глаза ее не закрылись. Констанс уложила дитя обратно в кровать, где та мгновенно откатилась прочь, подложив руки под ланиту. Не без труда Констанс удалось освободить их и осмотреть. Она достала свечу и, возвратившись, поднесла свет к дочериным кистям без единой меты. Погрузиться в беспокойный сон о болящих руках и быть разбуженной криком девочки, что жалуется на болящие руки? Идея сладостная и ужасающая одновременно: они делили между собой кошмары. Твердые монеты вдавливались и в эти крохотные мя гонькие спящие ручки, дабы пригрезившаяся боль исторгла крик пробуждения.

Констанс задула свечу. Когда глаза приспособились и оформилась серая тень спящей девочки, ее мать взобралась по ступенькам во тьму. Констанс вспоминала, как Сара Клоуз шептала ей однажды во мгле долгой но чи Приюта, что сновидения беспокойны и непоседливы, что временами они просачиваются из одного сновидца в другого, покоящегося в непосредственной близости, либо в того, чье сердце скрепил с твоим Господь. Неслышные нити тянулись из Констанс, с тем чтобы обнимать Ангелику даже во сне.

Она легла, и Джозеф тут же выразил недовольство:

— Да что же это, в самом деле?

Он смотрел на часы под разными углами, пока не сподобился определить время при тускло-сером мерцании потолочного светильника.

— Проклятье, половина четвертого. Кон, да что с тобою?

IX

На дневном свету догадка чахла: она более не казалась правдоподобной и в любом случае не составляла уже предмета гордости, пусть даже Ангелику с очевидностью терзали страх и боль, что родились в душе ее матери. Когда бы натура Констанс не отличалась меланхоличностью, ей снились бы явления более сладостные, и ее дитя — далеко ли внизу, в далеком ли доме, принадлежащем другому мужчине, — вздыхало и впитывало бы из сырого ночного воздуха материнское удовольствие. Так или иначе, вид Ангелики, что играла сама с собою и, не ведая, что за нею наблюдают, потирала руку, словно та причиняла ей боль, на миг одарил Констанс властным, спешным ощущением, и обильные слезы оросили поджатые губы.

Констанс отошла от играющей девочки, когда Джозеф радостно произвел на свет суждение: хотя сегодня как раз тот день, когда Нора раз в месяц оказывается на свободе, отец вполне способен благополучно провести час наедине с собственным ребенком, благодарю тебя.

Склонив голову перед Джозефовым обыденным осмеянием ее «суеверий» и обыденным же отказом на просьбу разрешить Ангелике ее сопроводить, Констанс попрощалась и отбыла в церковь в одиночестве.

Она усаживалась далеко позади: замужняя вдова, бездетная мать. Она прибывала последней и отбывала первой. Будучи подлинно незамужней и бездетной, она садилась неизменно вперед, приходила рано, уходила поздно.

Таков был ее компромисс с всеобъемлющим неприятием Джозефа, а равно со зримым неодобрением церковного старосты и прихожанок. Она торопилась домой, спасаясь бегством от сгустившегося за ее спиной презрения.

И возвратилась в домашний хаос: Ангелика лежала ничком на полу гостиной, и вопли ее извлекали из фортепьянных струн сочувственные призвуки. Итоговый неестественный вой вверг Констанс в зубовный скрежет.

Джозеф, излучая скуку высшей пробы, облокотился о косяк, нисколько не задеваем девочкиным горем.

— Ей больно? — закричала Констанс, пересиливая шум.

— Ни капельки, — нарочито медленно протянул Джозеф. — Видимо, она лишилась рассудка.

Ангелика била ногами о пол, затем перевернулась на спину и принялась пинать воздух. Ее личико опухло, покраснело, увлажнилось. Она хрипло голосила:

— Он мне не папочка! Не папочка, не папочка, не папочка, нет.

— В точности как я сказал, — пробормотал он.

Неимоверными трудами Констанс удалось привести дочь в чувство, между тем Джозеф, наблюдая, то и дело утруждал себя вопросами о применяемых Констанс методах; притом он не шевелил и пальцем, громко вздыхал либо именовал Ангелику «беспокойным образцом девочки», чем лишь усугублял ее буйство.

— Что явилось этому причиной?

— Поинтересуйся сама у маленького злобного дервиша.

— Он! — застонала Ангелика, содрогаясь в объятиях Констанс, подобно лихорадочному новорожденному. — Он хочет, чтобы я съела голубку.

— О, это чистый абсурд. — Он покинул ее с ребенком, бьющимся в корчах.

Это происшествие не оставило бы столь тревожного следа — с Ангеликой время от времени взаправду случались приступы гнева по поводам, кои не впечатлили бы взрослого, и если супруг настаивал, чтобы дочь ела голубей (если Констанс поняла все правильно), совершенно не стоило удивляться тому, что граница, до коей Джозеф мог сдерживать события, вскоре оказалась перейденной, — однако позднее тем же воскресным днем, когда он приблизился к Ангелике с предложением почитать ей книгу, дочь при виде отца сбежала и, рыдая, укрылась за Констанс. Он пожал плечами и удалился наверх, а Констанс между тем старалась сохранить выражение лица, кое подразумевало, что она далека от мысли, будто действия Ангелики оправданы хоть в малейшей степени.