Катажина Грохоля - Сердце в гипсе

• Название: Сердце в гипсе
• Автор: Катажина Грохоля
• Издательство: АСТ, Ермак
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-018848-X, 5-9577-0295-1

Вы больше не мечтаете о рыцаре на белом коне, а следуете пошлому принципу «я тебя слепила из того, что было»? Милая, да это УЖЕ ПРОГРЕСС! Вы сели на жесткую диету и одновременно ввязались в рискованную финансовую аферу? Да это же просто ИДЕАЛ современной ЖЕНЩИНЫ! Вы — СЧАСТЛИВЫ? Ах, НЕ СОВСЕМ? Ну, знаете, тогда остается только одно — УЧИТЕСЬ БЫТЬ СЧАСТЛИВОЙ! И поможет вам тут лишь ЮМОР, ЮМОР — и ирония «на сдачу»! Героиня мирового бестселлера К. Грохоли «Никогда в жизни» неподражаемая пани Юдита — опять с вами!

---

Я приготовила чай. Когда вернулась с заварным чайником, мой пес положил морду к Аните на колени. Я не знала, что и сказать.

Глотнула чаю, и дырка от зуба напомнила о себе пронзительно и неожиданно.

— Ты плохо себя чувствуешь? — Анита взглянула на меня с сочувствием.

— Мне вырвали зуб, — промолвила я тихо, чтобы не бередить рану.

— Тогда ты поймешь, о чем я говорю. Именно так все и происходит: ты ничего не предпринимаешь, ждешь до последней минуты, потому что тебе кажется, что еще успеешь. А потом остается лишь вырвать. А не удалишь, так какая-нибудь гангрена или...

Анита вздохнула, а меня холод пробрал до костей.

Всем нутром почувствовала — нельзя ждать, пока мои отношения с Адамом начнет разъедать какая-нибудь зараза.

А может, уже слишком поздно что-либо менять?

Интересно, почему почти пятнадцать лет выдержал со мной нынешний Йолин муж? Был слеп? Еще год назад мне казалось, что на сей раз у меня все складывается удачно. Почему я в самом начале не сознавала, что принадлежу к женщинам, которые моментально привязываются к мужчине, а тот даже хорошую машину купить себе не может, и в итоге получается, что другие мужики ему сочувствуют, а он чувствует себя хуже других? И я причина всех его бед? Несомненно, ему было бы лучше без меня, только теперь он уже не знает, как из этой истории выпутаться, хотя я все больше времени провожу с женщинами и не требую от него, чтобы сидел дома, перестал так много работать и почаще бывал со мной.

Но в данный момент я измотана болью и не могу думать об Адаме и о том, что мне делать дальше.

Сегодня снова была у своего зубного врача. Он улыбнулся, увидев меня. Сердечко трепыхнулось — все-таки не так часто встречаешь мужчин, улыбающихся тебе при встрече. Зубы у него красивые — я сделала правильный выбор.

— Ложитесь, пожалуйста, — проговорил он бархатным голосом.

Лежачее кресло. Уже в одной этой фразе, произнесенной спокойно и уверенно, таилось нечто, заставляющее содрогнуться. Трепет из фразы перешел на мою спину, но я легла, опять же нечасто приходится слышать подобное предложение от обаятельного мужчины, который к тому же творит добрые дела.

Легла я и стала ждать. Доктор отошел к другой женщине, расположившейся на втором кресле, но меня это не удивило, потому что у меня и в жизни так — стоит довериться какому-нибудь мужчине, и картина, как описанная выше.

Лежала я, глазея на лампу и на оборудование, и услышала издалека голос доктора:

— Может, снимете свитер? Здесь жарко.

Это не мне, а той. Ха-ха, зашевелилось у меня в мозгах, — неплохое начало.

Потом он подошел ко мне. Я моментально спохватилась, что обязана помнить о том, что у меня под блузкой ничего нет, и блузку я снимать не собиралась! Он улыбался, улыбка у него обворожительная.

— Давайте откроем ротик, — попросил он.

Никто никогда в жизни мне так не говорил. Меня просили, скорее, закрыть, и форма «ротик» в тех предложениях была неуместна.

Я открыла. К сожалению, пришлось замолчать, что всегда мне давалось с трудом. Он ковырялся и ковырялся в моем ротике, а потом вздохнул:

— В шестом тоже придется чистить канал.

Ну вот вам, пожалуйста. Приходишь так, между прочим, для профилактики, заботясь о состоянии своей ротовой полости, а мужчина, как водится, разрушает все иллюзии. Милости просим, я ему полностью доверяю, и глаза у меня становятся масляными, ведь женщина у стоматолога становится женщиной абсолютно незащищенной, как бы обнаженной, то есть оставленной на произвол судьбы.

— Я не причиню вам боли, — мягко пообещал мужчина, и в этот момент должна бы включиться сигнальная сирена: Йолин супруг тоже заверял, что меня не обидит. Никому в голову не пришло бы начинать знакомство с этой фразы. Разве мы, женщины, встречая чудесного мужика, заявляем ему тут же, что не будем бриться его станком, что он не увидит нас с краской на волосах? Разве может нам стукнуть в голову гасить сигарету о его плечо? Этот, конечно, тоже соврал. Больно стало на счет «раз». Он всадил иглу в невинное небо, меня аж бросило в жар, и я пожалела, что на мне нет свитера, который можно было бы снять.

— Успокойтесь, больно не будет. — Бархат голоса смягчал мои страдания.

Возможно, не будет, когда-нибудь в будущем, но сейчас боль прошила меня, как молния. Он отошел к той женщине, я ждала, когда прекратится боль. Мне это моментально напомнило мое замужество, и выходило в общем-то, что оно состояло из сплошного ожидания той минуты, когда стихнет боль. Хорошенькая перспектива! Ладно, пустяк. Действительно, много времени не понадобилось, чтобы у меня онемела правая часть лица. Став женщиной, частично парализованной, я снискала расположение дантиста, он удерживал меня в лежачем положении сорок минут. Потом улыбнулся и сказал:

— В следующий раз в среду. Двести восемьдесят злотых. Спасибо.

Затем поприветствовал очередную пациентку точно такой же улыбкой, какой чуть было не соблазнил меня. Эта дама пришла менять челюсть, и на вид она была лет на сорок старше, чем я.

Снова кое-что для себя

Тося прекрасно выглядит, у нее отрастают волосы, она стала какой-то спокойной, счастливой, много занимается. Зайдя вечером к Уле (Адам был на радио), я похвасталась своим ребенком. А Уля мне в ответ:

— Послушай-ка, ты должна рассказать Адаму о тех деньгах.

Впервые с тех пор, как я доверила ей тайну самой крупной аферы в своей жизни, она открыто об этом заговорила. Меня это задело. Но Уля не хотела мне досадить. Сказала мне то, что я и сама знала: нехорошо утаивать некоторые вещи. Что я в конце концов никого не убила, что затем и нужен мужик, которого любишь, чтобы понимал ошибки. А иначе я изведу и себя, и мужика, и делу конец. Я расплакалась, и, честное слово, мне полегчало.

— Сделай это ради себя, — посоветовала Уля.

— Я в любую минуту могу что-нибудь сделать ради себя!

— Так сделай! — настаивала Уля.

— Я могу встать перед зеркалом и повторять: все это неправда, неправда, неправда!

Уля, которая как раз в ту минуту отхлебнула кофе (который, конечно, она вскоре бросит пить), поперхнувшись им, залилась смехом, потом спросила, нет ли у меня и для нее какого-нибудь мудрого совета. И, как верная подруга, я ответила, что такой непременно найдется. Пусть не питает иллюзий.

— Я могу и тебя поставить перед зеркалом и повторять: все это правда, правда, истинная правда!

Я впервые за несколько недель тоже веселилась от всей души. И окончательно решила — завтра обо всем расскажу Адаму.

* * *

Я возвращалась домой под вечер. Читать не могла — напротив сидел парень с сотовым телефоном в руке и трепался во весь голос. Я никак не могла сосредоточиться. Раздумывала, как на все то, в чем я собиралась сознаться, отреагирует Адам. Люди входили и выходили. На станции «Осмотри» состав стоял чуточку дольше обычного. Я оторвала взгляд от окна и у входа в вагон обратила внимание на очень древнюю старушку. Она медленно взбиралась по ступеням, держа перед собой допотопные ходики, кто-то ей как раз помогал сесть в электричку. Не знаю, видела ли я когда-нибудь кого-либо столь дряхлого. Старые, поблекшие глаза, некогда голубые, морщина на морщине, кое-где между ними проступали пигментные пятна. Парень не умолкал. Противный тип. Такой-то уж точно сделает вид, что не заметил бабушку. Юноша поднял глаза и увидел направлявшуюся в нашу сторону старуху. Встал, не отрывая мобильника от уха. Бабушка села, и тут моему взору открылось видение. Видение — блондинка на длинных ногах — метнулось к поезду и, запыхавшись, в последнюю секунду вспорхнуло на подножку. Поезд тронулся, а я не могла оторвать от нее глаз. Видение мало того, что было прелестно и гордо несло свое двадцатилетнее, улыбающееся, интеллигентное личико, — мамочка родненькая, ладно бы только лицо! Это создание было облачено в платьице, связанное крючком. Желтое. Дыряво-ажурное. Под которым не было лифчика. Возмутительно! Хотя если бы у меня была такая грудь, я бы не надевала платья даже с дырочками. Через них просвечивало прекрасно загоревшее, грациознейшее тело в мире. Вагон замер, хотя катил дальше.

Старушка подняла глаза. Я взглянула ей в лицо и помертвела. Свирепое выражение, глубокие складки возле губ, уголки опущены, взгляд, если бы мог убивать, сразил бы ту девушку наповал. Я ощутила такую неприязнь к этой дряхлой перечнице, что озноб прошиб меня до костей. Девушка в желтеньком платьице, ясное дело, что коротюсеньком, проехала только одну остановку. Протиснулась к выходу и исчезла на следующей станции. Старуха уставилась на меня и разжала губы. Я живо представила, что такая скажет о хамстве, о молодежи, которая никого в грош не ставит, которая не способна, не умеет, не знает, о молодежи полуголой, выставляющей все напоказ, и так далее, а я промолчу или поддакну.

А старуха растянула губы, морщины еще глубже разрезали лицо, грозный взгляд готов был убить. Потом наклонилась ко мне и сказала блеклым голосом: