Марк Гроссман - Веселое горе — любовь.

• Название: Веселое горе — любовь.
• Автор: Марк Гроссман
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1966

Марку Соломоновичу Гроссману в 1967 году исполняется пятьдесят лет. Из них 35 лет отдано литературе.

Писатель прошел большой жизненный путь. За его спиной участие в Великой Отечественной войне, многие годы, прожитые за полярным кругом, в Средней Азии, в горах Урала и Кавказа.

Перед его глазами прошли многие человеческие судьбы; они и легли в основу таких книг, как «Птица-радость», «Сердце турмана», «Живи влюблен» и др. (а их более двадцати, изданных общим тиражом почти в миллион экземпляров у нас и за границей).

Сборник «Веселое горе — любовь» — это книга о любви и верности. О любви к Родине и женщине-матери, к любимой, родной природе, цветам и птицам — ко всему, чем живет человек нашего общества.

---

Но через четыре дня Паша и Маша вернулись: они были уже взрослые голуби и хотели жить самостоятельно там, где родились.

НЕПУТЕВЫЙ

Этого голубя никто не хотел покупать. Мальчуган, продававший птицу, дважды понижал цену, но покупатели только посмеивались над ним.

Завсегдатаи голубинки обычно хорошо осведомлены о качествах почти любой продаваемой птицы. Одни знают какую-нибудь желтоплекую или черно-рябую потому, что не раз бывали в гостях у их хозяина и толковали о достоинствах и недостатках голубятни, другие безошибочно определяют качества птицы по внешнему виду и поведению.

Человека, впервые попавшего на базар, удивит совершенная уверенность, с какой здесь говорят о самых, казалось бы, неведомых свойствах птицы.

«Ум» голубя определяют раньше всего по глазам. У голубя «умного» — глаз «веселый» и даже «злой». Пустяшный глупый голубь нередко является обладателем прекрасных черных очей, в которых светят миролюбие и доброта.

Именно такие глаза и были у продаваемого голубя, хотя расцветка его имела прямое отношение к дорогим «монахам»[20]: голова и хвост белой птицы были окрашены в черный цвет.

Расплачиваясь с мальчуганом, я заметил в его глазах озорной лукавый огонек.

«Ну, дяденька, — говорили эти глаза, — и ловко же я провел тебя! Наплачешься ты со своей покупкой. Ох, наплачешься!».

— Что, неважная птица? — спросил я мальчугана.

— Куда уж хуже! — весело согласился он. — Ни на вот столечко ума, честно говорю. Вроде кролика.

— Почему ж — «вроде кролика»? — поинтересовался я.

— А то нет! — охотно пояснил мальчишка. — Где еда — там и дом. Какой же это голубь? Так, имя одно!

Вернувшись домой, я не стал связывать новичка и выпустил его в открытую голубятню. Он как ни в чем не бывало подошел к сковородке с пшеницей и стал клевать зерно.

Выходит, мальчишка был прав! Хороший голубь, выпущенный в незнакомом месте без связок, никогда не станет есть и даже просто не опустится на землю. Он рванется вверх, просвистит над крышей и уйдет к старому дому. А этот уписывал пшеницу и, казалось, совершенно забыл о жилье, в котором, возможно, родился и вырос.

В тот же день новичок поднялся с другими птицами и набрал хорошую высоту.

Как-то мои голуби решили побродяжить. Иногда у них появлялось такое желание, и стая уходила на чужие круги. В этот раз птицы скрылись из глаз. Через четверть часа они вернулись без новичка.

Вечером меня вызвал свистом Пашка Ким и сказал:

— Монах — у Кольки-пионера. Выкупать будете?

— Нет, Паша, не буду. Непутевый он голубь.

— Верно! — согласился Пашка. — На что он вам? Легкая голова.

Еще через два дня под балконом появился Колька-пионер. Он спросил:

— Монах вернулся?

Я покачал головой.

— Злыдень! — в сердцах произнес Колька. — Развязал утром, весь день он летал со стаей, а сейчас вот куда-то провалился. Беспутная птица.

В следующее воскресенье я снова увидел монаха. Продавал его совсем маленький мальчонка с добрыми синими глазами, с носиком, сплошь усыпанным веснушками.

— Не купите, дядя, а? — спросил он меня, помаргивая синими своими искорками.

— Откуда он у тебя? — поинтересовался я.

— Поймал, — сообщил мальчугашка. — Сначала обрадовался я, а теперь опостылел мне этот дурень. Так не надо вам?

— Нет, — отказался я. — Был он у меня. Ушел.

— Так купите тогда вот этого, омского, а монаха я вам в придачу дам, — предложил продавец.

— И в придачу не надо.

— Что же мне с ним делать? — расстроенно сказал мальчуган. — Вот ведь беда какая. Кабы в деревне, так свой корм, а у нас зерно покупное. Денег-то у меня и нету...

Я вспомнил свое детство, постоянную нехватку денег на зерно и, пожалев мальчишку, купил монаха.

Неподалеку от базара открыл чемоданчик и выбросил голубя в воздух. Монах взлетел было не очень высоко, потом сложил крылья и свалился на землю.

Он сидел возле моих ног и мелко дрожал. Если б мог, он, наверно, пожаловался бы сейчас на свою неудавшуюся жизнь, на всеобщее презрение людей к нему, на вечные нитяные оковы, которые влачил на себе чуть не с самого детства.

Я понимал монаха. Действительно, жизнь у голубя получилась нескладная какая-то, тюремная жизнь. У него не было всесильной тяги к дому, той тяги, которая позволяет голубям не только выбирать верное направление, но и преодолевать на пути всякие рогатки. Из-за этого он чуть не каждую неделю оказывался в новой голубятне, ему вязали крылья, выдерживали и только тогда выпускали в воздух. Но в тот же день он появлялся в другом месте, и там повторялось то же самое. На крыльях монаха не затягивались рубцы от постоянных связок.

Теперь он сидел передо мной на земле и дрожал.

— Знаешь что? — сказал я ему. — Могу тебя кормить при одном уговоре: ты устроишь гнездо вместе со старой почтовой голубкой, которая никогда не променяет свой дом на другой. Думаю, у вас будут отличные детишки, умные и верные голуби. Ты станешь любоваться на них и забудешь свое печальное детство. Хорошо?

Непутевый молча согласился.

И сейчас у него растет смышленая и славная детвора.

Я верю — она не повторит ошибок своего отца.

ПАША И МАША

Помните вы рассказ о 145-м почтовом и его детях? Вы не забыли, что Паша и Маша вернулись домой?

С тех пор брат и сестра заметно выросли и превратились в красивых сильных птиц. Они целыми днями сидели на коньке голубятни и чистили свои красно-синие перья.

Надо сказать, что голуби вообще очень чистоплотные птицы. Иной раз они часами теребят свои перышки, причесывают и приглаживают их, выискивают в перьях соринки или склевывают с ног прилипшую землю.

Паша и Маша были большие чистюли. Они причесывались и прихорашивались, не жалея на это времени.

Когда Леночка по утрам хандрила и не хотела расчесывать свои тонкие русые волосы, я подводил ее к голубям и спрашивал:

— Дочка, что делает Маша?

Леночка смущенно смотрела мимо птиц куда-то вверх и говорила:

— Вон на небе тучка...

— Нет, дочка, — не сдавался я, — отвечай, что делает Маша?

— Папа! — сердилась Леночка. — Я же еще не причесывалась, а ты меня все спрашиваешь и спрашиваешь...

* * *

В середине лета голуби стали бродяжить. Началось это с того, что Паша и Маша, всегда отлично державшие круг над домом, внезапно ушли в сторону и скрылись из глаз. Вскоре исчезла пара желтых, а за ними и остальная молодежь: плекие, красные, синие.

Через час Паша и Маша просвистели над головой, обошли круг и опустились на голубятню. Затем вернулись остальные птицы.

Мальчишки, немедленно появившиеся под балконом, острили:

— Ты их, видать, по заданию отправлял? А?

Мне лень было отбиваться от ребят. Я мог бы объяснить мальчишкам, что так обычно бывает с молодыми голубями, когда они почувствуют настоящую силу крыльев и захотят себя показать и людей посмотреть. Я сказал:

— Да, да, по заданию, ребята. Они летали за дворником, который очень не любит, когда мальчишки шумят под окнами.

— Отдать швартовые[21] и лечь на обратный курс! — скомандовал Пашка Ким, главный атаман ватаги.

Ребята не случайно перешли на морской язык.

С того дня, когда на моем балконе появилась голубятня, мне довелось побывать в Заполярье, поплавать по Ледовитому океану и пожить на тамошних островах. Вездесущие и всевидящие мальчишки немедленно заметили на мне матросскую тельняшку и с тех пор разговаривали со мной на очень густом морском языке.

Они сильно досаждали мне, то и дело появляясь под балконом и требуя объяснения разных морских слов и команд. У них где-то в одном из сараев была организована «школа юнг». Там учились вязать морские узлы и «драить палубу». Какой моряк не умеет делать этого!

И вот сейчас они неслись в свой сарай, размахивая руками и крича по-петушиному: явно намекали на моих голубей.

В конце концов это возмутило меня. Когда один из парней в белой майке, раскрашенной синими полосами, появился под балконом и закаркал вороной, я сказал:

— Ну, вот что, юнга. Подбрось угля в топку и — на всех пара́х домой. Не обращай внимания на дождь. Прикажи команде взять голубей. Через десять минут чтоб все были здесь!

Мальчишка издал горлом звук, не очень-то похожий на гудок парохода, и со скоростью пяти морских миль[22] в час отбыл восвояси.

Через четверть часа мальчишки бросили якоря́ под моим балконом.

— Эй вы, морские волки! — сказал я, когда ребята стихли и задрали головы. — Мои голуби не хуже ваших, Я вам докажу.

Раздались вопли радости и мрачный смех.

— Давай! — закричали ребята. — Будем спорить!

По требованию мальчишек я спустился вниз, в «кубрик»[23], как назвали они площадку под балконом, — и мы совместно выработали условия состязаний.