Эдвард Лернер - «Если», 2002 № 01

• Название: «Если», 2002 № 01
• Автор: Эдвард Лернер
• Издательство: ООО «Издательство ЛК пресс»
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2002

Эдвард ЛЕРНЕР. СОЗИДАЙ УНИЧТОЖАЯ. Герой получает видеопослание от своей погибшей подруги. И начинает понимать: обстоятельства ее смерти не так просты…

Элизабет ВОНАРБУР. НЕТОРОПЛИВАЯ МАШИНА ВРЕМЕНИ. Путешествуя по вселенным, главное — не заплутать в собственных чувствах.

Андрей ПЛЕХАНОВ. ДУША КЛАУСА ДАФФИ. Скучно на этом свете, господа… без забот, болезней и старости.

Айзек АЗИМОВ. ВЗГЛЯД НАЗАД. …или практикум для начинающих фантастов.

Дональд УЭСТЛЕЙК. ПОБЕДИТЕЛЬ. В будущем все будет образцовым, и тюрьмы тоже.

Эндрю СТЕФЕНСОН. ДОГОВОР. Герою делают предложение, от которого невозможно отказаться.

Любомир НИКОЛОВ. ЛЕС. Последняя битва Адольфа Бонапарта.

Джайм Линн БЛАШКЕ. ПРОЕКТ «ТАЙМСПЕН». Миллиарды инопланетных рас охотятся за незадачливым изобретателем.

Александр ТЮРИН. ГИГАБАЙТНАЯ БИТВА. … о которой умалчивает история.

Любовь и Евгений ЛУКИНЫ. СМЕРТЕЛЬНАЯ. Год назад журнал напечатал последнюю работу из архива знаменитого дуэта. А теперь — самая последняя.

А также: Рецензии, Видеодром, Курсор, Критика, Судьба книги, Персоналии.

---

— Я не хотел расставаться с моей… Путешественницей. До самого последнего момента я был уверен: она не решится уйти, она не сможет бросить меня. — Он сдерживает ироничную усмешку, которую Меланэ вряд ли способна понять, и продолжает: — Я начал тренироваться, чтобы произвести на нее впечатление. Мне сейчас кажется, что это был своего рода шантаж. Я хотел сказать ей: видишь, если ты уйдешь, то я тоже уйду, и ты никогда, никогда не сможешь встретиться со мной! Но она все-таки ушла. Хотя и пообещала вернуться. Она знала: я не уйду, что бы я ни говорил. Я продолжал тренировки — из чистого упрямства, как мне теперь кажется. А также из боязни, что мне придется ждать неизвестно сколько лет без малейшей надежды на ее возвращение… И еще от стыда, потому что в действительности мне совсем не хотелось уходить. То, что она была настоящей Путешественницей, вызывало у меня восхищение. Если бы я тоже ушел, то во время странствия смог бы поддерживать с ней своего рода призрачный контакт… Конечно, все это так противоречиво…

Он замолчал, осознав свою ошибку: решив ответить ей как можно более искренне, он быстро убедился, что Меланэ его не понимает. Конечно, она пыталась; она стремилась провести параллель с ее собственными переживаниями, но теперь иллюзия сходства испарилась. Понимает ли она, что на пути к себе самой должна будет проделать более короткий путь, нежели тот, который выпал на его долю? Когда она оказалась перед выбором, то не нажала на кнопку пуска. Но она действительно хочет уйти. Хотя, возможно, сама еще не понимает этого.

Внезапно Эгоном овладело глубокое уныние. Зачем он пытается помочь этому ребенку? Во имя какого опыта, какой мудрости? Ему сорок девять, ей девятнадцать. Что он в действительности знает о ней, в чем может быть уверен? Эти сложные схемы, которые он построил, основываясь на ее скупых рассказах, эти интерпретации, эта его честность, которой он так гордится… А вдруг правда находится где-то далеко отсюда и отступает все дальше и дальше, и он ее никогда не узнает?

Он хотел бы поделиться своими сомнениями с Меланэ и даже начинает фразу: «Я не знаю…» Он слышит свой голос, неуверенный, словно взывающий к прощению. Он видит, как лицо девушки твердеет: на нем, словно тени, быстро сменяются опасение, тревога, отрицание. Она ждет от него отнюдь не признания в слабости, эта хрупкая, эта безжалостная Меланэ.

И он снова опускает руку в струи фонтана в ожидании следующего вопроса.

* * *

Снова наступает зима, синева неба режет глаза; на ее фоне с новым совершенством, почти с жестокостью, вырисовываются белоснежные вершины. Иногда небо становится черным, серым, белым, и пейзаж исчезает, стертый нагрянувшей метелью. Большинство стажеров, принятых в Центр этой осенью, начинает техническую подготовку; те, кто пришел прошлой осенью и подвергся операциям, продолжают с большим или меньшим успехом овладевать своими обострившимися чувствами. Меланэ настолько успешно проходит этот этап, что ей пора подумать о тренировке абсолютной памяти.

Однажды вечером Тенаден сообщает об этом Эгону, и Эгон ожидает, что девушка навестит его. Разумеется, именно таким образом она и поступает, но раньше, чем можно было ожидать: она приходит в тот же самый вечер. Она останавливается перед ним в укромном уголке общего зала, где он устроился с книгой. Он поднимает глаза, улыбается и жестом предлагает сесть.

Вероятны два сценария ее поведения: или она будет долго молчать, или заговорит о чем-нибудь постороннем. И в том, и в другом случае из нее придется буквально выжимать то, ради чего она пришла. Эгон даже одобряет подобную сдержанность, но его утомляет необходимость постоянно решать загадки, то и дело рисковать, постоянно находиться начеку; так трудно иногда поддерживать равновесие между сочувствием, желанием помочь, реальной привязанностью и таящимися где-то в глубине горькими воспоминаниями. Но что делать — все наставники в тот или иной момент испытывают эти чувства к своим ученикам.

— Значит, ты должна начать тренировку абсолютной памяти? — осторожно спрашивает Эгон.

— Я начинаю завтра утром, — говорит она тоном, означающим, что проблема не в этом; Эгон некоторое время пребывает в растерянности. В конце концов, Меланэ сама принимает решения, и она не слишком предсказуема. Он с нежностью смотрит на нее — с нежностью, смирением и уважением. Она напомнила ему правило, которое каждый наставник должен непрерывно повторять: только стажеры решают, что им делать, и весь опыт и знания учителей нужны лишь для того, чтобы облегчить выбор.

Он пробегает взглядом по контурам ее лица, в сотый раз удивляясь, насколько эти черты, уже ставшие для него привычными, не похожи на черты его Талиты. Менее четкие, разумеется, своего рода набросок. Но те же густые брови, красиво выгибающиеся над миндалевидными глазами с легкими тенями под ними, нос с горбинкой, экзотические скулы, губы, одновременно тонкие и чувственные. А вдруг она все же Талита? Нет, вряд ли… В крайнем случае, ее дальняя родственница.

В действительности он знает, что не лицо, не тело выглядят иными: их оживляет другой характер.

С сожалением, которое не смогло стереть время, Эгон снова повторяет себе, что он, по сути, очень мало знает о своей Талите. Повторяет с сожалением, в котором есть оттенок стыда; они говорили о самых разных вещах — разумеется, о других вселенных, музыке, любви, жизни; он рассказывал ей о себе, подобно любому юноше, переполненному своими переживаниями… Да и как могло быть иначе? И она так чудесно умела слушать, так хорошо понимала его. Ей было тридцать пять, ему только восемнадцать; его больше интересовало то, чем он является для нее, нежели то, чем она была для самой себя.

Лицо Меланэ поворачивается наконец к нему, проходя при этом через обычную последовательность быстрых метаморфоз: в профиль, в три четверти, анфас. Странно, но оно кажется умиротворенным — вероятно, этим оно обязано его экскурсии в свое прошлое. Эгон улыбается ей:

— У тебя все будет отлично, — говорит он, чтобы завязать беседу. Девушка кивает головой:

— У меня и так хорошая память. Вот, значит, в чем проблема.

— Слишком хорошая? — бросает Эгон, чтобы проверить свою догадку. Все правильно: лицо девушки освещает благодарная улыбка.

Противоположностью абсолютной памяти является абсолютное забвение; это первое, что должны были сказать ей наставники. Способность человеческого мозга к запоминанию хотя и огромна, но не бесконечна. Иногда приходится освобождать место для новых энграмм. А иногда Путешественники, уходящие с пути, выбирают полное забвение, чтобы избавиться от воспоминаний о своих скитаниях. И абсолютное забвение — своего рода гарантия безопасности: какой бы великолепной машиной для выживания ни были Путешественники, они не всемогущи и рано или поздно могут оказаться в опасной ситуации; и есть знания, которые нельзя без риска передать в любые руки. Поэтому Путешественники могут по желанию забывать ту или иную информацию с такой же легкостью, с какой ее запоминают.

— Что ты хочешь забыть, Меланэ? — осторожно интересуется Эгон. В голубых глазах девушки что-то вспыхивает, прежде чем она отводит их в сторону. Эгон подавляет вздох. «Нет, моя дорогая, я совсем не умею читать мысли, об этом нетрудно догадаться».

— Я не уверена, должна ли забыть это, — бормочет Меланэ, и он не может не чувствовать восхищение — девушка продвинулась гораздо дальше, чем можно было подумать.

— Но ты хотела бы забыть? — снова спрашивает он. Девушка поворачивает к нему почти расстроенное лицо — она достаточно привыкла к Эгону, чтобы позволить себе время от времени проявлять эмоции.

— Путешествие, — говорит она, — это… рождение. Я не хочу отправиться в Путешествие, оставшись… грязной.

Эгон сдерживает улыбку. Он едва не возразил ей, что рождение — вообще несколько «грязный» процесс, но промолчал, потому что Меланэ еще не готова воспринимать шутки.

— Ты сама себя рождаешь. В другой вселенной ты не будешь ничем иным, кроме того, чем сама себя сделала.

— Но я могу выбрать, из чего я буду делать себя.

Ответ внезапный, словно шальная пуля. Эгон легко касается мягкой кожи книжного переплета. Он не спешит, ему нужно обдумать мысль, случайно пришедшую в голову. Не потому ли совсем другой кажется ему его Талита и другими кажутся все остальные Талиты, прошедшие через Центр? Потому что они решили не уходить со всеми своими воспоминаниями? Но нет, нет, это невозможно, это неправдоподобно! Неужели его Талита могла отказаться от части самой себя, какой бы болезненной она ни была? Неужели она могла добровольно искалечить себя? Нет, только не она.

Но, может быть, Меланэ?

Тяжесть ответственности, которую возлагает на него эта девчонка, неожиданно раздражает его, и не только раздражает, но даже немного пугает. Ведь можно сколько угодно твердить, что выбор делают ученики, но нельзя не сознавать, что его мнение сыграло существенную роль в решении Меланэ.