Виктор Широков - Иглы мглы

• Название: Иглы мглы
• Автор: Виктор Широков
• Издательство: Голос-Пресс
• Жанр: Поэзия
• Год: 2003
• ISBN: 5-7117-0390-0

В книгу Виктора Широкова вошли лучшие стихотворения из его одиннадцати сборников, начиная с 1974 г., а также эссе Новеллы Матвеевой о лирике В. Широкова.

---

ИЗ ЦИКЛА "ЧЕРНЫЕ СТИХИ"

* * *

Призываю немилость Господню.
Я хотел бы скорей умереть,
чтоб не мучиться в этом Сегодня,
захороненный Прошлым на треть.
Что мне нового Завтра разводы?
Нефтяное пятно на реке?
Если влажные черные своды
будут бархатно льститься к руке.
И еловый распластанный ящик
поплывет, как священный ковчег,
чтоб питаться одним Настоящим,
чтобы с Прошлым проститься навек!

8.12. ДВА СОНЕТА

1
Я барабаню рифмами давно.
Терзаю слух. Порою множу слухи.
И во Вселенной скромное окно
я ковыряю, словно мальчик в ухе.
Рассеянно. Мечтая о кино.
О новом прапрадедовском треухе.
И тихо ткется жизни полотно.
Жужжит веретено подобно мухе.
Откуда я? Кто я? Да все равно
беззубой обезумевшей старухе.
Вот нож взяла — обрезать нитку, но
задумалась: "Что за жужжанье в ухе?"
Вот так я продлеваю жизнь мою.
А с виду — о забвении молю.

2
Мне холодно, хотя объемлет жар.
Так двуедин озноб. Зачем утроба
страшится праха, не приемлет гроба,
предпочитая Вечности угар.
Распорядилась мудрая природа,
чтоб человек бездумно, как Икар,
стремился к Солнцу; продолженья рода
чтоб не стыдился, даже если стар.
Так вот она, хваленая Свобода!
Перед тобою — не алтарь, а — бар;
и если у тебя священный дар,
то выбирай забвенье для народа.
Но осторожно: сменится погода,
и удостоят длинных узких нар.

8.12. * * *

Как я ничтожен, жалкий шарлатан!
Ведь я, как все, хочу набить карман
и, намотав учености тюрбан,
продать дороже песенный дурман!

8.12.1975 * * *

Как лес не мыслится без эха
и радуга — без вешних гроз,
так и в припадке бурном смеха
нет разрешенья, кроме слез.
И глядя, как дитя родное
безвольно корчится у ног,
опротестуешь все земное
и то, что сам ты — полубог.
Но сдаться не спеши, невесел,
мол, ты бессилен, как кизил
блюдет природа равновесье
душевных и телесных сил.
И тот же самый человечек,
дай срок, вберет в себя миры,
когда не будет покалечен
разладом внутренней игры.

17.08. * * *

А. Ш.

Напрасно женщине служить
ты будешь, став постылым.
Любви притворной крест носить
ей явно не по силам.
И чашку трудно удержать,
когда устали руки
ее несчетно вытирать
в бесплодном рвенье муки.
Ты приноси вино и фарш,
дивя хозяйской прытью,
но будет прорываться фальшь
в прорехи общежитья.
И как-то, слыша за спиной
глухой усталый голос,
ты вдруг поймешь, что ты — чужой,
что чашка раскололась.
Что собирать на центр стола
ее осколки тщетно;
что трещина давно была,
продляясь незаметно.
Что прочным клеем ПВА
не все соединимо;
что ты ли прав, она ль права
все мнимо, мелко, мимо…
И выбор, право, не велик:
каким путем расстаться;
расстались вы в далекий миг,
не стоит вновь стараться…

17.08.1976 * * *

Швейцар считает серебро,
ладони тусклым звоном грея.
"Мол, не дождаться брадобрея",
помаргивает мне хитро.
Неужто в мире все старо,
как эта жалкая ливрея?!
Цифирью лязгает табло,
один из компонентов стресса.
Нет никакого интереса
глазеть на пыльное стекло.
Неужто неизбежно зло
и даже — двигатель прогресса?!
Конечно, можно возрыдать
о том, что Русь сгубила бритва;
и новомодная молитва,
быть может, попадет в печать
(сулит такую благодать
умов редакторских ловитва).
Но я "как все". И дам "на чай"
кусочек лунного металла.
В словах порою проку мало.
"Привет, товарищ! Не скучай!"
А то, что сердце умолчало,
мелькнет во взгляде невзначай.

28.05. ИЗ ЦИКЛА "ЧЕРНЫЕ СТИХИ"

1
И я мечтал о невозможном,
и мне хотелось в вихре лет
оставить ясный и тревожный,
и празднично-веселый след.
Но шли года, и жизнь тянулась,
как вол в грузнеющем ярме;
когда на миг душа очнулась
сидел я по уши в дерьме.
И чем сильней ко свету рвался,
тем глубже увязал в грязи;
капкан испытанный попался:
теперь лежи и кал грызи.
Повсюду фальшь; везде трясина;
и нет спасения во мгле;
я не оставлю даже сына
на этой воющей Земле.
Ну что ж, я в мир пришел, безродный;
изгоем жил и в срок уйду,
чтоб утолить позыв голодный
Земли в горячечном бреду.
В последних судорогах оба
познаем мировой озноб,
меня родившая утроба
и безотказный вечный гроб.

2
Когда придет пора держать ответ
перед судом собравшихся пророков,
спасения не жду; прощенья нет
вместилищу столь мерзостных пороков.
Я лгал и крал, блудил и убивал,
не почитал святых и лицемерил;
все сущее бесовской меркой мерил,
и мне заказан райский сеновал.
Все перечислю смертные грехи;
введенный в искушение большое,
вдруг вспомню: есть с в я т о е за душою
про черный день есть черные стихи.
Я в них свой век ничуть не очернил,
лишь все цвета расставил по заслугам;
и Бог простит за это фальшь и ругань
и выдаст в ад мне скляночку чернил.
Чтоб изредка средь смрада и огня
в какой-нибудь землянке под Зарайском
вдруг рифма вырывалась из меня
о чем-то чистом, неземном и райском.

20.06. ВОЗВРАЩЕНИЕ

1
Проснуться. Выглянуть в окно:
куда как голо.
Все позади, в давным-давно,
семья и школа.
Безлюдны пермские дворы
перед рассветом.
Природы скудные дары
разрыты ветром.
И ты сегодня одинок.
Продут. Продулся.
Но все-таки не сбили с ног.
Ты встал. Обулся.
Привычно к выходу идешь,
находишь выход.
Уже больших удач не ждешь,
тем паче выгод.
Ты мужество растишь в себе
не подчиняться
течению, слепой судьбе,
чинам и святцам.
И тем тяжеле взгляд назад,
набрякли веки.
Ты ничего не знаешь, брат, о человеке,
который на тебя глядит
из тьмы былого.
Он ничего не говорит.
Молчит. Ни слова.
А ты забрался за алтарь,
ценя искусство.
Но в этом тайны нет как встарь;
и всюду пусто.

2
На подоконнике торчит
цветок алоэ.
Он вроде бы довольства щит
и страж покоя.
Самоуверенный цветок.
Что ж я набычен?..
Да он посажен в чугунок.
Тем необычен.
И этот маленький штришок
меня забросил
куда-то в детство… Словно шок.
Мне снова 8.
Гудит огонь. Искрит… Лови…
Открыта печка.
И замирает от любви
мое сердечко.
Как искры, жгутся в кулаке
цветные стекла.
А мама варит в чугунке
картошку, свеклу.
Так вот с чем связан ты, дружок!
Узлы тугие.
Как долговечен чугунок!
А мы какие?

3
Кто бы думал, что чреваты
обнаженностью своей
возвращение в пенаты,
пересмотр былых идей?!
Ничего не изменилось:
тот же дом и тот же сад,
но терзает вашу милость
каталог былых досад.
Просыпаешься от страха,
что мешал своей судьбе;
снова ощущенье краха,
оттого не по себе.
Вспоминаешь поминутно,
как ты что-то упустил;
и опять на сердце смутно,
словно не хватило сил.
Но зато на старом месте
ярче прежние мечты;
ты опять с друзьями вместе
новые торишь мосты.
Что ж, в таком противоборстве
утешителен итог:
крепнут воля и упорство,
исчезает гонорок.
Над самим собой смеяться
приучаешься слегка
и не думаешь бояться,
что валяешь дурака.

4
Любимая! Я всякий раз
тебя уверить не умею,
что женщина пленяет нас
незащищенностью своею,
что все мужчины испокон
защитники и рудознатцы,
что слишком мало значит сон,
раз в нем с тобой не повстречаться.
А ты спокойна и горда,
ты не нуждаешься в опеке,
и бешеных страстей орда
смешна тебе в двадцатом веке.
Ты говоришь: "Иди, проспись!
Защитник, тоже мне, нашелся.
И не ходи вокруг, как лис.
На мне свет клином не сошелся.
Ищи себе других подруг,
охочих до мужской заботы.
А я уж как-нибудь… без рук…
И вообще, оставим счеты".
Но это все — слова, слова…
А не уйти от женской доли.
И вижу я, как ты слаба,
моей сопротивляясь воле.
Как смотришь, веря и любя,
готова подчиниться ласке,
забыть, перебороть себя…
Но это все не для огласки.

13.08. Пермь КЯХТИНСКИЙ ТРАКТ

Пески заметают мои следы
от Кяхты к Улан-Удэ.
"Пить!" — они просят. Воды, воды!
их золотой орде.
Они засыпали сотни рек,
выпили тьму озер;
а тут идет себе человек,
его не догнать позор.
Дорога шевелится. Поперек
бегут песчаные змейки.
Все норовят прошмыгнуть между ног.
Ловить их руками не смейте.
Не слышен юркой песчанки укус;
был человек — и нету.
Лишь у дороги вырастет куст,
сил наберется к лету.
Меня легко обогнал бензовоз,
гремя обрывком цепи.
А я неподвижен, я словно прирос
к неласковой этой степи.
Сквозь целую вечность дошел до скалы,
одетой в лишайник и мох.
Гляжу: надо мною парят орлы
и сам я парень не плох.
Если не сдался горючим пескам,
столько миль отшагал,
что ступни, как влитые, пристали к носкам.
Гипсовым каждый стал.
В угол поставишь — не упадут
три ночи и три дня.
И только тогда победит уют,
когда добавить огня.
Чтобы от печки березовый жар
заново переродил,
выпей черемуховый отвар
и набирайся сил.
Уже позади Ново-Селенгинск.
Отстал Гусиноозерск.
И снова кругом песчинок писк
и бесконечный порск.
Снова сопки готовят сеть,
боясь ненароком спугнуть.
Ты начинаешь для смелости петь,
продолжая свой путь.
Здесь двести и триста лет назад
не уцелеть одному.
Осмеливался лишь конный отряд
идти из страны в страну.
Здесь чаеторговля давно велась.
Здесь гнали отары овец.
Здесь крепла русских с монголами связь,
с китайцами, наконец.
Намного позже Суэцкий канал
Запад связал и Восток;
И мощным деревом сразу стал
нового века росток.
Но Кяхтинский тракт не утратил друзей
в эпоху великих событий.
Работает неповторимый музей,
без выходных открытый.
Лет через тридцать мне бы взглянуть
на эту бурятскую степь
и повторить восторженный путь,
не уставая петь.

4-17.10.1977 Кяхта — Улан-Удэ ПОЛЕМИЧЕСКОЕ

Барокко — не порок.
И я не вижу прока
отстаивать порой
в поэзии барокко.
Но кое-кто не раз
с гримасой ортодокса
твердил, что хлебный квас
питательнее морса.
Усматривал резон
в спасительной рацее,
мол, вреден нам озон
латинского лицея.
Мол, за народ болит
ретивое, и косо
следил: кто индивид
патлатый? Что за космы?
Рычал: "Космополит!"
А клички нет страшнее.
Когда подобный тип,
как с ним сидеть в траншее?!
Уж космос покорен,
а все его корежит…
Явись к нему Харон,
он и его — по роже.
"Откель и кто таков?
Сомнительное имя.
Средь здешних мужиков
не встретилось доныне".
Не буду докучать
сопоставленьем стилей.
К чему права качать!
Меня-то окрестили.

20.08.1978 * * *

Переполненный автобус
мчит по скользкой колее;
и Земля скрипит, как глобус,
на ракетном острие.
Примостившись на подножке,
я с другими вместе мчу.
В запотевшее окошко
что-то высмотреть хочу.
Эх, поездить бы беспечно,
на сиденье развалясь,
чтобы стекла бесконечно
не захлестывала грязь.
Но по-прежнему автобус
мчит по скользкой колее;
и Земля скрипит, как глобус,
на ракетном острие.

3.01.1979 ХРУСТ

Памяти В. Г.