Павел Блонский - Память и мышление

• Название: Память и мышление
• Автор: Павел Блонский
• Издательство: Издательский дом "Питер"
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2001
• ISBN: 5-318-00216-1

В своей книге «Память и мышление» (1935) Блонский показал, что четыре вида памяти - моторная, аффективная, образная и вербальная - представляют собой четыре последовательные стадии психического развития человека. Интеграция биологического и социокультурного знания позволила ученому представить впечатляющую картину эволюции не только памяти, но и человеческого поведения в целом.

---

Но такие случаи сравнительно экстраординарные. Несравненно чаще бывает, что после пережитого испуга или страдания эти эмоции проходят, но при действии того же или однородного с ним стимула снова возбуждаются, притом с необычной легкостью. Первые воспоминания детства дают богатый материал, иллюстрирующий это: испугалась крика пьяного, «и сейчас их боюсь»; напугала собака, и «я и сейчас больше всего на свете боюсь собак»; напугал акробат, и «прошло много лет, но до сих пор я не была в цирке, каждый раз пережитое мешает»; ночью в квартире кошка выбила окно, и «позднее, до 12 лет, боялась кошек, по ночам вскрикивала» и т. д. Я предпочел бы не говорить в подобных случаях о «сохранении» чувства в «глубинах подсознательного» и т. п. Эти фигуральные выражения мало помогают действительному объяснению и скорее вносят неясность и сбивчивость в него. Нет, чувство, очень сильное в первый момент, но затем, когда субъект успокоился, ослабевшее, а затем вовсе умершее не существует: его нет. Поэтому придумывать для него где-то какой-то склад нет нужды. С несравненно большим основанием можно предположить другое: подвергшийся очень сильному возбуждению соответствующий нервный орган, продуктом деятельности которого являются данные эмоции, стал после этого более возбудимым, вещество его стало соответственно легче диссимилироваться. Это допустить тем правдоподобней, что подобное явление имеет место не только в мозгу, но и в других органах.

Из трех чувств (страдание, страх и удивление), которые наиболее хорошо запоминаются, не все запоминаются одинаково. О запоминании удивления как чувства вообще лучше не говорить: запоминается удивившее впечатление, а чувство удивления но своему характеру не таково, чтобы возбуждаться при однородном стимуле, так как удивление есть своеобразная эмоциональная реакция именно на новое. Боль и страдание довольно часто воспроизводятся в виде страха, что не удивит нас ввиду генетической связи страха с болью. Поэтому легко возбуждающееся в данных случаях при действии однородного (по существу, если вдуматься, в ослабленном виде того же) стимула чувство — обычно чувство страха.

Анализ первых воспоминаний детства дает возможность установить еще один факт. Вот несколько воспоминаний об испугавшем: испугался, когда смотрел в открытое окно, и «я и сейчас чувствую какое-то неприятное чувство, когда приходится смотреть из окна вниз»; испугался зеленого червяка, и «теперь неприятное чувство при виде зеленого червяка сохранилось»; напугал врач, и «до сих пор сохранилась неприязнь к врачам». Был испуг, он прошел, и теперь его нет при встрече с подобными напугавшему стимулами, но нет и равнодушного отношения к этим стимулам: они вызывают неприятное чувство.

В «Диалектике природы» Энгельс писал: «Процесс органического развития как отдельного индивида, так и видов путем дифференциации является убедительнейшим подтверждением рациональной диалектики»[ 62 ]. Дифференцирование нервной системы, мозга, конечно, влечет за собой дифференцирование переживаний. Эмоциональная жизнь развитого взрослого несравненно разнообразней и дифференцированней, чем у ребенка. Неприятное чувство, простое неудовольствие, как и простое довольство, — наименее дифференцированное чувство, из которого дифференцируются разнообразнейшие неприятные и приятные чувства. Из ретроспективного самонаблюдения, а также из опроса нескольких взрослых людей я выяснил, или, точнее, подтвердил, тот довольно известный факт, что стимулы, когда-то вызвавшие определенное чувство (боль, испуг, огорчение, радость, горе, любовь и т. д.), могут вызвать впоследствии слабое и недифференцированное чувство того же качества, т. е. неприятное или приятное. Вот несколько примеров: «С. сильно напугал меня ложным известием о смерти моего сына, и с тех пор мне очень неприятно видеть его, хотя он хороший человек»; «И сейчас мне неприятно брать в руки книгу, на переводе которой я срезался»; «После операции я не люблю теперь ножей»; «Мне очень приятно смотреть на карточку N. N., с которым мы провели много счастливых дней». Во всех этих примерах, а привести их можно было бы множество, вызывается не прежнее определенное чувство, а более элементарное с генетической точки зрения недифференцированное приятное или неприятное чувство.

Уже в вышеприведенных различных воспоминаниях можно заметить следующий общеизвестный, но тем не менее очень поучительный факт: испугала определенная собака, но с тех пор субъект стал бояться вообще собак; причинял боль операционный нож, но не любят и столовых ножей. Получается своеобразная генерализация чувства. Эта генерализация вы^ ражается в том, что чувство как бы хуже стало различать стимулы, как бы смешивает данный стимул с похожим на него. Чувство не только само стало менее дифференцированным: оно оказалось менее способным дифференцировать стимулы.

Чувство стало менее дифференцированным и стало хуже различать, менее специализированно, более неразборчиво реагировать. Но с генетической точки зрения это значит, что чувство стало более примитивным: это не прежнее чувство, но другое, того же рода, но находящееся на низшей стадии развития.

Все вышеизложенное дает возможность ответить на вопрос о судьбе пережитого чувства. Возбужденное чувство (или эмоция) длится некоторое время, иногда очень продолжительное (в ослабленной хронической форме), но чаще всего сравнительно непродолжительное, постепенно слабея, пока вовсе не утихнет. В последнем случае его уже нет, и ни в каком вместилище — настоящем или метафорическом, материальном или духовном — оно не находится. Но соответствующая нервная организация, результатом деятельности которой было данное чувство (или эмоция), подвергшись очень сильному возбуждению, может стать после этого более возбудимой, т. е. способной возбуждаться более слабыми стимулами подобного рода. При соответствующих слабых стимулах, конечно, и возбужденное чувство может быть более слабым сравнительно с прежним. Чаще всего бывает именно так, ибо в жизни очень сильные впечатления, притом того же самого рода, встречаются, конечно, лишь в исключительных случаях. Но дело не только в том, что новые возбуждения бывают (не обязательно, конечно) более слабыми. Разница не только в степени силы, но и качественная. Именно в ряде случаев возбуждается менее дифференцированное чувство, притом менее дифференцироваш гым раздражителем. Как неврологически объяснить это — тем ли, что данная нервная организация возбуждается более диффузно, тем ли, что в процессе участвуют лишь генетически более первичные части ее, или чем-нибудь иным, — как не специалист я уклоняюсь от ответа на этот вопрос. С психологической точки зрения так или иначе имеет место в данных случаях более примитивное чувство. В ряде других случаев возбуждается прежнее чувство или генетически родственное ему. Впрочем, и вышеупомянутое примитивное чувство также можно рассматривать как генетически родственное. Из всего можно заключить, что во всех этих случаях имеет место известный процесс развития или деградации.

В вышеприведенных воспоминаниях опрошенные отдавали себе отчет в том, почему и сейчас они боятся собак, не любят кошек и т. д. Но далеко не всегда воспоминания о пережитом сохраняются настолько, чтобы в свете их были понятны теперешние фобии, антипатии и симпатии. В таком случае они кажутся непонятными, «беспричинными». Иногда удается, однако, восстановить воспоминание настолько, что эти непонятные чувства становятся объясненными. Одна из моих испытуемых «беспричинно» не любила толстых веревок. После моих разъяснений возможной причины этой антипатии, когда я затем попросил ее вспомнить приключения из своего раннего детства, она сразу же ответила: «Да, теперь я поняла, в чем дело: я вспомнила, что, когда мне было 5 лет, меня в игре повесили, и я чуть не задохнулась». Иногда удачно собранный анамнез, а иногда и ассоциативный эксперимент помогают выяснению. В психопатологической литературе опубликовано немало подобных объяснений кажущихся непонятными фобий, антипатий и симпатий.

Экстраординарность ряда подобных случаев состоит только в очень сильной эмоции, создающей жизненные неудобства. Студент А. был сильно напуган внезапной глазной болезнью, которую он принял за порчу глаза, и несколько лет после этого он не мог читать анатомию глаза в учебниках, до того ему было неприятно, и это причиняло большие неудобства при подготовке к экзаменам. Анализ первых воспоминаний детства выясняет, какую огромную роль в самом раннем детстве играет испуг при падении, и, возможно, столь распространенные среди взрослых фобии упасть, создающие столько неудобств при нахождении на высоте или в открытом месте, объясняются действительно бывшим испугом при падении.

Иногда наблюдается постепенный рост количества случаев, вызывающих данную фобию. Сначала боязнь быть на вышке без перил, затем стал бояться вообще смотреть с высоты, затем — переходить узкий мостик без перил, даже не на высоком месте, затем — переходить всякий мост и т. д. Такая тенденция чувства к генерализации уже разобрана нами выше. Понятно, что генетический анализ столь широко генерализированной эмоции в особенности труден, так как трудно узнать, какой стимул был начальным. Интересно, что подобные «непонятные» фобии не обязательно развиваются вскоре после данного события. Нередко они возникают гораздо позже, даже через много лет, но, по имеющимся у меня фактам, в таких случаях всегда имеет место развивающаяся невропатия (вот почему они так часты в сильной форме именно у психопатов).