Даниел Чонкадзе - Сурамская крепость

• Название: Сурамская крепость
• Автор: Даниел Чонкадзе
• Жанр: Классическая проза

"Сурамская крепость" впервые опубликована в журнале "Цискари" (Заря) за 1859 - 1860 годы. Это был первый грузинский реалистический роман, направленный против крепостного права. Внешняя канва романа - Легенда о прекрасном юноше, который дал согласие замуровать себя в стену Сурамской крепости, ибо только при этом условии она сможет выстоять против натиска врага. В 1984 году был снят фильм под названием "Легенда о Сурамской крепости"

---

Даниел Чонкадзе Сурамская крепость

Посвящаю моим друзьям

Прошлым летом, когда, истомленные нестерпимой жарой, жители Тбилиси искали прохлады за городом, несколько молодых людей, а среди них и ваш покорный слуга, уговорились собираться каждый вечер на Песках, за рекою, против анчисхатской церкви, и весело проводить там время до поздней ночи. В уговоре нашем имелось такое условие: каждый должен был рассказать какое нибудь предание, притчу или повесть из грузинской жизни.

Был один из тех прекрасных вечеров, которыми столь часто в нашей стране сменяются знойные дни. Молодые люди только что искупались в реке; одни пили чай, другие еще одевались, остальные же окружили Д. Б. [1], — он, положив на колено тари, что-то наигрывал и напевал вполголоса. Спустя некоторое время, когда все напились чаю и слуги принялись за приготовления к ужину, молодые люди вспомнили, что в этот вечер еще не слышали очередного рассказа. Стали выяснять, чья сегодня очередь; оказалось, что каждый уже рассказал что-нибудь. Попросили одного, попросили другого — однако охотников не находилось. Пришлось кинуть жребий. Один из нас, поднявшись с места, стал считать: «Ицило, бицило, шрошано…»[2] и т. д. Считалка закончилась на Нико Д.[3]

— Поздравляем, Нико! Поздравляем! — закричали все наперебой.

— Нет, друзья, избавьте меня сегодня. Право, не знаю что рассказывать, не готовился.

— Эх, друг Нико! Помяни бога и начни: «Жили-были…», а дальше само пойдет, уверяю тебя! — сказал наставительным тоном Сико.

— Ладно… Так слушайте же! — И Нико начал.

Глава первая

Иль в наших селах нет достойных женщин?
О, сердце есть и у простой крестьянки,
И ей дано любить и ненавидеть,
  А ты
И. Кереселидзе

— Видите вон тот дом? — и Нико показал рукой в сторону большого здания. — Это палаты Мухран-Батони.

— Да, да, известно! — ответили молодые люди.

— Теперь их дворец почти превратился в развалины. Не знаю, почему хозяева забросили его и совсем не заботятся о нем. А между тем дворец этот знавал лучшие времена: когда-то он принадлежал к числу самых красивых зданий в нашем городе, и всякий приезжий непременно ходил его осматривать. Но славился не только дворец. Рассказывают, что ни у кого не было таких рослых, красивых, нарядных и вежливых слуг, как у Мухран-Батони. Говорят, сам царь не прочь был завести у себя такую же челядь. Среди этих слуг были некто Дурмишхан, расторопный, видный собою парень, и девушка Гулисварди, [4] любимая служанка княгини. Вряд ли мне удастся так же красноречиво рассказать об этой девушке, как описывала ее моя покойная няня: стан стройный, как тополь, глаза черные, как гишер, пальцы словно из хрусталя…

Словом, Сико, Гулисварди была куда красивей, чем твоя Като…

— Прекрасно! Они, конечно, полюбили друг друга. А дальше что? — отозвался Сико.

— Да, они полюбили друг друга так, как умеют любить только на Востоке. Впрочем, прошу прощенья: полюбила одна лишь Гулисварди, о чувствах же Дурмишхана речь будет впереди. Бедная Гулисварди всей душой отдалась своей любви, только этой любовью она и жила. Сколько раз эти берега, где мы сейчас беседуем, были свидетелями их любовных свиданий. Бедная девушка и не подозревала, что, хотя Дурмишхан не скупился на нежные слова, в сердце его не было любви и он только ждал удобного случая, чтобы открыть ей то, что занимало его мысли.

Однажды, когда Дурмишхан и Гулисварди встретились здесь, как обычно, и беседовали о своей будущей жизни, Дурмишхан внезапно спросил:

— Знаешь ли ты, сердце мое, откуда я родом?

— Что за вопрос? Разумеется, знаю.

— Я имеретин, крепостной князей Церетели, единственный и любимый сын такой же служанки, как ты.

— Ну так что ж? От этого ты мне еще милей, мой любимый!

— А знаешь ли ты, как я попал сюда?

— Нет, не знаю. Расскажи, милый!

— Однажды нынешний мой господин был в Имеретии, в гостях у моего прежнего барина. Мне пришлось зачем-то войти в комнату, где они пировали. На свою беду, я понравился Мухран-Батони, и он похвалил меня. Судьба моя была решена. На следующий день, когда Мухран-Батони отправлялся домой, меня посадили на лошадь за спиной одного из его слуг и повезли вслед за ним. Видела бы ты, сердце мое, как убивалась моя несчастная мать! Вся деревня утешала ее, а она никак не могла успокоиться. Я, глупый, удивлялся тогда: почему она в таком отчаянии? Разве мог я знать, что вижу ее в последний раз!

Ты и представить себе не можешь, Вардо, чего я натерпелся после этого! Голод и холод, побои и насмешки — каких только мучений не испытал я в вашей Картли! Кто бы чего ни натворил в доме — виновником неизменно оказывался я. Кто украл? Имеретин. Кто разбил? Имеретин. Кого поднимают на смех? Мальчика-имеретина. Кого под горячую руку награждают колотушками? Его же. Для чего рассказывают истории, в которых высмеиваются имеретины? Чтобы позлить все того же мальчишку… Не раз, Вардо, я хулил бога и проклинал день своего рождения, не раз плакал горючими слезами. И никто, никто не сказал мне слова утешения! Сам всемилостивейший господь не был для меня: утешителем, потому что я не знал его. Так-то, моя Вардо! Пока я не встретился с тобою, не было в мире человека, с которым я мог бы поделиться своими горестями…

— К чему вспоминать? Перестань! Твоя Вардо приказывает тебе! — перебила девушка и подарила ему такой поцелуй, какой мало кому из нас перепадает хоть раз в жизни. Счастливец Дурмишхан!

— Знаешь, Дурмишхан, что мне пришло в голову? После свадьбы отпросимся у господ и поедем месяца на три к тебе на родину. Как обрадуется бедная твоя мать!

— Особенно потому, что я привезу к ней мою Гулисварди, не так ли?

— Может быть, и потому…

— Кто знает, жива ли она еще? А потом, когда мы побываем у моей матери и вернемся сюда, Вардо, что потом? — задумчиво спросил Дурмишхан.

— Ты по прежнему будешь при князе, а я буду прислуживать моей госпоже.

— Пройдет время, у нас родится ребенок, такой же красивый, как ты. Не легко будет тебе вырастить его… Будешь ты любить нашего сына, сердце мое?

— Очень! Очень! — поспешила ответить Вардо.

— Теперь вообрази, что кто-нибудь приехал к твоему господину и выпросил у него нашего ребенка. Что тогда?

Вопрос этот привел Гулисварди в смятение. Бедняжке никогда не приходило в голову, что у нее могут отнять ребенка.

— Это невозможно! А моя госпожа? Разве она не вступится за меня? Нет, этого не может быть! — ответила Вардо после некоторого раздумья.

— Но представь себе, что нашей княгини уже нет в живых, а новая госпожа тебя почему-либо невзлюбила. Что бы ты стала делать?

— Ах, Дурмишхан, этого не может быть! Лучше уж умереть!

— На свете нет ничего невозможного, сердце мое. Пока мы рабы своих господ, счастья нам не знать. Скажи своей госпоже: если она жалует тебя и желает тебе счастья, пусть отпустит меня на волю. Скажи, что иначе я не хочу жениться.

Прошла неделя после этого разговора, и влюбленные снова встретились на том же месте. В кармане у Дурмишхана уже лежала вольная грамота.

— Ну что, мой Дурмишхан?.. Говорила я тебе, что наших детей не будут продавать! А теперь скажи, когда мы обвенчаемся?

— Не торопись, моя Вардо! Потерпи немного. От спешки не будет проку.

— Какой же ты еще нашел повод, мой мудрец? Потерпи да потерпи! То одно выдумает, то другое!

— Эх, жизнь моя, я о твоем счастье забочусь, а ты еще и насмехаешься надо мной?! Как будто я не стремлюсь поскорее назвать тебя своей женой, моя Вардо! Но времена нынче такие, приходится ждать и терпеть, если мы хотим, чтобы наше счастье было прочным.

— Что же ты еще придумал? Говори!

— Не сердись, моя Вардо, выслушай меня спокойно, и ты признаешь, что я прав.

— Говори же, говори скорей!

— Правда, моя Вардо, мы теперь — люди вольные… Но ты ведь знаешь: у нас нет ничего, кроме того, что на нас надето!

— Так что ж! Ты будешь по прежнему служить господину, я — госпоже… Как-нибудь проживем. Жили ведь до сих пор.

— Нет, пока мы не будем иметь столько, чтобы жить, никому не кланяясь, наша свобода немногого стоит…

— О боже! Так что же нам делать, мой Дурмишхан?

— Тебе — ничего. Оставайся попрежнему у своей госпожи, а я… мне нужно уехать и взяться за труд. Бог мне поможет, моя Вардо! Я знаю грамоту, говорю на разных языках, обучен ремеслам. Заработаю денег, разбогатею и вернусь к тебе. О, как сладко я тебя поцелую тогда, жизнь моя!

И, взяв девушку за голову, он нежно поцеловал ее в глаза.

— Что я могу сказать, раз ты этого хочешь… Когда ты думаешь ехать? — спросила опечаленная Гулисварди.

— Медлить нечего. Каждый упущенный час отдаляет нашу свадьбу. Лучше мне поторопиться. Я уеду завтра же.