Иван Забелин - Домашний быт русских царей в Xvi и Xvii столетиях. Книга первая

• Название: Домашний быт русских царей в Xvi и Xvii столетиях. Книга первая
• Автор: Иван Забелин
• Жанр: История

Главной темой сочинения известного русского историка и коллекционера М.Забелина является повседневная жизнь московских царей в допетровскую эпоху. Автор дает общее понятие о княжеском и царском быте, живо и интересно рассказывает о традициях, церемониалах и хозяйстве русского двора

Книга открывает переиздание фундаментального труда "Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях", созданного выдающимся русским историком Иваном Егоровичем Забелиным (1820-1908). Читатель познакомится с историей создания и дальнейшей постройки государева дворца, увидит грустную картину его запустения и разрушения в XVIII веке, составит общее понятие о древних хоромах, их внешнем виде и внутреннем убранстве. Даны изумительные обзоры палатной живописи, стенописи, меблировки хором, всего дворцового великолепия.

---

Нам необходимо воспользоваться этими документами, потому что, занимаясь до сих пор одною только внешнею стороною царского жилища, излагая подробности о его расположении, устройстве, убранстве и значении, мы еще не видали в нем людей, которые ежедневно наполняли крыльца, сени и комнаты государева дворца и в торжественных и парадных случаях представляли также большею частию великолепное пополнение общего убранства и пышной обстановки; ибо известно, что во время приема послов, стольники, стряпчие, дворяне, дьяки, гости, в богатых нарядах, в золотных кафтанах и шапках, церемониально стояли по лестницам и крыльцам, где должен был проходить гость, а иные сидели в сенях неподвижно, в глубоком молчании, не отвечая даже на поклоны и приветствия гостя и представляя в действительности только живую уборку царских палат. Необходимо, по возможности, ознакомиться с этими людьми, которые в обыкновенное время не были так молчаливы и время от времени высказывались, по крайней мере, хоть в сердцах, оскорбленные, обиженные и раздраженные друг другом. Конечно, для полного и верного свидетельства о нравах тогдашнего общества этого недостаточно. Это все-таки одна сторона, притом самая резкая и для некоторых льстителей старины, может быть, слишком обидная. Но что ж делать! Будем дорожить всякою более или менее характерною мелочью старого быта; соберем все, что возможно собрать; тогда, без сомнения, раскроем и все другие стороны, более утешительные для доброго мнения о старинном быте наших предков. Ничто лучше не познакомит нас с старинными людьми, как их же живые, хотя бы и раздраженные речи, в которых несравненно ярче и осязательнее раскрывается характер общества, его добрые и дурные стороны, раскрывается, одним словом, живая действительность вместо витиеватой, книжной, сухой и совершенно безжизненной картины, какую чертят нам иногда широковещательные сказания других источников и где обыкновенно не бывает ни лиц, ни действий, а одни только слова, дающие по своей неопределенности большую возможность создавать какие угодно понятия о старом быте. Таким образом, пользуясь случаем, мы останемся некоторое время на Постельном крыльце государева дворца и послушаем старый говор царедворцев; иногда перейдем с ними и на Красное крыльцо, даже в загородные дворцы, а также и во внутренние государевы комнаты, чтоб послушать людей более знатных и более к нему близких. Для полноты нашей характеристики не забудем и меньших дворовых людей.

Предварительно должно заметить, что все дела о нарушении чести государева дворца непригожими словами и дерзкими поступками разбирались домашним судом государя, т. е. царским постельничим или стряпчим с ключом, который делал обыск, или сыск, допрашивал свидетелей происшествия, потом из допросов составлял записку, приводил указ или статью из Уложения и докладывал государю. Решение с изложением дела сказывалось обвиненному при всех, по известной форме.

В Троицын день 1642 г. (мая 29-го) побранились на Постельном крыльце стольники Григорий Облязов с Борисом Плещеевым за своего крепостного человека, которого они один у другого оттягивали. Облязов при этом наговорил Плещееву разных оскорблений, обесчестив даже и его сестер-девок. Тогда мать Плещеева, вдова, со всеми детьми подала государю челобитную, по которой и назначен был сыск; но доклад почему-то отлагался. Между тем вдова не уставала подавать челобитные и в течение одного месяца подала их шесть, в которых называла Облязова оглашенником и просила смиловаться, защитить ее.

«Царю государю и вел. кн. Михаилу Федоровичу всея Русии бьет челом раба твоя бедная и безпомощная Васильева женишка Наумовича Плещеева, горькая вдова, Аньница с детишками своими с сынишком своим с Бориском да с Олешкою да с Гришкою да с Федькою да с Ондрюшкою: в нынешнем, государь, во сто пятьдесятом году била челом я раба твоя с детишками своими, тебе, праведному государю, на ведомого вора и озарника, на Григорья Дмитреева сына Облязова, что он Григорей у тебя государя на Постельном Крыльце у переградных дверей позорил дочеришек моих трех девок небылишными позорными словами, будто, государь, тот человек Наумка, которого, государь, он Григорей оттягивает у сынишка моего Бориска своим воровством, подпискою, — учил дочеришек моих трех девок грамоте и писать, и к тому, государь, слову он Григорей говорил тут же на Постельном Крыльце у переградных дверей скверные слова, применяя к тому холопу дочеришек моих. И ты, государь, пожаловал меня рабу свою бедную вдову и детишек моих, велел про то сыскать стряпчему Ивану Михаиловичу Аничкову, и Иван Михаилович по твоему государеву указу про то сыскивал, твоих государевых бояр и стольников и стряпчих и дворян и жильцов допрашивал. Милосердый государь царь и вел. кн. Михаиле Федорович всеа Русии! пожалуй меня рабу свою бедную вдову и детишек моих, не дай, государь, от того Григорья ведомаго вора и озорьника дочеришкам моим во веки опозореным быть; вели, государь, по тому сыску доложить себя, государя, и свой праведной государев указ учинить по своему милостивому царскому разсмотренью, как тебе, государю, о нас бедных Бог известит, Царь государь смилуйся пожалуй!

И Ивану Михайловичу Оничкому бояре и стольники и стряпчие и дворяне московские и жильцы в сыску, по государеву крестному целованью, сказали:

Бояре Василей Петрович Шереметев, Михайло Михайлович Салтыков; стольники: князь Дмитрей Лвов, Афанасий Бабарыкин, князь Григорей Козловской, Федор Колтовской, Александре Левонтьев, Микита Давыдов, Кирило Милюков, жилец Иван Одадуров, сказали: в нынешнем во 150-м году в Троицын день на Постельном крыльце, как государь прошел от Благовещения Пречистыя Богородицы, от обедни, за переграду, и в то время у переградных дверей Григорей Облязов с Борисом Плещеевым про человека своего бранились, а говорил Григорей Облязов Борису Плещееву: потому де тебе тот человек надобен, что он учил тебя и сестр твоих грамоте, и писать, а меня де как учили грамоте, и меня де воровало человек с три-пятнадцать. (А как де меня учили грамоте и меня де воровало человек с 15, которые учили… А меня де, как учили грамоте и меня де те все воровали.) Боярин Михаиле Михайлович Салтыков да князь Димитрей Лвов сказали про тоеж речь, что с пятнадцать. Да Боярин же Василей Петровичь сверх того в речах своих прибавил: говорил де Григорей Облязов Борису: и взять де тебе того человека да посадить в воду; а Кирило Милюков в речах своих прибавил: говорил де Григорей Борису: и мать де ваша того человека любила, о котором ты со мною тяжешся; а Яков Милюков сказал: Григорей Облязов с Борисом Плещеевым шумели, а что они говорили, того он не слыхал, потому что стоял далече, а слышал де он Яков от брата своего Кирила тое речь, что брат его сказывал.

Стольники: князь Юрьи Долгорукой, князь Иван Волконской, Михайло Ладыгин; жильцы: Родивон Костяев, Дмитрей да Яков Горихвостовы, — сказали: в нынешнем во 150 году в Троицын день на Постельном крыльце, как государь прошел от Благовещения Пречистыя Богородице, от обедни, за переграду, — и в то время у переградных дверей Григорей Облязов с Борисом Плещеевым про человека своего бранились, а говорил Григорей Облязов Борису Плещееву: потому де тебе тот человек надобен, что он учил сестр твоих грамоте. — Григорей Порошин сказал: в Троицын день на Постельном Крыльце, как государь пошел за переграду, Григорей Облязов с Борисом Плещеевым бранились; и Григорей Борису в брани молвил: быть де тебе детина за письмо в застенке пытану; а Борис Плещеев Григорью встрешно говорил: ты де вор подпищик; а про Борисовых де он сестр не слыхал ничего. — Боярин князь Петр Александрович Репнин, стольники князь Михаиле Пронской, князь Иван Лыков, князь Петр Долгорукой, Лев Измайлов, сказали: в нынешнем де во 150-м году в Троицын день на Постельном Крыльце, как государь прошел от Благовещения Пречистые Богородицы, от обедни, за переграду, — и в то время у переградных дверей Григорей Облязов с Борисом Плещеевым шумели, а что они меж себя в шуму говорили, того они не слыхали, потому что стояли от них далече. — Иван Дивов сказал про Григорья Облязова: ему де сказать нельзя, потому что у него с Григорьем в холопстве тяжба. — Князь Алексей Лыков, Василей Колычев, сказали: в Троицын день, как государь шол от Благовещения Пречистыя Богородицы от обедни, и они де в тое пору в городе не были и ничего не слыхали».

Несмотря на челобитные и докуки со стороны вдовы Плещеевой, дело тянулось и не докладывалось государю более года, может быть, по проискам Облязова, подкупившего царского стряпчего Оничкова. Но, видно, Плещеевы найти случай добиться справедливости. В 1643 г., сентября 14-го, в государево объезде в селе Покровском стряпчий с ключом Иван Михайлович Оничков по сему делу докладывал. Государь сего дела слушал и указал: «Григорья Дмитреева сына Облязова, за вдовино Аннино Васильевы жены Плещеева с тремя дочерьми с девками, за их бесчестье, бить батоги нещадно, потому: била челом государю вдова Анна Васильева, жена Плещеева, с детьми: в прошлом де во 150-м году в Троицын день на Постельном Крыльце бил челом государю сын ее Борис Плещеев на Григорья Облязова в его Григорьеве воровстве, в подписке, о старинном своем крепостном человеке, о Наумке Лужине, — и тот де Григорей, очищаясь от своего воровства, как Государь в Троицын день шел от обедни от Благовещения Пресвятей Богородице, бил челом государю на него Бориса встрешно, и говорил де он Григорей на Постельном Крыльце ему Борису, что будто тот их старинной человек, Наумко, его Бориса и трех сестр его девок учил грамоте и писать, и пременя де их к тому человеку, он же Григорей говорил скверные небылишные позорные слова и тем де он Григорей тех трех девок обесчестил, и государь бы ее пожаловал велел про те его Григорьевы небылишные скверные позорные слова сыскать и по сыску свой государев указ учинить. А на челобитной ее помета думного дьяка Ивана Гавренева: 150-го г. Июня в 1 день государь пожаловал велел про то сыскать стряпчему с ключом Ивану Михайловичу Оничкову, и по сыску велел доложить себя государя. И в сыску бояре и окольничие и стольники и стряпчие и дворяне и жильцы, по государеву крестному целованью, стряпчему с ключом Ивану Михайловичу Оничкову сказали: во 150-м де году в Троицын день на Постельном Крыльце, как государь прошел от Благовещения Пресвятей Богородицы, от обедни, за переграду, и в то время у переградных дверей Григорей Облязов с Борисом Плещеевым про человека своего бранились, а говорил Григорей Облязов Борису Плещееву: потому де тебе тот человек надобен, что он учил тебя и сестер твоих грамоте и писать, да и мать де ваша того человека любила, о котором ты со мною тяжешся; а меня де (как учили грамоте и меня де воровало человек с три-пятнадцать. И потому государь указал Григорья Облязова за вдовино Аннино Васильевы жены Плещеева с детьми, за их бесчестье, бить батоги нещадно, чтобы иным вперед воровать было неповадно.