Люда Тимурида - Моя профессия ураган

• Название: Моя профессия ураган
• Автор: Люда Тимурида
• Жанр: Прочий юмор

Что происходит, когда ты очнулась в тюрьме и у тебя амнезия? Наверное, ничего хорошего. А если при этом тебя должны казнить через десять минут…

(философско-юмористический фантастический боевик о творчестве и любви)

---

— А как же пройти по этому тонкому лезвию меча, если отовсюду грозит ей гибель? — расстроилась я.

— Иди по пути человечности, и никогда даже и подумать не сможешь о том, чтобы попасть в ямы. Только когда нарушается человеческое, когда теряют стыд, срам, совесть, сердце ради своего ублажения ли, удобства, когда настолько обезумевают, что могут убить беззащитного еще ребенка в лоне, ради своего спокойствия или комфорта и беззаботности жизни, то опускается меч закона. Ведь все эти отклонения, хотя и прижили их на нашей земле благодаря западникам-иудам, есть ужас и бесчестие человеческое, недостойное звания человека…

— Мы подружились с Чарой, — сказала я Хану. — Мы много говорили, но все наши беседы неизменно сводились к тому, что мужчина обезумевает лишь тогда, когда видит полное, мощное, лучистое счастье женщины. Что яснее слов говорит о том, что Его именно любят, а не питают страсть, или вожделение членов к породистому производителю. Ибо только любовь преобразует страсть в чистоту, экстаз, любовь и счастье… И поверх всех секретов стоит Любовь Женщины, мощная, чистая, ликующая, преображающая все, чего касается. И именно эта любовь ведет, зажигает, сводит с ума мужчину поверх всего… Тогда женщина становится

Ведущей, когда она затрагивает сердце.

Хан, тэйвонту воспитавший меня, о чем-то задумался.

— О чем ты думаешь? — спросила я. — Ты все еще осуждаешь меня?

— Я подумал, что некоторые чисто психологические аспекты искусства гаэтан было бы хорошо ввести в подготовку тэйвонтуэ. И ты могла бы провести с глупыми девчонками цикл бесед.

Я ахнула.

— Ухон же монастырь!

— Ну и тэйвонту все же женятся, хотя и к концу жизни, как балерины.

Учитывая то, что тэйвонту женятся в основном на тэйвонтуэ, то есть воспитанницах Ухон, — ехидно подумала я, — интерес Хана к воспитанию молодых тэйвонтуэ был совершенно понятен.

— Угу, — сказала я.

— Правда, гаэтаны и тэйвонту вообще-то испокон веков враждуют… — с сомнением протянул Хан, пытаясь сохранить достоинство. — Что об этом говорить! Проклятые гаэтаны! Даже речи о них нельзя вести. Лучше тебе забыть все это, как и положено хорошей девочке… — он гордо отвернулся…

— Ты уже забыл, правда, что я уже совсем не хорошая девочка, а беззамужняя мама юной байстрючки, — сказала я, отворачиваясь. — И судя по всему, скоро будет и вторая. Сегодня как раз полнолуние.

Я нимало не сомневалась, что эта история станет фольклором и будет слово в слово передаваться среди обладающих абсолютной памятью молодых тэйвонту и тэйвонтуэ. Ну и на счастье. Может какой-то девчонке поможет.

Глава 9

…Покончив таким образом с мамой, Лан занялся дочкой. Точнее сказать, он вовсе не хотел, даже когда стал хоть немножечко соображать, ни отпустить, ни освободить, ни подняться с меня. Хотя я самым наглым образом лежала голой спиной на полу.

Но я резким движением высвободилась, собирая по комнате кусочки своей одежды, словно то были остатки моей гордости.

Меня даже не назвали женой!

А девок, простите, полно.

Настроение снова портилось, и я почти уже снова начинала рычать зверем.

Лан, переодевшись, хладнокровно взял меня на руки, не слушая моих сопротивлений. Я глупо смирилась. Если уж суждено, то побуду с ним, пока не уедет. Глупо было сопротивляться объятию, когда тобой перед этим три часа подряд натирали и полировали пол.

Савитри перекочевала к отцу, который занялся ей самозабвенно, словно сам был ребенком. Та что-то радостно гулила, хотя уже вполне умела говорить.

Впрочем, нельзя сказать, чтоб он оставлял меня. Одной рукой с Савитри, другой со мной, забыв что-то в моей одежде. Я бездумно смотрела, как он играет с дочерью, отдаваясь сама его руке. Дочь была довольна и увлечена. Они уже совсем спелись друг с другом.

— Кстати, вы не ранены? Стрелы у Савитри были отравлены, — вспомнила я.

Лан только хмыкнул и не пошевелился. Тэйвонту глухо выругались и начали осматривать одежду.

Я совсем не помню, сколько так мы были. Время выпало куда-то. Видимо голова совершенно отключилась, так что я только туповато глядела на происходящее, ничего не соображая. Только когда его рука оказалась там, где ей совсем быть не следовало, особенно у "хорошей девочки", я попыталась отодвинуться. Я понимала, конечно, что это глупо, после всего, что с нами произошло, но ничего не могла с этим поделать.

Посадив меня на колени, второй рукой он не отпускал меня. Его, видимо, это тоже не устраивало, потому что спустя какое-то время мы опять очнулись на полу, не слишком то соображая, как мы там оказались.

Впрочем, на счет этого меня просветил мой второй тэйвонту Тон, бывший моим воспитателем с младенчества.

— Нельзя было отвернуть голову, что ли! — возмущенно сказала я, краснея.

— Я хотел, но не мог, — чуть вздохнул он, сам покраснев. — А ведь я тебя воспитал! На тебя смотрела даже Савитри.

Я стала вся пунцовая.

— Неужели было так плохо?

— Да нет. Это скорей мы поняли, что такое женская любовь.

— Бесстыжие…

Хотя тэйвонту принца ничего не сказали, по крайней мере мне, я прекрасно поняла, что они тоже не упустили бесплатного кино и наслаждались на всю катушку.

— Не люблю порнографию, — сказала я.

— А мне нравится, — сказал тэйвонту Лана. Я ахнула.

— Только это Эротический театр! — бесстыже поправил меня он.

А вот дочка смотрела на меня внимательно, и я поняла, что она требует объяснений, чем это мы занимались на полу так долго и самозабвенно, когда ей по полу даже лазить не разрешают.

— Папа делал маме еще одну Савитри, — объяснила я ребенку.

Та засмеялась от радости, захлопав в ладоши.

— Папа, пожалуйста, сделай ей две! — совершенно отчетливо попросила его

Савитри.

— Второе платье за один день, — обречено сказала я, рассматривая разорванную тряпку. — Негодяй такой, ты не мог его снять?

Негодяй такой молчал, ответив только мимолетно поджатыми в ухмылке губами, не отводя от меня взгляда и не разжимая объятий. Я хотела собрать и это платье, но мне не позволили.

— Не выпускай ее из рук, — сказал ему Хан.

Он так и делал.

— Дай я переоденусь, — сказала я.

— Зачем портить третье платье? — хладнокровно сказал он. И, видя мое смущение, выдал хладнокровно же решение вопроса. — Давай накроемся общим плащом, — предложил он. — И волки сыты, и овцы скрыты.

Что мне оставалось? Только смириться…

Конечно, это не могло не сработать в перспективе…

— Хан, берите Савитри и забирайтесь к черту, — сказала я, когда мы в третий или четвертый раз оказались на полу. — Я не собираюсь устраивать вам тут представление.

— Оставьте Савитри и забирайтесь к черту, — внес поправку Лан.

Тэйвонту глухо заворчали.

Савитри сама потянула их в детскую. Чтобы не мешали маме делать сестренку. Это мама еще что-то не туда приладит как всегда, — потом объяснила она мне…

Но я уже их не видела.

— Следующий раз, запомни — моя девичья кровать стоит вон в той маленькой комнате, — сказала я ему, чуть не плача.

— А чего слезы? — весело спросил он. — Да, я же сегодня уезжаю! — притворно вспомнил он, стукнув себя по лбу, кладя меня на кровать.

Мы зарылись в мягкую, пуховую постель голыми, накрылись одеялом и обнялись. Он принялся выцеловывать мое мокрое лицо, ловя губами мои слезы.

— Боже, как хорошо, — прошептал он в восторге. — Поплачь еще!

— Ты неисправим, — сквозь слезы кому-то пожаловалась я.

Незаметно мы провалились в тихий, теплый полусон, где медленные ласки, мягкие, прохлаждающие объятия добавляли, давали ощущение сказочности и нежного тепла этой блаженной полудреме.

Положив безвольные руки ему на плечи, я прижалась к его лицу и неторопливо пробовала губами его сильные, нежные губы; то безвольно начинала покрывать поцелуями его грудь; то в полусне прижималась по-детски и осыпала сотнями невинных, прохладных, детских поцелуев его родные черты: долго-долго, часами, и не могла остановиться… Будто я была околдована и оказалась вместе с Ланом в колдовском мире, где все застыло, где я была настоящей спящей царевной, и даже принц не будил меня поцелуями, а погружал в медленно струящееся волшебство своими нежными ласковыми, такими родными руками. Где-то на краю сознания пульсировала отчаянная, испуганная, мучительная мысль, что все это временно, что сказочное царство — иллюзия, и Лан с легкостью оставит меня, как только натешится. И тогда чары развеются, как дым, оставив меня среди развалин моей все еще детской души — мысль, подсказанная всем прежним жестоким опытом.

Но сил противиться этим рукам, несущим чары, не было. Когда они скользили вниз, по стройным бедрам, гладили впадинки и ложбинки, нежно-нежно скользили вдоль тела вверх, уверенно ложились на груди, я только застывала и погружалась в сказочный мир все глубже, тянясь навстречу им, словно они сами помирились с моим телом… Это был мой мир, хоть на какое-то мгновение…