Анна Котова - Перекресток

• Название: Перекресток
• Автор: Анна Котова
• Жанр: Фэнтези

Все дороги ведут в трактир Терка Неуковыры

---

Котова Анна Перекресток

344 год Бесконечной войны

Среди зимы, в самый страшный мороз, в сени к Терку Неуковыре ввалился, громыхая железом, огромный эннарец. Оказавшись в тепле, он выкатил глаза, захрипел и упал, прижимая руки к груди. Сначала на колени — мы думали, дальше он ухнет лицом вниз, и расступились, — но он страшным усилием завалился на бок. Голова его в рогатом шлеме громко бухнула в дощатый пол. Но сверток, прижатый к груди, эннарец так и не выпустил.

Некоторое время мы молчали, не зная, что предпринять. Неуковыра перехватил веник на длинной ручке — он как раз сметал сор, который нанесли на ногах посетители, — и осторожно потыкал эннарца в бок. Тот не пошевелился.

И тут всех растолкала Хальма.

— Не видите, что ли! — завопила она своим детским голоском, почему-то прозвучавшим тяжело и веско. — Вояка помер, надо осмотреть малого!

— К-какого малого? — пробормотал Неуковыра.

А Хальма уже отцепляет пальцы эннарца от мехового кулька, поднимает его с какой-то врожденной женской нежностью, кладет на стол, небрежно сдвинув пивные кружки и блюдо с обглоданным остовом курицы. Мы с Сорве сунулись поближе — посмотреть, — и стукнулись лбами. А Хальма выставила острые локти, посмотрела бешеными глазами и сказала: "Брысь!" И мы отодвинулись немножко.

Закутанный в четыре слоя меха, в кульке лежал, действительно, малой. Или малая?.. нет, малой. Редкие светлые волосенки на круглой башке, толстые щеки, длинные густые ресницы, карие круглые глаза — это детеныш проснулся, — круглый большой рот… Очень громкий рев! Хальма подхватила ребенка на руки, заворковала, завертела пальцами у него перед носом.

— А вот кто у нас красавчик… а вот кто у нас богатырь… Терк, малой жрать хочет! Молока, живей!

И Терк, даром что хозяин, кинулся на кухню за молоком, повинуясь собственной малолетней подавальщице.

Тем временем Сорве догадался сбегать за дядькой Гарсом, и теперь они вместе стаскивали с покойного эннарца доспех. Гарс причмокнул, увидев добротную кожаную куртку, обшитую на груди и плечах медными бляхами, и выдохнул разочарованно, обнаружив, что левый бок куртки прорезан наискось. Как эннарец мог вообще идти с такой дырой в боку, тем более в мороз и с ребенком на руках?

— Малец для него был дороже жизни, — покачал головой Гарс. — Не люблю я эннарцев, но этот ничего плохого нам не сделал. Так что наш долг позаботиться о щенке.

— Ничего не сделал? — Эйме чуть было не плюнул в возмущении, но удержался все-таки под грозным взглядом Неуковыры. — Нам теперь от трупа избавляться, доски от крови оттирать, ребенка прятать — неизвестно, кто за ним придет, — а ты говоришь: ничего не сделал! Я считаю — покойника зарыть в снег за сараем, до весны с ним ничего не будет, а мальца отдать первому, кто потребует. Незачем нам в это ввязываться.

Хальма, кормившая ребенка молоком из бутылки, заткнутой чистой тряпицей, подняла голову.

— Тогда ребенок мой. Я первая требую отдать его мне. Пусть кто попробует только сунуться! Загрызу!

И мы поняли: загрызет. Она может. Даром что мелкая и щуплая. Даром что ей четырнадцать лет.

Гарс унес доспех к себе в кузницу и прикопал среди всякого старого железа. Эннарца зарыли на кладбище, подложив в могилу к старому Ульху — все равно новую яму по такому морозу долбить тяжко, а старику будет веселее. Опять же, на кладбище не появилось новых свежих могил — вдруг кто спросит, а у нас все по-старому.

А малец уже был переодет по-нашему, Хальма звала его Шулле, сам он говорить еще не умел — ребенок как ребенок. Таких в любой деревне двенадцать на дюжину.

На третий день в Заветреную прискакал эннарский разъезд. Тяжелые кони с лохматыми ногами, здоровенные вояки в рогатых шлемах и шипастых наплечниках, белые усы с намерзшими от дыхания сосульками, а подбородки бритые.

Старшой их лаял по-своему, а молодой всадник со шрамом на щеке толмачил. Не объявлялся ли здесь эннарский воин с ребенком?

Хальма как увидела входящий в деревню отряд, так быстренько задами — и к соседке Майре, а у той мал-мала меньше, где пять, там и шестой. Так что когда эннарцы сунулись по хатам, никто из них Шулле не углядел.

И они ушли, наказав напоследок, чтоб если мы узнаем какие вести, сообщили в Энторет.

Еще чего.

Терк уверяет, что перед смертью тот вояка прохрипел: "Соррхе". Это значит — помогите.

И кроме того, нет у нас дураков отнимать Шулле у Хальмы. Загрызет, ей-же-ей, загрызет.

-

Приходила из темноты, садилась на колени, гладила по лицу. Молчала. Губы горячие, пальцы тонкие и холодные, рука смуглая. Уходила на рассвете, так ничего и не сказав.

Пылила дорога, стучали копыта, звенели удила, скрипели колеса. Сыпались на стол монеты. На что их столько? Не берег, не копил — тратил.

Ждал.

Забывал.

Любил других.

А потом — снова. С весенней капелью. С летним зноем. С осенним шорохом. С зимним треском.

Приходила, брала за руку, тянула за собой…

341 год Бесконечной войны

Лоррена крутится перед зеркалом, любуясь собой. Красивое платье! И сама она чудо как хороша. Все твердят ей в один голос, что нет во всей Каррандии девушки красивее нее. Еще бы! У кого еще такие большие голубые глаза, и такие блестящие золотистые волосы, и такое нежное тонкое личико! Немного уши оттопырены, но это не беда — правильная прическа легко исправляет столь пустяковый недостаток внешности. Вот так! Подвести глаза… пока няньки не видят… колечко на палец, золотую цепочку на ключицы, в волосы — золотой цветок с рубиновой серединкой…

Тут явилась старшая нянька, противная дама Эрандис. "Ваше высочество, в ваши годы не принято носить золотые украшения. Только жемчуг". Тьфу! Лоррена вздыхает и покорно вынимает цветок из волос, стягивает с пальца кольцо, пытается отстоять цепочку — но Эрандис неумолима. Только жемчуг! "Ничего, вот вырасту!" — говорит Лоррена сварливо.

"Конечно, ваше высочество, вот подрастете, и будет можно. А сейчас — вы прекрасны и без золота, уверяю вас. Особенно когда не дуете губы".

Лоррена делает над собой нешуточное усилие — и мордочка ее разглаживается, а на губах появляется мечтательная улыбка. Она давно тренируется у зеркала правильно улыбаться. Чтобы Эрандис не ворчала, а хвалила, достаточно мило улыбаться — и еще чтобы не ловили на мелких пакостях. Лоррена большая мастерица на мелкие пакости.

Небось Эрандис не догадалась, почему у нее прыщи по физиономии.

А не надо было пудру оставлять на виду. Подмешать туда щепотку едкой чаппении было делом одной секунды. От чаппении кто угодно прыщами пойдет.

— Ваше высочество, пора, — говорит Эрандис.

Пора так пора… Папа не любит, когда опаздывают. Тем более сегодня официальный прием, какие-то важные гости, и Лоррене заранее было указано, что ее присутствие необходимо.

Жениха ей подобрали, что ли? Вот еще этого только не хватало…

Лоррена совсем не хочет замуж. Она знает прекрасно, какого замужества добивается для нее ее отец, отстраненный от большой политики здесь, в Каррандии, в этом медвежьем углу, где местная знать даже не умеет пользоваться вилкой, не говоря уж о фруктовом ноже. Папа мечтает выдать дочку замуж в метрополию, чтобы через этот брак вернуться поближе к трону. Лоррена — красавица, и папа у нее — принц крови, но уж больно подмоченная у него репутация. Если кто и возьмет девушку замуж из столичных аристократов — да даже и не столичных, но хоть не из глухого леса, — все равно это будет неравный брак, который в прежние годы Марелье посчитали бы постыдным.

Лоррена не хочет какого-нибудь захудалого графа! Ей по рангу принцы! А лучше — короли.

Здесь папа сроду не найдет принца.

Так что если он нашел ей жениха — придется ощетиниться и бороться за свои интересы.

Лоррена проверяет в зеркале, хороша ли улыбка, потупляет глаза — и отправляется воевать.

Зал приемов — высокие окна, позолоченная лепнина, бархатные портьеры, узорчатый полированный паркет. Отец сидит в кресле на возвышении. Это просто кресло, хоть и золоченое, но принцу Серрьеру Марелье нравится считать его троном. И сидит он с непринужденным видом истинного властителя этого мира. Пусть Каррандия — дальняя провинция, поросшая еловыми лесами, Береллин — маленький городишко с пыльными немощеными улицами, по которым бродят куры и козы, а замок Вьерр — просто загородный дом в два этажа, хоть и с башенкой в северном крыле. Зато на башенке развевается знамя Марелье с синим грифоном, зато паркет блестит, как зеркало, зато слуги в шикарных ливреях, на столе тяжелое уродливое фамильное серебро, а на голове у Серрьера — золотой обруч с овальным зеленым камнем. Пусть и в изгнании — он не позволит никому забыть, что он принц крови, без пяти минут государь всея Эннара.