Вольдемар Грилелави - Ежик с иголками

• Название: Ежик с иголками
• Автор: Вольдемар Грилелави
• Жанр: Научная Фантастика

---

И когда до полосы оставалось чуть больше километра, видимость вдруг исчезла. Полная слепота, но не его. Если бы ослеп он, то и приборы внутри кабины пропали бы. Исчезла лишь полоса с аэродрома. Евгений распахнул свою дверь, и в кабину ворвались крупные хлопья снега. Все предельно ясно и не опасно. Они попали во внезапный снежный заряд, что даже диспетчер не успел предупредить. Евгений тогда включил обогрев лобового стекла, но тот отказался работать. А потом все так закружило, что уже решение принимать требовалось незамедлительно. И он его принял, то есть, садиться прямо перед собой. А иного варианта и не было. Горючего на пределе, и уйти на запасной аэродром уже поздно. Да и в такую погоду с неисправной противообледенительной системой далеко не улетишь.

И неизвестно где лучше. Садились вслепую, по прибором, но Ми-2 на это конструктивно не рассчитан. Поэтому, когда очнулся в больнице, первым вопросом было о состоянии пассажиров. Погиб один и чисто по своей вине. От удара о землю вертолет подпрыгнул, а пассажир, сидевший на правом сиденье, от испуга открыл правую дверь и вышел из вертолета на высоте метров пятнадцать. Погиб он уже вне вертолета. Остальные пассажиры благодаря опыту и умелым действиям пилота остались живы и невредимы. Отделались легкими царапинами.

Возбудили уголовное дело. Родственники погибшего всеми силами пытались обвинить пилота. Но на его защиту встали выжившие пассажиры. Они чистосердечно признавались, что выжили лишь благодаря Евгению. Шансов у них на жизнь было весьма мало. И предали его двое: командир, который спасал свою задницу и защищал родственников погибшего, и его личная невеста, к которой он спешил на свадьбу. Она вслух так и заявила, что с уголовником связывать свою жизнь не желает. А командир спасал порт от излишних расходов, чтобы не платить по счетам.

Искали истинных виновников долго. Но через полгода Евгения оправдали по всем статьям. Получил он и компенсацию. Весьма приличную, которой хватило на маленькую квартиру в этом городе, где и живет сейчас. А потом уже с помощью некоторых мелких и крупных махинаций превратил свою берлогу в это крупное жилище с евроремонтом. Потом. А сразу ему просто хотелось бежать от всех своих бед сердечных и физических далеко и надолго. От предательства любимой, от равнодушия командиров. От авиации вообще. Здесь он приобрел покой и успокоение. Потом. А сначала был он, его тридцать первый:

Когда с тобой беда вдруг случилась, и в ней ты больше других виновен,

То будь готов приговор заслушать, нести наказанье судьбы будь достоин.

Бывает беда скоротечной, минутной. Пришла и ушла, уступив светлым дням.

И лишь вспоминания сердце тревожат, на нем оставляя глубокий свой шрам.

Кружит пески афган — жаркий ветер. Пыль забивает и нос, и глаза.

Платим по счету, платим за дело, и не поможет скупая слеза.

31 — он для многих, как подвиг. Вспомним с тоскою тот год роковой.

Была черта, за которой безвестность, были и будни, была и любовь.

Трезвость ума не всегда побеждает. Чаще, желанья сильнее рассудка.

В пекло бросаемся, все, забывая, словно судьба — неудачная шутка.

Вот он пришел час любви долгожданный. Стоило ждать его 31.

Прошлое пошло, ошибка, несчастье. И только сейчас мы любимы, любим.

Нам не хватает простого терпенья, зрелости, чуткости, не достает.

Шквал взбудоражил уснувшие чувства. Ветер утихнет, и это пройдет.

Только узнать, где найдешь, потеряешь. Только сумей мимолетное сжечь.

Если не справишься с этим желаньем, то не сумеешь счастье сберечь.

31 пролетел, ну и что ж? С чем ты остался, а что потерял?

Вычеркнуть с жизни его не сумеешь. Только на время беднее сам стал.

То, что прожито, не выбросишь за борт. В памяти будет и жечь, и страдать.

Попытка любви начать все сначала обречена, жизнь с нуля не начать.

Пусть ты сначала от счастья закружишь, оду любви по утрам будешь петь.

Но постепенно за бытом забудешь. Станешь о прошлом ты чаще жалеть.

Нет, на чужой беде розы завянут. Жизнь заставляет платить по счетам.

Совесть и честь тоже цену имеют, и не бесплатно дарованы нам.

Сможешь, не сможешь, а выложишь сумму, милости ждать от судьбы бесполезно.

Честью торгуя, остался с долгами. И только любовь отдаем безвозмездно.

Годы умчатся, и старость наступит. Друга плечо ощутить пожелаешь.

Нету его, променял на минуты тех наслаждений, что сейчас упреваешь.

Гибель души, загнивание тела наука признала процесс безвозвратным.

Что ты хотел, и чего ты хотела, нету дороги, пути нет обратно.

Ну, почему оглянуться не смог ты, ты почему без оглядки бежала?

Счастье осталось за горизонтом. Сумрачно, душно и пусто жить стало.

Говорят, у него будто памяти нет. Позабыл, там, где был и что брал, позабыл.

У другого склероз, ничего, мол, не помнит, с кем когда-то, о чем и что говорил.

Это болезнь, несчастье бы вроде. Только завидую этим больным.

Дар забывать им природа ссудила. Дар посчитал бы счастьем большим.

Время не лекарь, и время не доктор. Раны телесные, раны души

Памятью лечат, а чаще склерозом. Только забыв их, излечимся мы.

Шрамы на теле и шрамы на сердце. Эти понятия вещь не абстрактная.

Годы проходят — они остаются и возвращают меня в жизнь обратную.

Водкою глушим воспоминания, или казаться хотим толстокожими.

Прячем рубцы под кремами и лаками, и за довольными сытыми рожами.

Только все мстит нам год 31-ый. Слабость и подлость не может простить.

И не вернуть его в прежние рамки. Памятью бьет нас и памятью мстит.

А если склероз не идет во спасенье, есть еще лекарь сильнее его.

Совесть, точнее ее неимение. Вот не хотел бы иметь я кого.

Морду лопатой, и все, и всех к черту. Я здесь живу, и живу на века.

Дети побоку и стервы побоку. Все для меня, существую пока.

После меня пусть потом, конец света. Пусть ни трава, ни леса не растут.

Смех со злорадством, и смех лишь для смеха. С совестью пусть остальные живут.

Кто-то страдает рядом за дверью, слезы текут у кого-то из глаз.

Эта беда, это совесть людская. И не должны проходить мимо нас.

Эту морду лопатой избил бы лопатой. Я не хочу быть слезам виноватым.

Пусть меня любят и даже жалеют. Ради такого готов пасть на плаху.

Совесть и память меня не бросайте. В радости, в горе втроем проживем.

Счастье не только у сытых, довольных. Счастье в жизни самой, даже в том, что умрем.

Роскошь, банкноты, билет казначейский в час роковой не спасут от суда.

Совесть и память меня пожалейте. Вас я возьму, отправляясь туда.

Мой 31-ый, тебе благодарен, тем, что ты был и не хочешь забыться.

Может, был глуп и был я бездарен, только хочу я опять повториться.

Пусть ноют раны, гноят, кровоточат. Я вас не предал, себя победил.

Сто раз жалел за тот трезвый расчет. Только любил и ничто не забыл.

Месть я воспринял, как шквал камнепада. Нету спасенья, укрыться нельзя.

Так бы и сгинул под грудою щебня, если бы рядом не стали друзья.

Было, тонул и вопил от ударов. И расползалась земля подо мною.

Небо давило, ветра с ног сбивали. Смерти хотелось от жизни такой.

Сопротивлялся, хватался за воздух, падал, лицом ударяясь в грязь.

Но поднимался, лицо, продирая, плача от злобы, но чаще смеясь.

Не было рядом того, кому верил, были далеко, кого я так ждал.

Жесткий экзамен судьба подвернула. Битым остался, хотя устоял.

Битая морда, душа искалечена, криком орет, и как язва болит.

Кажется долго, и кажется вечно то, что унижен, и то, что побит.

Муки бессонницы также терзают. Все восстает и бунтует во мне.

Сон не приходит, и явь исчезает. Словно все это явилось извне.

Вечные звезды и вечное солнце, а на земле бесконечна любовь.

31 пролетели, как птицы, и никогда не вернуться к нам вновь.

Как мимолетно, и как быстротечно, счастье, которое ждем невтерпеж.

Только страдания так бесконечны. Раны и язвы руками берешь.

Длинная, нудная, больна расплата. Миг полюбил, и всю жизнь отдаешь.

Мир, полный мерзости, грязи, разврата. Это тот мир, где сейчас ты живешь.

Очень хотелось любить и лелеять. Жаждал прожить, восторгаться и петь.

Но, чтобы в ценности эти поверить, видно, придется и грязь потерпеть.

Падаем в пропасть, кажется, вечно. Нету в ней дна, и летим в никуда.

Это паденье порой бесконечно. К смерти, позору летим навсегда.

Словно безмозглую чурку тупую, бросил себя я в теченье реки.

Выключил мозг, чтоб тащиться вслепую, тихо скуля и страдая с тоски.

Жду, когда выбросит злая судьба в мягкий песок или в жесткие камни.

Только б не видеть тот брег никогда, и позабыть, что хочу того сам я.

Очнулся Евгений от ласкового прикосновения Софийки.

— Папочка, ты плачешь? — спросила испуганно она, осторожно прикасаясь к слезинкам.