Лариса Кондрашова - Замуж - не напасть

• Название: Замуж - не напасть
• Автор: Лариса Кондрашова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2004

Подруги… как прожить без них женщине?

С кем поделиться радостью и горем, кому открыть свои самые сокровенные тайны?

Кто поможет пережить трагедию?

Кто поможет обрести счастье?

Перед вами — история ЧЕТЫРЕХ ПОДРУГ…

Женя, рискнувшая уйти от равнодушного, холодного мужа, начинает жизнь — и с удивлением обнаруживает, что красива и ДОСТОЙНА ЛЮБВИ…

Нина, «женившая» на себе слишком благородного парня, страдает от чувства вины…

Юлия, современная Анна Каренина, бросает внешне счастливую семью во имя СТРАСТИ…

Маша, которую болезненно ревнует супруг, живет в ПОСТОЯННОМ СТРАХЕ РАСПРАВЫ…

Четыре женщины. Четыре судьбы. Четыре любви!

---

Пока она так про себя обижается, Виталий успевает завладеть вниманием её друзей. Надя с Володей наперебой ему о себе рассказывают, а он слушает с вниманием, будто ему их рассказ очень важен, интересен…

Она ловит себя на том, что подобно компьютеру начинает в графе "достоинства" отмечать выявленные в характере Виталия положительные черты: хозяйственность, коммуникабельность, умение слушать…

Глава восьмая

Последняя неделя работы Евгении в проектном институте проходит суетно. Она не столько работает, сколько отвечает на вопросы коллег, вроде: как она решилась; а не обанкротится ли фирма; что будет входить в её обязанности; сколько она будет получать?? Она и сама ещё толком ничего не знает, но этому никто и не удивляется. Главное, вот она, такая же как все, согласилась уйти в частную фирму и не боится, что та вылетит в трубу, и Лопухина останется без работы.

Причем, когда она принимается одновременно чертить и разговаривать, собеседник или собеседница обязательно говорит:

— Да брось ты этот чертеж! Таня / Андрей за тебя закончат. Кому нужна эта показная спешка? Начальство жаба душит, что ты будешь получать больше их, вот и хотят отравить последние дни работой! Ты разузнай, не нужны ли им ещё умные, знающие архитекторы?

И Евгения вынуждена не то, чтобы обещать работу, а соглашаться узнать, сообщить, посодействовать.

К концу недели коллектив созревает настолько, что провожают её на новое место работы, как почетного пенсионера на заслуженный отдых, со всеми положенными юбиляру славословиями и с соответствующим столом. Тут ей помогает Виталий, после настоящей битвы самолюбий согласившийся, чтобы Евгения оплатила все сама, хотя бы по оптовой цене.

Вообще, её новый ухажер — поклонник? жених? — проявляет удивительные терпение и заботу. Он регулярно возит её с работы домой, ничего не требует, не дает волю рукам — ждет, пока она созреет сама.

В пятницу, несмотря на её возражения, он все же дожидается окончания её прощания с родным коллективом, безропотно отвозит домой и Надю — теперь она всегда торопится; Вовик живет в их с матерью квартире и не любит, когда она задерживается. Одним из условий его развода с женой было именно это: квартира со всем имуществом должна остаться ей с дочерью.

— Однако, Надежда не очень похожа на счастливую новобрачную, — замечает Виталий, когда они остаются в машине одни.

Евгения выдыхает: что поделаешь, пример подруги как раз из разряда тех, когда предвкушение счастья ещё не означает, что при достижении цели ты его обретаешь. И погоны летчика, подполковника, так заманчиво блестящие издалека, вблизи оказываются обычными аксессуарами обычного мужика.

— Ты не обидишься, если сегодня я не приглашу тебя к себе? — осторожно спрашивает она. То ли усталость, то ли алкоголь, то ли то и другое превратили меня в нечто аморфное…

— Конечно-конечно, — сразу откликается он. — Но, может, завтра вечером мы куда-нибудь сходим?

— Давай в театр, — предлагает Евгения. — Я сто лет не была в оперетте.

Она оживляется, забыв как только что умирала от усталости — видимо сообщение о её аморфности сильно преувеличено!

Подтверждение этому предположению она получает, едва переступив порог квартиры. Могучее средство общения — телефон — сразу взбадривает её своим настроением треньканьем.

Сама не зная, почему, она медлит брать трубку и недаром! Из неё вырывается насмешливый голос Толяна.

— Жека, привет! Счастлив сообщить: я — дома, в родном городе, у твоего подъезда… А что за мужик на вольве тебя подвозил? Новый ухажер? Лопухина, ты — страшная женщина! Я же замучаюсь отбиваться от твоих поклонников!

— Аристов, только попробуй его тронуть!

— Ого, неужели это так серьезно? Крутой мужик? Перспективный брак?

— Не твое дело!

— Не мое, — странно легко соглашается он. — Так я поднимаюсь?

— Нет! — выкрикивает она. — Я устала! Я тебе не открою!

— Ты что, боишься меня? Во-первых, я должен отдать тебе книгу. Во-вторых; ты кое-что мне должна. А в третьих, как тебе нравиться во-вторых?

— Давай поговорим как-нибудь в другой раз!

— Почему — в другой? Я проехал полгорода, чтобы добраться до твоего дома. Ты в курсе, как подорожал бензин? И потом — я прождал тебя чуть ли не два часа! При этом, ни в чем тебя не упрекаю. Я поднимаюсь.

Он вешает трубку. Евгению охватывает злость: а почему она так задрожала? Кто такой Аристов? По дороге домой она мечтала, что придет, примет душ — неужели кто-нибудь помешает ей это сделать?

Она оставляет дверь приоткрытой, а то и правда, приедет и станет в дверь колотить — не хватало еще, чтобы соседи услышали! Небось, Аристов подумает, что она пошла мыться специально к его приходу. Ну и черт с ним! Пусть думает.

Она стоит под душем и слышит, как он, царапнув дверь, сообщает:

— Не возражаешь, если я телевизор включу? Сейчас "Новости спорта" показывают. Я хочу посмотреть как наши с аргентинцами сыграли.

— Чувствуй себя как дома, — ехидно говорит она.

Халат Евгения не надевает, чтобы, как говориться, не создавать прецедента. Выходит к нему в джинсах и закрытой футболке.

Аристов в своих неизменных кожаных перчатках — неужели рукам не жарко, лето на дворе! — подавшись вперед, сидя смотрит телевизор.

— Есть будешь? — буднично спрашивает она.

— Куснул бы кого-нибудь!

— У меня есть плов. Могу предложить устрицы. Консервированные.

Он отрывается от телевизора и смотрит на неё долгим взглядом.

— Небось, и маслины есть?

— Есть, — говорит она спокойно.

— И крабы?

— И крабы.

Он рывком поднимается из кресла и выключает телевизор. Смотрит невидяще на погасший экран и спрашивает, не оборачиваясь:

— Я тебе неприятен?

— Ты — чужой.

— Чужой по духу?

— По паспорту!

— А этот… Алексей был не чужой?

— Алексей мог быть чужим. Он пришел и ушел, а с тобой я этого не хочу!

— Чего же ты хочешь?

— Все. Или ничего, — выпаливает она и испуганно замолкает, не успев прикусить язык.

Он стремительно оборачивается и подходить к ней близко. И целует её долго. Нежно. И тихо говорит:

— Спасибо.

Потом отодвигает её от себя и идет к выходу, по пути сунув ноги в какие-то босоножки без пяток.

— Ну вот, больше ты мне ничего не должна!

— Он выходит, осторожно прикрыв за собой дверь, и как Евгения не прислушивалась, шума лифта она не слышит. Аристов спускается по лестнице. Она ещё какое-то время бродит без цели по комнате, но тут ей на глаза попадается записка, переданная с фруктами супругами Ткаченко: "Лопухина, ты не забыла? Мы все ещё твои друзья!"

Она некоторое время стоит столбняком, потом что-то перехватывает ей горло, и Евгения начинает рыдать. Она плачет долго, надрывно, горько и все повторяет кому-то: "За что? За что?" Незаметно засыпает и спит на диване, одетая, до самого утра.

Утром сама она говорит: "Хватит, поплакала, и будет!" — поймав себя на диалоге с внутренним голосом, думает: " Надо завести попугая и с ним разговаривать. Или сдать эту квартиру внаем и переехать к маме. Никита будет рядом."

Так ничего и не решив, она принимается за уборку, но тут приходит Маша.

А приходит она в черных очках, закрывающих пол-лица. Моет в ванной руки и садится за кухонный стол, наблюдая, как Евгения возится ею крайне редко, но поскольку Маша предпочитает натуральный кофе растворимому, она перевязывает перетершийся провод вилки изолентой; сыплет в кофемолку поджаренные зерна и смотрит сквозь прозрачную крышку, как та перетирает их в пыль. Все, как в лучших домах Лондона и Ново-Титаровки!

— У тебя глаза болят? — спрашивает подругу Евгения.

— Не глаза, а глаз, — прыскает Маша и медленно будто стриптизерша лифчик снимает свои очки — колеса.

Да, прятать есть чего! Под левым глазом у неё такой огромный синяк, что глаз опух и не открывается, зато другой, правый, непривычно воинственно блестит.

— Красиво?

— Смотря, на чей вкус! — медленно говорит Евгения, вдруг со стыдом вспоминая свою нелепую идею насчет того, что неплохо бы Маше изменить мужу.

— Если тебя не шокирует мой вид, я, пожалуй, сниму очки, — между тем говорит Маша. — В комнате сидеть в очках — моветон!

— Не шокирует, — говорит Евгения. — Кто это тебя?

— Любимый муж Сереженька! Кому бы ещё пришло такое в голову? Я так хохотала!

— Хохотала?!

— Ну да! Сережа себя всегда считал суперменом. Мол, он ни при каких обстоятельствах не теряет самообладания. А женщин бьют только слабаки. Сильные их себе подчиняют. И вдруг… Посмотри, какая шишка, — вдруг озабочивается она, — это я башкой о шкаф стукнулась!

Евгения покорно трогает шишку и кивает, не сводя с Маши удивленных глаз. Она не только не расстроена, а даже будто гордится следами побоев.