Газета День Литературы - Газета День Литературы # 155 (2009 7)

• Название: Газета День Литературы # 155 (2009 7)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

Многие, в том числе русские патриоты, с сочувственным удивлением задавались вопросом: как такое могло произойти с Булатом Окуджавой, автором "Полуночного троллейбуса", "Здесь птицы не поют…", "Молитвы", "До свидания, мальчики", "По смоленской дороге", других любимых народом песен.

Первым на возможность такой метаморфозы указал Михаил Лобанов. Он в статье "Просвещённое мещанство" ("Молодая гвардия", 1968, № 4), ссылаясь на реакцию Окуджавы на критику в адрес фильма "Женя, Женечка и Катюша", справедливо писал: "Но дело ли стихотворца – ни за что ни про что угрожать судом" – и пророчески предостерегал: "Даже как-то страшновато: попадись-ка под власть такой прогрессистской руки…"

Уже в 1987 году Лобанов в статье "История и её литературные варианты" (Лобанов М. Страницы памятного. – М., 1988) точно определил "болевые точки" исторической прозы Окуджавы. Это, прежде всего, русофобия и несовместимость идеалов, утверждаемых писателем, с традиционными ценностями отечественной литературы и русского народа. И наконец, уже в своих мемуарах, имея в виду поведение Окуджавы в октябре 93-го, Михаил Петрович подводит итог: "К этому вели его давние принюхивания к крови в графоманских "исторических" опусах, где маниакально повторяется одно и то же: "кровь", "чужая кровь", "затхлая кровь", "я вижу, как загорелись ваши глаза при слове "кровь", "а одна ли у нас кровь?", "нет слов, способных подняться выше крови" и т.д." (Лобанов М. В сражении и любви. – М., 2003).

Да и в известных песнях Окуджавы, думаю, немало строк вызывают вопросы. Например, в "гимне" шестидесятников есть слова, которые не одно десятилетие меня смущают: "Поднявший меч на наш союз // достоин будет самой худшей кары, // и я за жизнь его тогда // не дам и ломаной гитары".

Если это не разрешение крови по совести, то что это? О каком союзе идёт речь, можно не уточнять, и так ясно…

Таким образом, в последнем десятилетии жизни Окуджавы нет ничего неожиданного, все его поступки, оценки логически вытекают из особенностей его личности, мировоззрения, творчества, и, прежде всего, – из ненависти к исторической России. Поэтому Окуджава всегда оказывался с теми, кто поднимал "меч" на Советский Союз, Россию, народ, вместе с Горбачёвым, Ельциным, Чубайсом, Гайдаром… По признанию двух последних людоедов-"реформаторов", свои деяния они поверяли по Булату Шалвовичу, который был для них высшим судиёй.

И не будет преувеличением сказать, что гибель миллионов россиян, раньше времени ушедших из жизни, смерть этих жертв либерального ГУЛАГа и на совести Окуджавы.

Ещё одна бросающаяся в глаза особенность книги Быкова – это резусконфликтность глав: то, что утверждается в одной части, противоречит тому, что сообщается в другой. Так, в главе "Упразднённый театр" читаем: "В последние годы (жизни. – Ю.П.) Окуджава думал, что виной всему было не советское, а русское: советское лишь попало в наиболее болезненные точки народа, сыграло на его худших инстинктах. Об этом он говорит в последнем интервью". Но из другой главы – "Окуджава и диссиденты" – следует, что к таким убеждениям Булат Шалвович пришёл почти на 30 лет раньше. Я понимаю, что трудоголик Быков мог забыть о том, что написал на странице 476-ой, поэтому осмелюсь напомнить ему: "Самым страшным пониманием … было твёрдо сложившееся к концу шестидесятых (курсив мой. – Ю.П.) осознание, что его отец, мать, дядья были винтиками в той самой машине, которая их уничтожила в конце концов; и машина эта называется не столько советской властью, сколько русской историей (курсив мой. – Ю.П.)".

Однако неувязочка вышла не только со сроками, но и с самим действом, с самой русской историей. В главе "Ольга. Ленинградский перелом", на странице 437-ой читаем: "Комиссары в пыльных шлемах вдруг догадались, что вместе со старой Россией – в которой отвратительного хватало, что и говорить! – они уничтожили нечто невозвратимое и, быть может, самое глав- ное".

Итак, если признаётся, что "комиссары" уничтожили невозвратимое, тем более, главное, то, во-первых, о какой неизменной русской имперской парадигме может идти речь (а мы помним, что это сквозная идея книги), и, во-вторых, при чём тут русская история. Нет, господа хорошие, окуджавы, аксёновы, трифоновы, литвиновы, радеки, якиры и им подобные, не надо всё валить на "русскую парадигму", перекладывая на русских и Россию груз ответственности со своих родителей и с тех народов, которые они представляют, и которые вместе с русскими "поучаствовали" в революции, Гражданской войне… Поучаствовали в уничтожении исторической России.

Многое ещё, конечно, хотелось и следовало прокомментировать: и то, как характеризуются грузины и армяне в главе "Родители", и то, как якобы Россия захватила Грузию, и то, как говорится в книге о С.Есенине, М.Цветаевой, М.Светлове, Ю.Казакове, В.Высоцком, С.Кирсанове, Д.Самойлове, А.Битове, В.Аксёнове, А.Синявском и других писателях. Хотелось бы показать, как безбожно перевирается история литературы в случаях с "Нашим современником" и дискуссией "Классика и мы", как нагло оболганы (в духе РАППовских погромщиков 20-х годов) Станислав Куняев, "День" и "русская партия"… Всего не перечислишь.

Но я понимаю: газета не безразмерная, не серия "ЖЗЛ", которую дважды осчастливил своими "кирпичами", своей словесной диареей Дмитрий Быков. Уверен, впереди новая книга в этой серии и новые премии. То, чем занимается Быков, востребовано современной космополитической, русофобской интеллигенцией.

Всё сказанное заставляет меня скорректировать прежнее своё отношение к Быкову. В статье о его книге "Пастернак" я назвал Дмитрия Львовича Коробочкой и Хлестаковым в одном флаконе. Теперь, после прочтения "Окуджавы", понимаю, что с Коробочкой погорячился. Всё-таки до уровня Коробочки Дмитрию Львовичу ещё нужно дорасти…

Сергей ЧЕРНЯХОВСКИЙ ПУТЬ

Тридцать три года. Христу на крест.

Тянет дымной гарью окрест.

Стонет россичей древних земля –

Тучей нависла поганых орда.

Напрасно льется малиновый звон –

От сабель не скрыться под сенью икон.

Напрасны молитвы – Исус не спас.

Падают грады за разом раз.

Пост и смиренье – напрасный труд.

От сабель нечистых они не спасут.

Крести не крести – знаменье не щит.

От стрел любовь к ближнему – не защитит.

Нехристей кони в соборах стоят –

Святые не видят. Святые – молчат.

Тридцать три года. Не от Христа

Копьё и шлем берёт Илья.

Не чета колокольному гул копыт:

Конь богатырский стрелой летит.

Не на Голгофу – муку принять:

На битву с ордой – рубить и топтать.

Крещён, не крещён – потом разберём.

Сталь – язык разговора с врагом.

Око за око. Кровь – за кровь.

Удар за ударом вновь и вновь.

Спас милосердный Русь не спасет:

Сила и ненависть – вот наш оплот.

Забудь про заповедей речитатив,

России послужишь – убийцу убив.

Не со смиреньем – перед врагом

Встал Илья в кольчуге, с мечом.

Миром ордынца не сбросишь с седла,

Муромца путь – смерти тропа.

Дон и Непрядва кровью текут:

Не от креста ордынцы бегут.

Храму Спасителя на Руси

Храмом быть не Христа, а Ильи.

Тридцать три года... Два пути.

Путь Христа, путь Ильи.

Цзя ПИНВА НЕБЕСНЫЙ ПЁС

Не случайно мы печатаем в газете "День литературы" повесть одного из самых ярких, самых талантливых и при этом самых спорных писателей Китая Цзя Пинва. Его имя известно всему читающему Китаю, а заодно и многим европейским странам, где книги Цзя Пинвы переводятся, как правило, вскоре после их выхода на родине.

Он столь же популярен, как кинорежиссеры Чен Кайге и Чжан Имоу, как китайские олимпийские чемпионы, как его сотоварищи по литературному творчеству Су Тун и Ван Мэн. Недавно он вошёл в список 99 наиболее культовых имен всего Китая, вместе с Джеки Чаном и своим земляком Чжаном Имоу. К сожалению, в России современная китайская литература почти неизвестна. Умудрились даже не перевести роман лауреата Нобелевской премии Гао Синьцзяна. А ведь проблемы Китая и России по-прежнему более близки, нежели проблемы жителей Парижа и Лондона.